И Монморанси:
«Он (король) оказал мне такую большую любезность, какую только было возможно оказать, так как он прислал мне двадцать пять бутылок вина, десять белого и молодого, и пятнадцать Бонского».
И это — через три дня после приговора.
Пятнадцатого февраля канцлер Дюпра доставил в Парламент приказ перейти к процедуре отсечения головы приговоренного. Пришлось ли ему претерпеть пытку? Обошлось тем, что ему продемонстрировали жуткие «испанские сапоги», что окончательно повергло его душу в смятение.
В три часа пополудни 17 февраля Жана де Пуатье посадили на лошадь и повезли на Гревскую площадь в позорном экипаже. Он дрожал от холода, лихорадки, страха и не мог держаться на ногах, не опираясь на мощное плечо лучника. За продвижением экипажа наблюдала огромная толпа. Палачи Масе и Ротильон, встретившие осужденного у подножия эшафота, были вынуждены поднять его на помост, как мертвое тело. На него одели камзол и заставили встать на колени. В таком положении несчастному пришлось провести целый час. Беспрестанно дрожа и вознося мольбы к небу, он ждал, что вот-вот над его головой вознесется топор. В толпе, которую сначала одолевало жестокое любопытство, начинало расти возмущение такой бесчеловечностью.
Внезапно вдали появился скачущий во весь опор всадник, который кричал, едва переводя дыхание:
«Довольно! Прекратите. Вот королевский приказ о помиловании».
Господин Мишель Долле взял протянутый ему свиток и прочел:
«Франциск, Божьей милостью король Франции, приветствует всех присутствующих здесь. Учитывая то, что недавно Наш верноподданный, любезный Наш кузен, кавалер Ордена Св. Михаила и камергер, граф де Молеврие, Великий Сенешаль Нормандии, родственники и преданные друзья Жана де Пуатье, господина де Сен-Валье, смиренно умоляли Нас возыметь сострадание и смилостивиться над вышеназванным Пуатье, также принимая во внимание их доблестное служение и оказанные ими услуги предшествующим Нам королевским особам, Нам и Нашему государству после Нашего восшествия на престол, равным образом, то, что недавно Великий Сенешаль, выказав верность и лояльность по отношению к Нам и Нашему государству, разоблачив умысел и раскрыв заговор против Нашей персоны, Наших детей и Нашего государства, предотвратил несчастья, которые могли бы за этим последовать, Нам доставило бы огромное удовольствие смягчить высшую меру наказания, к которой вышеназванный Пуатье был бы или мог бы быть решением Парламентского Суда приговорен как оскорбивший Величество… вышеупомянутую смертную казнь Нашей королевской властью и Нашей особой милостью мы заменяем на менее суровую меру наказания, а именно такую, что Пуатье определят в постоянное заключение меж четырех замурованных сверху стен, где внизу будет лишь маленькое окошко, через которое ему станут выдавать еду и питье…»
Таким образом тесть сохранил только жизнь, зато зятю достались публичные почести. Приговоренного спросили, принимает ли он помилование.
— Да! Да! — закричал он и «начал благодарить Бога, целовать эшафот, беспрестанно осеняя себя крестным знамением».
Он плакал, смеялся, обнимал охранников. Обезумевшего от радости, его отвели в тюрьму, откуда он, вопреки легенде, никакого побега не совершил. На его долю выпала участь пленника, лишенного всех благ. А Брезе, напротив, вышли из этой передряги целыми и невредимыми, и даже повысили свой авторитет. Хлопоты Сенешаля, мольбы и красноречие Дианы совершили это чудо.
От Брантома до Виктора Гюго
Случай с Сен-Валье настолько потряс воображение обывателей, что появление комментариев, фантастических рассказов и откровенной клеветы было неизбежно. История, которая более всех должна была понравиться любителям скандалов, нашла свое отражение в «Журнале Парижского горожанина»: «Распространился слух, — сообщалось в этих мемуарах, — что вышеупомянутый господин де Сен-Валье в отсутствие короля пригрозил его убить из-за того, что его дочь, которую, как говорят, король изнасиловал, лишилась девственности; именно это стало причиной его ареста; и действительно, если бы не вышеназванный Великий Сенешаль Нормандии, ему бы отрубили голову».
Это было абсолютной бессмыслицей. Диана и ее сестра Анна, которые уже давно были замужем, вышли из того возраста, когда можно было подвергнуться насилию такого рода. Младшая, Франсуаза, была еще слишком мала: в то время, когда рассматривали дело ее отца, ей должно было исполниться всего лишь десять лет. В конце концов все пресытились бесконечным повторением одного и того же; прошло сорок лет.
Тогда протестант Ренье де Ла Планш, автор труда «Французское государство при Франциске I», возжелал заклеймить позором ту, которая была смертельным врагом его собратьев по вере. Он написал:
«В таком юном возрасте Диана заплатила невинностью за жизнь своего отца, господина де Сен-Валье».
Это предположение опровергало версию, высказанную в «Журнале Парижского Горожанина», но имело под собой не больше оснований. В 1524 году так называемая жертва, девять лет тому назад соединившаяся в браке с господином де Брезе, была матерью двух дочерей.
Брантом, будучи не слишком требовательным к достоверности фактов, с радостью ухватился за эту тему и развил ее на свой лад:
«Я слышал, что один знатный господин, которому по приговору должны были отрубить голову, когда он уже стоял на эшафоте, был помилован, и все благодаря его красавице-дочери; уже спускаясь с эшафота, он не придумал ничего лучше, чем как сказать: "Боже, сохрани з…цу моей дочери, которая спасла мне жизнь"».37
Позже Соваль с огромным удовольствием включил этот анекдот в свою книгу «Любовные похождения королей Франции».
С другой стороны, современники Брантома не обратили на это никакого внимания. К ним можно отнести таких авторов, как Арну ле Феррона и Бельфоре, который, допуская по обыкновению массу ошибок, объяснил вполне вразумительно:
«Ничто еще не приводило короля в такое смятение, как слезы и мольбы Дианы де Пуатье, единственной дочери (нет!) того самого господина де Сен-Валье, которая воспитывалась то у матери короля (нет!), то у королевы Клод и так хорошо постаралась, что король даровал свою милость отцу, даровав ее и дочери, которая могла бы последовать за ним в мир иной от горя, что принесла бы ей его возможная гибель».38
Но в то время, когда Бурбоны совершенно не стремились восхвалять Валуа, Мезере39 начал все снова:
«Ходили слухи, что король даровал ему ее (милость Сен-Валье) после того, как лишил его четырнадцатилетнюю дочь Диану (ей было двадцать четыре года) самого дорогого: небольшая цена для того, кто ценит честь меньше жизни».
Честность заставила Мишо возразить:
«Утверждение историка Мезере и его последователей о том, что Диана разжалобила короля, и он помиловал приговоренного к смерти господина Сен-Валье… а также о том, что она пожертвовала ради этой милости своей честью, совершенно беспочвенно. За всю свою жизнь Великий Сенешаль не смог бы ни разу упрекнуть супругу в недостойном поведении».40
Уже у Гальяра можно найти такие строки:
«Я никогда не считал Диану де Пуатье одной из любовниц Франциска I, но ей упорно приписывали любовную связь не только с сыном, но и, ранее, с отцом; это клевета протестантов, которые подвергались с ее стороны слишком упорным гонениям и постарались выставить ее в как можно более неприглядном свете».41
