– Какой вопрос?

– Вопрос, который все время задаю королевам ульев, а они никогда не отвечают.

– Какой вопрос?

– Я все время спрашиваю их: «Почему вы погибли?»

Петра пристально всмотрелась в его лицо, пытаясь найти… что? Какой-то знак того, что он шутит?

– Эндер, они погибли, потому что мы…

– Почему они оставались там, на той планете? Почему они не сели на корабли, не полетели прочь? Они решили остаться, уже зная, какое оружие у нас есть, – знали, что оно делает и как оно работает. Они остались ждать ту битву, они знали, что мы придем.

– Они сражались с нами всеми силами, какие были в их распоряжении. Эндер, они не хотели умирать. Не покончили с собой с помощью солдата-землянина.

– Королевы видели, что мы раз за разом побеждали их эскадры. Они обязаны были принять во внимание как минимум вероятность очередной нашей победы. И все-таки остались.

– Ну, они остались.

– И им не нужно было доказывать своим солдатам лояльность или храбрость. Рабочие и солдаты были для них, можно сказать, частями тела. Ведь ты не сказала бы: «Я должна так поступить – хочу, чтобы мои руки знали, какая я отважная».

– Вижу, ты все это обстоятельно обдумал. Навязчивая идея, граничит с безумием. Пофиг, лишь бы ты был счастлив! Знаешь, ведь ты же счастлив. Об этом говорит весь Эрос, как весело всегда выглядит мальчишка Виггин. Но тебе лучше не свистеть так много, люди от твоего свиста с ума сходят.

– Петра, я закончил дело своей жизни. Не думаю, что мне позволят вернуться на Землю, даже на короткое время. Мне неприятно так думать, меня это бесит, – но я могу это понять. И в каком-то смысле не имею ничего против. У меня было столько ответственности, сколько никогда больше не захочется. Я справился. Я в отставке. Я ничего никому не должен. Так что я решил подумать о том, что меня по-настоящему беспокоит. О проблеме, которую должен разрешить.

Эндер толкнул к ней фотографии, лежащие на библиотечном столе.

– Кто эти люди? – спросил он.

Петра посмотрела на снимки мертвых личинок и жукеров-рабочих и сказала:

– Эндер, они не люди. Они жукеры. И они мертвы.

– Петра, все эти годы я пытался их понять – изо всех сил. Пытался узнать их лучше, чем самых близких людей. Старался их полюбить. Чтобы воспользоваться этим знанием и уничтожить их. Теперь они уничтожены, но это не значит, что я могу просто выбросить их из головы.

Лицо Петры осветилось.

– Поняла! Вот теперь я наконец поняла.

– Что поняла?

– Почему ты такой странный, Эндер Виггин, сэр. Ты совсем не странный.

– Если ты считаешь, что я не странный, это лишь доказывает, что ты меня не понимаешь.

– Мы, все остальные, мы сражались в войне, и победили, и отправились по домам. Но ты, Эндер, – ты был женат на жукерах! И когда война закончилась, ты стал вдовцом.

Эндер вздохнул и откатился прямо в кресле от стола.

– Я не шучу, – пояснила Петра. – Это как когда умер мой прадед. Прабабушка всегда о нем пеклась, и было больно смотреть, как скверно он с ней обращается, а она просто делала все, что он потребует, – а мама говорила мне: «Никогда, слышишь, никогда не выходи за мужчину, который так с тобой обращается». Когда прадед умер, можно было подумать, что прабабушка вздохнет с облегчением. Свобода – наконец-то! Но нет, куда там. Она была потеряна. Она без конца его искала. Все время говорила о том, что она для него делает. «Это нельзя, то тоже нельзя, Бабо это не понравится»… Пока мой дед – ее сын – не сказал ей: «Его больше нет».

– Петра, я знаю, что жукеров нет.

– Прабабушка тоже знала. Так она и говорила: «Знаю, что нет. Просто не могу понять, а я-то почему еще есть».

Эндер хлопнул себя по лбу:

– Спасибо, доктор, наконец-то вы раскрыли мою сокровенную мотивацию, и теперь я смогу жить дальше!

Петра пропустила его сарказм мимо ушей.

