- И как хозяин-то не боится? - Прохор покачал головой. - Ведь не царев кабак… А ну, как донесет кто?

- Не донесет, - ухмыльнулся Михайло. - Только верным людям тут наливают. Ну, еще по одной?

Иван махнул рукой:

- Давай… Корней нам тут какие-то страсти рассказывал. Про истерзанного парня.

- Да, - Михайло пожевал пирога, - жаль парнишку. Ошкуй, говорят, напал. Я б этих бояр, что за своей живностью не следят, вешал бы на их же воротах! Ничего, придет истинный царь…

- Какой-какой царь? - перебил Прохор.

- Никакой, - Михайло зло сжал губы. - Ничего я такого не говорил - показалось вам…

- Ну, показалось - и показалось. - Иван незаметно наступил Прохору на ногу и улыбнулся Михайле. - Ты про ошкуя рассказывал.

- А, - взгляд собеседника подобрел. - Про это - можно. Вот, говорю, бояр бы за этих медведей наказывать - никаких ошкуев бы не было. Мужи здешние собираются все Чертолье прочесать - может, где и берлога отыщется? Хотя… это ведь наш, бурый медведь, по зиме в берлоге спит, ошкуй-то не спит, бродит. Ничего, отыщется!

Иван поддакнул:

- Уж поскорей бы. А что тот парнишка, Ефим…. Его ошкуй утром задрал или, может, ночью?

- Вечером, скорее всего… - подумав, отозвался Михайло. - Видать, припозднился парень.

- Припозднился? Откуда?

- Ишь, любопытные вы какие… Все вам и расскажи!

- Так и расскажи - интересно же!

- Интересно им, - Михайло вновь потянулся к кружке. - Помянем-ко, братцы, Ефима. Хороший был парень, царствие ему небесное!

Все молча выпили. Иван, правда, не до конца, и так уже в голове шумело, а еще ведь дела делать надобно. Разузнать, к кому это хаживал молодой княжич. Псст… Как это к кому? А не было ль у него поблизости какой зазнобы? От того - и в тайности все. Дело молодое, знакомое…

- Дева-то его, поди, убивается, - негромко, себе под нос, но так, чтоб собеседникам было хорошо слышно, промолвил Иван.

- Какая еще дева?

- Ну, та, к которой он ходил.

Михайла похлопал глазами:

- А ты откель знаешь? Сказал кто?

- Так догадался.

- Догадливый… И впрямь, к девице одной он ходил… Да не очень удачно, думаю. Все грустный возвращался. Иногда про зазнобу свою рассказывал… Марьюшкой называл…

- Марья, значит.

- Ну да, Марья. Я так смекаю, она Ефиму не ровня - из купцов или богатых хозяев. Не знатного рода. Но, как Ефим говорил, батюшка его, князь, только бы рад был, ежели б все вышло. Тогда бы был повод нелюбимого сынка части наследства лишить - дескать, женился черт-те на ком не по батюшкиному слову, так-то!

- Вон оно что! А Марья - она хоть откуда?

- Да черт ее… - Михайло посопел носом. - За Москвой-рекой живет где-то… На Кузнецкой слободе, кажется…

- Так-так… - прошептал Иван. - Значит, Марья с Кузнецкой… А что, - юноша повысил голос, - не дальний ли круг - со Скородома на Кузнецкую через Чертолье таскаться?

Михайло насторожился, посмотрел подозрительно:

- А ты откель знаешь, что Ефим со Скородома?

- А… вон, Корней сказывал…

Купчина Корней уже сладко спал, уронив голову на руки. С бороды его все так же свисала капуста.

- Тут все в тайности дело, - негромко пояснил Михайла. - За Ефимом-то батюшкой его человечек специальный был пущен - следить. Ефим про то прознал - вот и делал вид, что ездил просто на постоялый двор - пьянствовать. А на самом-то деле здесь только переодевался - и в Замоскворечье, к зазнобушке… Да что мы все о грустном? Выпьем?

Не дожидаясь ответа, Михайла намахнул кружку и, утерев губы рукавом, поднялся с лавки:

- Ну, благодарствую за вино… Пора мне.

- Счастливо.

Приятели дождались, пока он вышел, и тоже направились по своим делам. Хозяину, Флегонтию, сказали, что еще вернутся, хотя, конечно, понимали, что вряд ли.

Засели у себя на усадьбе - по пути было, от Большой Якиманки до Кузнецкой идти - тьфу. Поговорили, прикинули, что к чему, выходило - на Кузнецкой следовало искать какого-нибудь богатого человека, купца или из мастеровых. Ясно, что не боярина и даже не дворянина.

- Тем лучше, - потер руки Прохор. - Быстрей найдем.

