На одном дыхании, за месяц, написал первую свою «мистическую фейерию»: «Магиструс», отчасти автобиографическую, точнее – автосатирическую, коей я и прощался с геофизикой, рисуя ужасы возможной будущей жизни в науке и тем перечеркивая ее для себя и так меняя колею.
Одновременно я запускал в литературу народный, студенческий и морской фольклоры в рассказах из сборников «Ярополчские сказы», «Московский раек» и «Дивноморье», показывая их родство по духу.
Однако долгое время почти все это не уходило в печать. Впрочем, ныне я решил это положение отчасти поправить, в приложении к данной книге.
В том же году я вернулся в Москву, поступил в аспирантуру и стал работать в журнале «Наука и религия».
Легко так сказать: поступил, стал работать… А только представьте: провинциал, без прописки, без журналистского образования, один опубликованный рассказ в газете… И вдруг, в обход всех правил, принимается на работу в центральный московский журнал, имевший тогда миллион подписчиков!
Это не просто невероятно, но и совершенно невозможно. Так как же это случилось?
Невероятно – но это было так
Да, это казалось невозможным. Но я был уверен, что будет так, еще в Геленджике. Эта уверенность пришла ко мне на горе Нексис.
Туда я ходил, ночевал у древних дольменов (храмов и усыпальниц IV тысячелетия до н. э.), там мне и пригрезился сей путь – огненной нитью.
И вот приезжаю в Москву поступать в аспирантуру Российской Академии наук по своему геофизическому профилю, в Институт водных проблем, занимавшийся в том числе Переброскою северных рек (см. сатиру на сей институт в рассказе «Магиструс»).
И тут… заваливаю вступительный экзамен по английскому языку. Экзаменатор был не в духе, он подходил, быстро спрашивал, не слушая ответ, что-то черкал в листе, переходил к следующему. Как выяснилось потом, его уволили с работы, и по этой причине он решил отыграться на абитуриентах.
Ну что? Явно, черный вмешался, вставил палку в Колесо Судьбы. Пересдачи при поступлении в аспирантуру не бывает, нужно возвращаться. Стою в коридоре. Чувствую: Колесо Судьбы встало, дрожит, вот-вот сорвется и понесет меня по ухабам бог весть куда.
И при этом почему-то точно знаю, что я поступил, то есть поступлю… И впереди журнал, книги… Вся жизнь!
Что делаю? Как по наитию иду в канцелярию и в обход всех существующих правил снова записываюсь на экзамен. Уж и не знаю, как там у них сошлась отчетность. Но меня записали. Я спокойно сдал экзамен другому и поступил! Надо полагать, по бумагам один абитуриент не сдал и вернулся в Геленджик, а другой с той же фамилией сдал и остался в Москве. И никто этого не заметил…
Жизнь аспирантская в Москве – не мед. Вновь общага, гуляющие заполночь соседи, заштопанные носки, разбитые ботинки… Единственное богатство – исписанная стихами, записями снов и набросками рассказов и повестей толстая тетрадка…
Что дальше? Какие могут быть впереди журналы, какие книги, о которых мечтал в Геленджике? Нет и минуты тишины. Да тут еще и занятия, лекции… И время уходит… Колесо крутится… Впору пасть духом… Не забыт ли я… Но опять замечаю странное. Не могу не заметить.
За первый год после переезда в Москву я встретил чуть не всех своих геленджикских друзей и знакомых. Причем всегда это происходило самым загадочным, невероятным и просто нелепым образом.
К примеру, захожу в вагон метро. А там мой сосед по геленджикской общаге, стоит напротив. Он спокойно приветствует меня (он простоват, ему и в голову не приходит, что вероятность такой встречи одна к ста миллионам). Он спрашивает меня, где рынок радиодеталей, я говорю, он выходит.
Или вот другой случай. На Арбате (по выходу из кинотеатра) встречаю девчонку из соседней лаборатории. Мы были дружны в Геленджике, мне даже нравились ее всегда томные с поволокой глаза. Но у меня общага, а у нее два брата – жили с ней в одной комнате… Она здесь тоже случайно. Говорим об общих знакомых, она рассказывает о том, как познакомилась здесь в Москве с каким-то иностранцем… Такая встреча весьма вероятна в Геленджике, но в Москве….