– Они умерли, не дав тебе ответов. Потому-то ты почти не замечаешь, что творится вокруг. Поэтому не можешь стать для кого-нибудь обычным другом. Почему ты плевать хотел на то, что на Земле есть люди, не позволяющие тебе вернуться домой? Ты вырвал победу, а они хотят изгнать тебя навсегда – и тебе плевать, потому что все, что тебя заботит, – твои потерянные жукеры. Они – твоя покойная жена, и ты не можешь с этим смириться.

– Не то чтобы это был какой-то особенно удачный брак, – заметил Эндер.

– Ты все еще влюблен.

– Петра, межвидовая романтика просто не для меня.

– Тебя никто за язык не тянул: тебе пришлось полюбить их, чтобы победить. Совсем не обязательно со мною соглашаться прямо сейчас. Потом ты сам поймешь. Проснешься в холодном поту и заорешь: «Эврика! Петра была права!» И тогда сможешь начать бороться за право возвращения на планету, которую спас. И перестанешь быть равнодушным ко всему.

– К тебе, Петра, я вовсе не равнодушен, – сказал Эндер.

Но не сказал: «Я не равнодушен к тому, чтобы понять королев ульев, но для тебя это несчитово, просто потому что ты не понимаешь».

Она покачала головой.

– Нет, через эту стену не достучаться, – сказала Петра. – Но мне казалось, стоит предпринять последнюю попытку. Впрочем, я права – вот увидишь. Ты не можешь позволить этим королевам ульев испортить тебе остаток жизни. Тебе нужно оставить их в покое и двигаться дальше.

Эндер улыбнулся:

– Петра, надеюсь, дома ты обретешь счастье. И любовь. И надеюсь, у тебя будут дети, которых ты так хочешь, и хорошая жизнь, наполненная смыслом и достижениями. У тебя есть амбиции – думаю, ты всего добьешься: и настоящей любви, и семейной жизни, и великих свершений.

Петра встала.

– С чего ты взял, что я хочу детей? – спросила она.

– Я тебя знаю, – ответил Эндер.

– Ты думаешь, что знаешь меня.

– Так же как ты думаешь, что знаешь меня?

– Я не такая девчонка, которая томится от любви, – сказала Петра, – а если б и была такой, то не стала бы томиться по тебе.

– Ага, значит, тебя раздражает, когда кто-то осмеливается нащупать твои сокровенные побудительные мотивы.

– Меня раздражает, что ты стал объектом моего навязчивого внимания.

– Ну, вы серьезно меня подбодрили, мисс Арканян. Мы, объекты навязчивого внимания, испытываем только благодарность, когда милые люди из большого дома осчастливливают нас визитом.

– Ну а если серьезно, я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, Эндер Виггин!

Голос Петры, когда она произнесла эти прощальные слова, прозвучал сердито и вызывающе. А потом она повернулась и пошла прочь.

– А я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, только ты не поверишь этому!

В дверях она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Эндер Виггин, я сказала это без сарказма и снисхождения!

– И я тоже!

Но она уже захлопнула дверь.

– Может, я не тех инопланетян пытаюсь изучить? – задумчиво произнес он вслух.

Он посмотрел на голографический дисплей над столом. Звук был приглушен, но там по-прежнему что-то происходило: прокручивались отрывки из показаний Мэйзера. Старик выглядел холодным и отчужденным, всем своим видом выражая презрение к судилищу. Когда ему задали вопрос о жестокости Эндера и о том, повлекло ли это трудности в его дальнейшей подготовке, Мэйзер повернулся к судьям и спросил: «Прошу прощения, я правильно понимаю: это ведь военный трибунал? Неужели не все здесь солдаты, которых готовили для совершения жестоких поступков?»

Судья стукнул молотком, заставив Мэйзера замолчать, и сделал ему выговор – но мысль была высказана. Жестокость – вот то, ради чего существуют вооруженные силы. Контролируемая жестокость в отношении выбранных целей. Не сказав в действительности ни слова об Эндере, Мэйзер четко дал понять, что жестокость не недостаток, а средство.

Эндер испытал облегчение. Теперь можно было отключить дисплей и вернуться к делу.

Он привстал, чтобы дотянуться до фотографий на противоположном конце стола, которые он показывал Петре. Со снимка на него уставилась морда мертвого жукера-фермера с одной из дальних планет: туловище вскрыто, органы аккуратно разложены рядом с телом.