А представьте, что была бы война и в ней погибли бы 100 000 человек! Насколько острее мы переживали бы это событие — именно как злое безумие?

Мораль — современный человек четко осознает, что войны — не стихийное бедствие, в котором никто не виноват. И мы считаем людей в силах воспротивиться этому безобразию.

А вот для Льва Николаевича война воспринималась близко к восприятию цунами или извержению вулкана.

Смертная казнь есть и в наши дни, но не во всех странах, и число предусматривающих смертную казнь статей уголовного кодекса сократилось в десятки и сотни раз: со 100—200 статей XVIII—XIX веков до 2—5 статей в конце XX — начале XXI века.

К тому же смертная казнь перестала быть публичным действием. До середины XIX века во всех странах Европы народ сбегался смотреть на казни. В России последние публичные казни совершались в конце 1940-х годов: военно-полевые суды вешали «предателей» и «дезертиров». Народ ходил смотреть, но, по свидетельствам очевидцев, ходил вяло, шли не все, даже под угрозой, что их обвинят в нелояльном поведении, в неуважении к советскому государству.

Сегодня многие ли побегут? Тем более поведут ли педагоги учеников, многие ли поведут своего ребенка?

Полезно критиковать свое общество. Но не менее полезно помнить, как было раньше. И не обольщаться сказками про современных садистов и ангелоподобных людей прошлого.

Как изменились нравы — вот пример: в 1950-е годы Европу поразила эпидемия полиомиелита. Больному полиомиелитом можно помочь... Нужно некоторое время «дышать» за него. Это может сделать аппарат для искусственной вентиляции легких — но в 1950-е годы таких аппаратов было во много раз меньше, чем больных.

И добровольцы сидели у постелей больных, сжимая руками грушу. Элементарную резиновую грушу с резиновым же шлангом. И ведь спасли множество людей!

Дисциплина и мужество? Да. И еще удивительно высокий уровень гуманного отношения к человеку. Массовый уровень.

Такого отношения к человеку не было никогда до середины XX века. Нет и сегодня в большинстве стран мира.

Он аккуратно выколол волчатам глаза и закинул обратно в логово. Мать выкормит их до осени, когда волчата станут уже большие и шкуры из них получатся хорошие.

Ч. Айтматов

Еще одна сказка, очень любимая идеализаторами прошлого. Мол, в историческом прошлом люди больше любили животных. Были к ним добрее. И вообще сберегали природную среду, а мы ее только разрушаем.

Факты не подтверждают этих мнений.

Охота гораздо больше вредит дикой природе, чем ведение крестьянского хозяйства. Все охотничьи племена активнейшим образом рубят сук, на котором сидят. И память всех охотничьих народов хранит истории о грандиозных экологических катастрофах.

Самую первую глобальную экологическую катастрофу человечество пережило задолго до земледелия: в конце ледникового периода. Как ее вызвал человек? Своей чудовищной жестокостью, невежеством и ограниченностью.

Есть у ученых такое понятие: «эмбриональный мамонт». Это когда в слоях поселений находят черепа совсем крохотных мамонтят: то ли новорожденных, то ли еще не успевших родиться. «Как могли убивать таких крошек?!» — всплескивают руками современные люди. А вот так и могли. Хозяйство было так устроено.

Еще в начале XX века в Африке так охотились на слона: отбивали от стада и осыпали метательными копьями слониху с малышом. Самка гонится за нападающими; малыш не поспевает за матерью, начинает вопить. Мать возвращается...

Еще очень хорошо убить малыша, но не сразу. Воткнуть в него пару копий — тогда слоненок будет еще менее подвижен, и будет еще больше кричать.

Так же хорошо охотиться на самку на последних стадиях беременности: быстро бегать она не может, а если начнутся преждевременные роды — совсем хорошо, самка быстро изойдется кровью под градом копий.

...Вот именно такие сцены и стоят за появлением в культурном слое поселений каждого черепа «эмбрионального мамонта». А их — десятки тысяч, если считать по всей Европе.

Многие ученые считают, что исчезновение многих животных в конце ледникового периода, 12—15 тысяч лет тому назад, вызвал именно человек своим перепромыслом. Что зубры, лошади, мамонты, большерогие олени, пещерные медведи, носороги человеком были то ли полностью истреблены, то ли почти истреблены, доведены до крохотных популяций, часть которых потом постепенно восстановилась.

Действительно, археологи постоянно находят следы колоссальных охот, после которых использовалась только часть тушь. Скажем, под Амвросиевкой — скелеты и фрагменты скелетов примерно тысячи зубров. Видно, что многие кости лежат в анатомическом порядке — значит, эту часть туши никто никогда не использовал. За гнали в ловушку огромное стадо, перебили зверей. Использовали часть, а часть бросили догнивать.

Так же и под стоянкой Волчья Грива, только там были мамонты — 400 голов.

И под Кооби-форой в Крыму — там к обрыву загоняли лошадей. Часть убитых зверей никогда не использовалась.

Такие же сверхохоты устраивал человек в Америке... Стоит ему перейти Берингов пролив и появиться на новом континенте, как исчезают мамонт, верблюд, лошадь, гигантский ленивец.

Американские археологи называют этот период истребления крупных зверей «оверкилл» — сверхубийство.

Примерно 8—9 тысяч лет назад человек проникает в Южную Америку. И в ней тоже происходит «оверкилл»: за 2—3 тысячелетия оказываются полностью истреблены несколько видов гигантских ленивцев, глиптодонт — виды крупных, неторопливых животных.

То есть получается — человек проникал туда, где животных побольше, где они меньше знакомы с человеком. Он истребляет зверей, вовсе не подчиняясь каким-то стихийным «экологическим правилам», а старается убить как можно больше. Если есть возможность убивать избыточно; убивать животных, которых заведомо не получится использовать, — он убивает и их.

Судя по всему, экологией от поведения первобытного человека и не пахло. Он старался найти места, где зверей побольше и добыть их полегче. Ну, и добывал до полного «не могу».

Так же точно поступали и известные нам охотничьи племена современности. Везде. Джон Тернер, усыновленный индейцами в начале XIX века, описывает вещи совершенно чудовищные. Например, как лосей бьют прям на льду озера. Выгоняют туда, где у них на льду разъезжаются копыта, и забивают. Лед трещит под тяжестью примерно 400 тушь. А индейцы не в силах остановиться — убивают все новых и новых, пока лед не треснул и вся добыча не ушла под воду[59].

Рыболовные крючки у народов Сибири делались гладкие, без крючка внутри изгиба2. Сколько рыб срывалось и гибло без всякого проку — страшно представить.

А в начале-середине XX века эскимосы и чукчи почти полностью истребили берингийское стадо моржей: у них появились карабины. Раньше охотники нападали только на небольшие стада: морж — животное весом до 2 тонн, свирепое и опасное. Били их только на берегу или вблизи от берега. Если на охотников бросятся пять моржей, и на большом ледяном поле, на берегу — не страшно. Вот если кинется целое стадо — моржи могут клыками прорвать обшивку байдар, и охотники окажутся в ледяной воде.