Каролина спрыгнула с лошади. Она чувствовала страшную слабость, но кровотечение прекратилось. Ее лицо все еще было скрыто под плотной чадрой, и пот струился по коже, попадал в глаза. Земля под ногами дышала теплом. Воздух был раскален от жары. И, однако, ей вдруг стало зябко. Араб молча показал туда, где просека уходила вниз, где речное русло расширялось, и над поверхностью воды возвышалась мужская фигура.

Широкополая шляпа из небеленых волокон растений скрывала его лицо. Босыми ногами он стоял в источнике, питавшем небольшое озеро и реку. Мелкая чистая вода кишела рыбой с красной чешуей. Широкие рукава его блузы заколыхались, когда он поднял руку. Острие двузубца блеснуло на солнце. Брызнул переливающийся фонтан чешуи, когда он метнул копье, и оно вонзилось в спину рыбы.

Каролина была рада, что песок скрадывал шум ее шагов, что черная чадра закрывала лицо. Все это поможет ей в предстоящий момент так же как просторы пустыни, сухое горячее дыхание которой ощущалось уже отсюда. В замкнутом помещении ей было бы страшно встретиться с ним, страшно задохнуться и быть раздавленной лавиной накопившихся чувств. А здесь природа была настолько мощной, что человек все, что его волновало, становились ничтожными. Вытаскивая пойманную рыбу на копье из воды, мужчина обернулся. Он громко приказал что-то слугам, но язык вдруг перестал повиноваться ему.

Будто окаменев, стояла Каролина, прислушиваясь к чужому голосу и глядя на лицо, скрытое в тени шляпы. Это был Рамон Стерн!

Каролине казалось, что жизнь сейчас покинет ее. Она превратилась в пустой сосуд, в котором задерживается дыхание пустыни, нарастая до громкого шума. Все, чем она когда-то была, ее сила, мужество, надежда, любовь – перестало существовать. Даже вопросы! Случилось ли что-нибудь с герцогом – она ничего не желала знать! То, что там стоял не он, – ничего хуже она не могла себе представить. Даже весть о его смерти не могла поразить ее больше. А если он был жив и что-то иное задержало его – она не желала этого знать. Она стояла и, не мигая, смотрела через черный батист своей чадры, наносившей на мир сетку тонких трещин, какие бывают на старых картинах. Она сорвала чадру с лица, сбросила шаль с головы.

Рамон Стерн швырнул трепещущую рыбу в песок. Он был рад этому заданию герцога. Каждый день этих наполненных опасностью скитаний последних месяцев делал его счастливым, потому что его злосчастная любовь к этой женщине неожиданно обрела смысл. Вот она стоит перед ним. Она жива! Он не опоздал, как все время боялся в последние часы ожидания. Но с гораздо большим страхом он ожидал ее реакции. Хотя любовь к ней никогда не сулила ему ответной, он знал, что ее чересчур откровенно выраженное разочарование больно ранит его.

Нерешительно он сделал шаг ей навстречу. Хотел что-то сказать, но не смог. У него было такое чувство, что он стоит рядом с существом, не имеющим больше с людьми ничего общего. Лицо Каролины никак не выдавало ее чувств, она застыла как изваяние. Ее огромные лучистые глаза ничего не спрашивали и ничего не выражали, они смотрели на яркий свет и не реагировали на него. Их взгляды встретились. На миг Рамону Стерну почудилось в ее глазах бешенство.

– Герцог послал меня, – сказал он, только чтобы нарушить ужасную тишину.

– Значит, он жив? – откликнулась она.

– Он мог послать только чужого человека, мужчину, которого дон Санти не знал.

Каролина прервала Рамона Стерна резким, нетерпеливым жестом. Ее разум, первое, что вновь заработало после шока, подсказал ей, что только так стало возможным ее спасение. Но сердце Каролины считало иначе. Для сердца важно было только одно: что его здесь нет. Она была жива, спасена, но у этого спасения был горький привкус. Ничего не могло быть горше: не его любовь спасла ее, а его рассудок. Ее сердце восставало против этой неожиданной отсрочки. Она не могла больше ждать. Она вся состояла лишь из жестокой боли обманутых надежд. Ее охватила ярость против себя и того, кого она любила.

Взгляд Каролины упал на лежащий на песке двузубец. Она наклонилась, подняла копье и подошла с ним к воде озерца. В воде плавали рыбы с красной чешуей и большими прозрачными плавниками. То тут, то там на поверхность поднимались пузырьки и лопались.

Она подняла копье. Вода взметнулась фонтанчиком, когда она метнула копье и его острие вонзилось рыбе в бок. Она взяла с песка следующее копье и опять метнула, она не могла остановиться, пока вода не застилась от взвихренного песка и крови рыб. Каролина сама не знала, зачем это делала. Она не знала, к кому относилась ее ненависть, заставлявшая ее разрушать и убивать. Слишком многое накопилось в ней, что будет невозможно забыть и что она не в состоянии держать в себе. Он один мог бы избавить ее от этого. Но его не было. Она сама должна была убить это в себе, если хотела жить дальше.

Рамон Стерн стоял рядом, смущенный этим приступом жестокости, и все же не в состоянии отвести взгляд от этой женщины, очарованный ее новым лицом и тайным созвучием их душ.

Каролина наблюдала, как слуги-арабы вылавливали рыбу из воды. Она опустила последнее копье, поглядела в окрасившуюся красным цветом воду, и ей показалось, что это сделала не она. Чувство освобождения стало постепенно зарождаться в ней. За месяцы, которые остались позади, любовь поблекла в ее памяти. Эти минуты вновь возродили ее.

Каролина обратилась к Стерну, не подозревая, что на ее губах играет улыбка:

– Когда мы отправимся в путь?

Перед маленьким караваном простиралась бесконечная пустыня, на изломе угасающего дня залитая морем света, над которым куполом поднималась отливающая перламутром пустота.

Два верблюда с пестрыми тюками на спине, покачиваясь, вышагивали по пустыне. За ними следовали на лошадях, одетые как арабские купцы, Каролина и Стерн.

Переодевание было идеей Стерна. Но при этом он думал не только о возможной погоне. Рамон Стерн надеялся, что это мужское одеяние поможет ему легче снести присутствие женщины. Не пустыня пугала его, не многие сотни миль трудного, полного опасности пути, а его спутница. Теперь он уже знал, что мужская одежда на ней ни в коей мере не избавит его от борьбы с самим собой.

Арабы остановили верблюдов. Проводник опустился на колени на землю и ощупал темными руками песок. Поднявшись, он произнес:

– Здесь прошел только один караван.

Теперь и Каролина увидела следы. Мягко, словно прочерченные ветром, они дугой вели по волнистому песку и исчезали в бесконечности. Здесь прошло животное, которое несло ее ребенка и Зинаиду, незнакомую кормилицу, державшую его на руках. Каролину охватило нетерпение. Это был зов следа. Зов ребенка – и мужчины.

Животные вновь тронулись с места. Уныло позванивали колокольчики на упряжке. Ничего, кроме мертвой бескрайней пустыни, не было вокруг.