Рано утром высланные на восточную сторону озера Селява разведчики доложили нам, что хотя в Колоднице еще немцев нет, но леоновские разведчики их предупредили, что в Черее уже немцы, которые двигаются большой колонной в сторону озера.

— Пора уходить, — заявил Агапоненко.

Подняв по тревоге отряд, мы двинулись колонной на запад. Впереди нас уже двигались обозы партизан других наших отрядов. Следом за нами стали уходить и местные жители деревень нашей зоны.

В эти дни происходил медленный отход партизан в сторону болот и лесов, которые протянулись на многие километры вдоль реки Березины. Временами на восточной стороне были слышны одиночные выстрелы из винтовок, пулеметные очереди и взрывы снарядов и мин. Это вступали в бой партизанские группы, прикрывающие наш отход. Мы уходили по лесным массивам, которые часто встречались на нашем пути. Нередко над нашими головами пролетала «рама» — немецкий разведывательный самолет и корректировщик, который все время наблюдал за нашим отходом. У немцев, видимо, было не так много сил, чтобы нас расчленить на мелкие группы и уничтожить по частям. В этот период вполне можно было прорвать это сжимающее нас кольцо блокады и вырваться из него. Но мы ничего не предпринимали и, «огрызаясь», отходили на запад, между Холопеничами и Краснолуками. Не зная истинных целей и назначения нашего отхода на запад, в сторону реки Березины, мы с Николаем все же думали, что комбриг Леонов наконец примет какое-нибудь решение, и мы сумеем вырваться из сжимающего нас кольца блокады. Но наше отступление продолжалось. Мы уже пересекли большак Лепель — Борисов и вступили в леса, которые вплотную примыкают к Березинским болотам.

Такое отступление длилось несколько дней. Пушку, которую мы когда-то сняли с нашего подбитого танка и поставили на деревянные колеса и самодельный лафет, нам пришлось закопать в лесу, так как снарядов к ней у нас уже не было. Скудные запасы продовольствия, которые мы захватили из Колодниц, стали постепенно истощаться. Мы решили забить последнюю корову, которая брела следом за нашей единственной повозкой в обозе. На этой повозке мы везли небольшие запасы боеприпасов и противотанковые ружья. Теперь из всех запасов продовольствия у нас остался неприкосновенный запас копченых колбас, которые мы заготовили еще осенью прошлого года, когда стояли в деревне Толпино, и который был у каждого партизана в его вещевом мешке. Была еще лошадь, которую также можно было использовать на питание. Наконец, была верховая лошадь командира отряда, та самая кобылица, с которой ни на минуту не расставался наш командир отряда Агапоненко. Он очень любил животных, однажды где-то достал огромную немецкую овчарку, которая сейчас тоже была с нами. Я не знаю, чем кормил ее Николай, но так же, как и с кобылицей, он не расставался и со своим Джульбарсом.

Перейдя через большак Лепель — Борисов, мы остановились на ночлег в нескольких километрах от него, на одном из кладбищ, среди его могил. Я не знаю, почему облюбовал это место стоянки командир. Если только потому, что кладбище было на высоком холме и на этой высотке, среди могильных камней, можно было на случай боя занять хорошую позицию для обороны.

Наступила беспокойная ночь. На востоке от нас полыхали пожарища. Это горели те деревни, которые мы только что днем оставили при нашем отступлении. Немцы в своей злобе жгли деревни партизанской зоны. Спать среди могильных камней этого кладбища было для нас как-то необычно, поэтому многие наши товарищи не спали. Мне все же удалось уснуть, но рано утром я проснулся и увидел сидящего командира, который о чем-то шепотом беседовал с Шурой. Увидев, что я уже проснулся, он подозвал меня к себе и сказал:

— Знаешь, Володя, я всю ночь не спал и все думал, что же делать дальше. Если будем продолжать отступать, то немцы нас совсем загонят в эти болота, и там нам будет конец: не от пуль и снарядов, а просто от голода. Ты, Володя, посмотри, немцы нас не торопятся истребить в бою, а ждут, когда мы уйдем в эти болота, и там, заблокировав нас, уморят голодом.