Тут же и отправились, пересекли проулками Козьмодемьянскую, Ордынку - и вот она, Кузнецкая, до самой крепостной стены стелется. Пара церквей золотятся маковками. Высоких хором нет, зато много обширных усадеб - ну, понятно, считай, кругом кузнецы, потому и улица так названа. Морозец после полудня спал, небо затягивалось палевыми полупрозрачными облачками, сквозь их пелену мягонько проглядывало солнышко. Оно еще улыбалось, светило, но уже ясно было, что к вечеру пойдет снег. Ну и пес с ним, пусть идет, детишкам на радость, лишь бы не мокрый, с дождем.

Выехав на Кузнецкую, приятели придержали коней.

- Ну что? В какой-нибудь кабак заглянем? - предложил Прохор.

Ивана передернуло. Да уж, не хватало еще кабака!

- Нет… Уж лучше - к церкви.

Подъехав к Божьему храму, спешились, подошли к паперти, осмотрелись. Рядом с горки, крича, неслись на санях вниз ребятишки, смеялись, слетая кувырком в снег.

Прохор аж позавидовал:

- От, славно-то!

- Так спроси санки-то, прокатись! - засмеялся Иван.

- А и прокачусь! - Парня, видно, заело. - На спор?

- На спор! - Иван азартно протянул руку. - Что ставим?

- Алтын!

- Алтын? Согласен… Ну, что стоишь? Иди, прокатись.

Прохор замялся - к церкви как раз подошли какие-то девушки в беличьих шубках, и ему не очень хотелось выглядеть глупо. Вот, скажут, несется на санках этакая орясина - в детство впал, что ли? Девки, как назло, не уходили, наоборот, во все глаза смотрели на горку, шушукались. И Прохор наконец решился.

Сдвинув набекрень шапку, подошел ближе:

- А что, девушки, прокатимся?

Девчонки оглянулись и засмеялись:

- А у тебя санки есть?

- Так вон, спросим у ребятишек!

Иван даже позавидовал - вот ведь повезло черту!

И в самом деле, Прохор живо отыскал санки, длинные, с полозьями, усадил девок и, присвистнув, помчался под гору. Эх, и здорово же они неслись… правда, недолго - налетев на какую-то коряжину, кубарем покатились в сугроб, поднимая снежную, золотящуюся на палевом солнышке пыль.

С хохотом выбрались из сугроба.

- Ну что, девчонки? Еще разок?

Те опасливо оглянулись:

- У нас тут маменька посейчас выйдет… Боимся! Нет, мы лучше пойдем. А за катанье благодарствуем - уж больно весело!

Девчонки, стряхнув друг с дружки снег, быстренько побежали к церкви.

А к Прохору пристал плачущий мальчишка - тот, чьи санки.

- У-у-у, - заныл. - Полозье-то мне сломали-и?и…

- Какое еще полозье? - обернулся Прохор.

- Какое-какое… Вот это! Железом, про между прочим, оббитое… у-у-у-у…

- Да не реви ты, ровно корова, сделаю я тебе полоз - сам кузнец. Лучше скажи: где тут ближайшая кузня?

- Эвон, - парнишка показал рукой. - Тимофея Анкудинова кузницы… У него самолучшие кузнецы.

- Тимофея Анкудинова? - переспросил Прохор. - Кузницы… Так он, стало быть, богат, твой Тимофей?

Мальчишка шмыгнул носом:

- Да уж, не беден.

- Кузницы, говоришь, у него… А дочки на выданье, случайно, нет?

- Как же нет? Есть… Марьюшка.

Митрий явился в приказ к вечеру. Сбросил однорядку на лавку, кинул шапку на стол.

- У всех, - сказал. - У всех убиенных чего-то не хватало - про сердце-печень не знаю, а жир срезан!

- Ну, я же говорил - ворожеи! - хлопнул в ладоши Иван. - Чего Ртищев-то мыслит?

- Ворожей велит пощипать осторожненько… Да ведь ты и сам его слова слышал.

- Да слышал… Ну, теперь хоть ясно, где искать.

- Ясно? - перебил обоих Прохор. - А, между прочим, остоженские на ошкуя думать горазды!

- Ошкуй, ошкуй, - Иван задумчиво провел рукой по столу. - А может, ошкуй-то - прикормленный?! Теми же ворожеями-колдунами!

- А может, колдуны просто за этим медведем следом ходят, - предположил Митька. - И как тот кого задерет, так и они тут как тут - и жир берут, и внутренности. А знатных выбирают, потому что ведь с кого еще-то жир можно срезать? Простой-то народ, чай, до сих пор голодает. Не такой, конечно, голод, как два лета назад, но все ж не сытно.