На станции метро «Парк культуры», опять-таки случайно, на эскалаторе встречаюсь с Людмилой и Катей (женою и дочерью моего лучшего друга в Геленджике, яхтенного капитана Валерия Стрыгина). Они здесь случайно и проездом из Вологды в Геленджик, идут на выставку в Дом Художника.
Я, конечно, сразу меняю планы и присоединяюсь. Вспоминаем всех геленджикских друзей… Катя Стрыгина говорит, что ей очень интересны дощечки «Велесовой книги», почему-то я заговорил об этом, хотя еще не занимался ее переводами.
И в то же время я не могу не думать о том, что как раз накануне я вспоминал о ней. Ее имя даже попало в мой рассказ о волшебном троллейбусе (а у взрослой Кати там другой прообраз). И тут будто она вынырнула из рассказа, появилась в метро.
Невольно думаю, что жизнь вообще похожа на сон или театральную постановку. То ли старые геленджикские декорации еще не успели до конца разобрать, то ли не смогли нанять новых актеров для массовки и старые актеры то и дело попадаются на пути… Слишком резко я поменял место действия… А, может быть, если я резко сверну в переулок, то вдруг выпаду из этих декораций и окажусь, например, опять в Геленджике…
Я говорю об этом Стрыгиным. Они смеются. Мол, тогда и на билеты от Москвы до Геленджика тратиться не придется…
Только через год-полтора, когда я окончательно втянулся в московскую жизнь, такие встречи из прошлого прекратились. Но теперь (как и тогда) случается и другое, и еще более невероятное.
Чудеса начинаются
Расскажу о том, как поступил на работу в редакцию «Науки и религии».
Дело было так. Я два года ходил по Москве, по редакциям журналов и издательствам со своими стихами, рассказами и фейерией «Магиструс».
Много повидал, истер башмаки до дыр. Литературная жизнь Москвы предстала мне весьма странной, угасающей. Сонные редактора, заваленные рукописями, в горы коих они бросали и мои сочинения…
Нигде, ни разу, никто их даже не читал, только теряли отпечатанные – с помощью родителей в Гороховце – экземпляры. Вскоре ничего не осталось, только старые черновики.
Аспирантура подходила к концу, пора было возвращаться. Зачем же я приехал в Москву?
Тогда я уже начал работать над «Гамаюновыми песнями»… Опять поэма… Стихи… Сейчас? И прозу-то не читают и не печатают…
Она продолжала тему еще моей школьной поэмы о Сварожиче Огненном Всаднике, это стихотворное переложение одной старой легенды из источника сокровенного, которую тогда в Гороховце уже поставили на городском празднике, переложив слова на музыку. Но здесь, в Москве, в Союзе писателей, о ней отозвались с редким равнодушием…
Я взялся за эту работу, и на Коляду 1989 г. написал первые строки о Золотом Яйце Рода, из которого был сотворен мир, восстановил их согласно ключу былинному по «Голубиной книге» (источника, почитаемого в традиции и имевшего у нас особое толкование)…
И тогда произошло удивительное: прямо перед моим аспирантским общежитием в Коньково явилось то, что я назвал шаровой молнией, а в вечерних сводках новостей по городу этот светящийся шар, метров трех в диаметре, назвали НЛО…[1] Он висел метрах в десяти над дорогой, напротив моих окон, был бело-голубым, светился и переливался… Потом улетел в сторону Палеонтологического музея…
К другим драконам? Ведь подобные шары-молнии в волжской традиции почитаются драконами…
За неделю до этого, во сне (спал я в электричке по дороге из Владимира в Москву), я услышал слова: «Оом-хае арие миа даса!» Это было сказано на санскрите, но тогда я этого не понял, ибо мысли мои были далеки от Индии… Сказано это было громко, так что я проснулся и записал эти слова.