— Ты, пожалуй, прав, Николай. Я тоже думал об этом. Что делать?

— Давай попробуем прорваться через это кольцо блокады одним нашим отрядом, — предложил командир.

— Давай попробуем, — согласился я с ним. — Лучше умереть в бою, чем сдохнуть в болоте от голода.

Получив от меня такое согласие, Агапоненко как-то воспрянул духом, снова стал решительным и боевым товарищем. Встав с могильного камня, на котором он только что сидел, подтянул на своей коричневой кожаной куртке командирскую «сбрую», вынул из кобуры пистолет, тщательно его проверил и, подняв с земли автомат, зашагал по кладбищу, проверяя, все ли партизаны хорошо себя чувствуют после этой тревожной ночи. Наш неутомимый даже в этом походе командир хозвзвода Егоров Владимир со своими бойцами уже успел приготовить для всех нас завтрак. Подойдя ко мне, он доложил:

— Товарищ комиссар, раздаю на завтрак последние запасы, которые у меня еще были. Обедать нам уже не придется. Есть только сырое мясо от коровы, которую мы забили вчера, а хлеба и сухарей уже нет.

— Я знаю, Володя, придется есть сырое мясо. А соль у тебя есть?

— Нет, товарищ комиссар, и соль уже кончилась.

— Вот это совсем плохо, если нет соли. Ну, что же, придется есть без соли. А неприкосновенный запас в своих мешках ни в коем случае не трогать, так и передай всем партизанам. Неизвестно, сколько еще времени нам придется находиться в этой блокаде.

— Есть, товарищ комиссар, беречь неприкосновенный запас.

Часов в десять утра, когда все партизанские отряды и обозы ушли дальше на запад и шли только беженцы из местных деревень вслед за ними, мы подняли свой отряд и объяснили нашу боевую задачу.

— Товарищи партизаны, — сказал Агапоненко, — мы с комиссаром решили одним нашим отрядом прорваться через кольцо блокады. Поэтому мы сейчас пойдем назад, на сближение с немцами. Всем получить у командира хозвзвода запас патронов. Повозку оставим здесь, а лошадей заберем с собой. Противотанковые ружья приказываю бронебойщикам взять с собой. Неприкосновенный запас в вещевых мешках не трогать. Двигаться будем цепочкой. Впереди пойдут наши разведчики Короткевичи Егор и Алексей, а мы с комиссаром пойдем за ними. Не отставать и не скапливаться. В случае неожиданного удара со стороны немцев не бежать, а, отстреливаясь, отходить, укрываясь за деревьями и в складках местности. Слушать мои команды.

И мы тронулись в обратный путь на восток. На большаке Лепель — Борисов немцев еще не было, мы спокойно перешли его и углубились в лес, который находился на восточной стороне большака. Командир шел рядом со мной и вел на поводке своего Джульбарса. Я просто удивлялся, для чего ему нужна была здесь эта собака. В такой ответственный момент она нас могла выдать немцам, если вдруг вздумает лаять в лесу. Пройдя метров триста по этому лесу, заросшему крапивой и высокой травой, мы с командиром подошли к краю леса. Остановив при этом жестом руки всех идущих за нами партизан и замаскировавшись за елками, мы выглянули из леса. В сотнях метров от опушки протекала довольно глубокая и широкая речка. В солнечных лучах было видно, как на противоположном берегу на лужайке лежали раздетые немецкие солдаты и загорали на солнце, а некоторые из них купались в этой речке. Немцев было очень много. Кругом лежали автоматы и пулеметы, а дальше из бинокля были видны окопы, в которых тоже сидели немцы.

Посмотрев на это зрелище и переглянувшись с командиром, мы друг друга поняли. Нашему небольшому отряду здесь не пройти, если даже мы и неожиданно атакуем этих немцев. Пока мы добежим по открытому месту до речки, а потом форсируем ее, то от нас не останется ни одного человека.

— Да, здесь нам не пройти, — шепотом сказал Агапоненко.

— Что же будем делать? — спросил я.

— Надо снова отойти за большак Лепель — Борисов и поискать другой проход, где, может быть, меньше немцев или где есть сильно заболоченная местность, — ответил Агапоненко.