— Конечно, хочу! Чтоб все мироеды лопнули!

— Тогда пошли!

Я знал, куда он меня поведет. Я надумал то же самое, но не решился сказать первым. Без лишних разговоров побежали мы к нашему дому, откопали тайник, взяли все деньги и вернулись к пекарне Яни-грека. Купили целый противень пончиков, пошли на поляну и стали есть. Все уже съели свои пончики и теперь с пустыми руками собрались вокруг нас. Стояли и облизывались, как коты на колбасу. А мы уплетали и делали вид, что никого не замечаем. Так было вкусно, что, думалось, и этих пончиков — целой горы — нам не хватит.

— Эй, разве можно съесть столько? — завистливо спросил Прою.

— Да! Чтоб мироеды лопнули!

Съел я пять-шесть штук и почувствовал, что больше не могу. Но из упрямства продолжал жевать. Однако есть мне уже не хотелось. Минчо тоже наелся — гляжу, едва откусывает и всё водит рукой по животу.

— Не съедите! — кричали ребята.

— Съедим, и пусть лопнут мироеды, — отвечали мы.

Я с трудом съел еще пончик, а на газете их оставалось не меньше двадцати-тридцати. Будь мы слонами, и то не смогли бы справиться с ними. И сколько мы ни прикидывались, ребята поняли, что больше в нас не влезет. Первым не выдержал Прою:

— Дай мне один пончик, а, Любо?

— Дам, если принесешь кувшин воды.

Повторять не пришлось. Он помчался домой и принес полный кувшин свежей воды. Дали мы ему один пончик. И другие стали просить. Цена быстро установилась: за один пончик — пять шариков, или два цветных карандаша, или десять пустых спичечных коробков, или пять пачек из-под редких сигарет; за два пончика — три рыболовных крючка, за три пончика — маленький резиновый мяч или книжку с картинками. Ребята стремглав бросились по домам. Так мы собрали много ценных вещей, а один мальчишка отдал нам свою соломенную шапку всего за два пончика. Мы были страшно горды своей торговлей — еще бы, нажили большие богатства.

Но, когда мы встретились на другой день, нам было не по себе. Согласились, что совершили страшную глупость. Ради обжорства потратить на какие-то пончики все деньги, которые так старательно собирали! И на что нам все эти карандаши и спичечные коробки? Мы поступили легкомысленно. Если так пойдет и дальше, то мы никогда не накопим денег на два пистолета и хромого осла, никогда не увидим далекие земли, Северный полюс, никогда не станем героями, о которых будет говорить весь город. А дни каникул незаметно проходили. Что же делать? Минчо предложил продавать газеты или лезвия для бритья. Я не согласился. Прошлым летом я уже продавал и газеты, и лезвия — за два месяца едва набралось денег на кожаный ремень. Рыбная ловля тоже ненадежное дело: иногда поймаешь немного, чаще — ничего! Совсем никудышное дело…

Однажды утром, валяясь на лежаке в кухне, я сообразил, что можно порядочно заработать, если устроить представление. Покажем какую-нибудь пьеску, а за каждый билет — по леву! Гениально, подумал я, и вскочил на ноги. Хотелось скорее поделиться этой идеей с Минчо. Схватил из шкафчика краюшку хлеба и выскочил на улицу. Только собирался просвистеть условный сигнал, как Минчо выглянул из окна и приложил палец к своему длинному носу. Я пошел на поляну и стал ждать его. Вскоре появился и Минчо, жуя, как и я, горбушку.

— Отец собрался опрыскивать виноградник. Хотел и меня взять, да я смылся, — сказал, ухмыляясь до ушей, Минчо.

Я рассказал ему о своей гениальной идее. Он сразу ее одобрил, но заявил, что обязательно будет играть главную роль в пьесе. И я хотел того же.

— Если не уступишь мне главную роль, меня не интересует никакая пьеса! — упорствовал Минчо.

— Ладно, — в конце концов согласился я. А про себя подумал, что нужно будет отыскать пьесу с двумя главными ролями.

Я обошел все книжные магазины. Были хорошие пьесы, но все — с одной главной ролью. Мне не хотелось, чтобы только Минчо показал себя. В каком-то убогом магазинчике я разыскал пожелтевшую и потрепанную книжку — одноактную пьесу под заглавием «Слепой нищий». Ничего особенного, но зато там было две главных роли. Рассказывалось в ней про слепого нищего, который сидел с миской в руках перед сапожной мастерской. Через открытые двери видно всё, что происходит в мастерской. Там работали мастер и подмастерье. Однажды мастер дает подмастерью два лева, чтобы тот бросил монеты нищему. Но парень вместо этого забирает из его миски всё, что там есть. Мастер это видит. Он заставляет парня поклясться, что никогда больше не будет воровать. Тот плачет, раскаивается в своем дурном поступке и обещает стать самым верным другом всех бедных и несчастных людей. Мне показалось, что роли мастера и подмастерья одинаково важны, и я остановился на этой пьеске. Минчо с удовольствием согласился быть мастером, потому что по ходу действия должен был надрать уши подмастерью, то есть мне. Когда мы распределили роли, оставалось найти место для представления. Мои родители не разрешили устраивать театр у нас. Горница в доме Минчо была длинная, идеальная для представления, но его мать сказала, чтобы мы не занимались ерундой, а если нам делать нечего, то можем пойти опрыскивать виноград. В большом дворе Прою был удобный сарай, но мне не хотелось привлекать его к представлению, потому что ему ничего не стоило стащить у нас деньги. Но выхода не было. Прою согласился уступить нам сарай, если он тоже будет играть в пьесе, а доходы мы поделим на троих. Делать нечего — мы согласились и на это. Прою досталась роль слепого нищего.

За полдня мы выучили пьесу наизусть и устроили репетицию. Получилось очень здорово. На большом куске картона Прою, который хорошо рисовал, написал красными буквами название пьесы, имена исполнителей главных ролей, день представления и цену билетов. Афиша получилась первый сорт. Когда мы прибили ее на заборе перед домом Прою, дети не только из нашего, но и из соседних кварталов сбежались поглазеть. Желающих посмотреть представление было много. В сарае мы расставили стулья, скамейки, гладкие камни для сидения; посреди сцены поставили столик с сапожными молотками и ножами, коробочки с колышками, гвоздиками — всё, как полагается. Прою оделся в рванье. Минчо повязал кожаный фартук, какие носят сапожники, а я был в обычной одежде, только растрепал волосы. Успех был обеспечен!

Всего за час мы продали все билеты. Не все платили деньгами, некоторые предлагали краски, карандаши, шарики для игры. Сначала мы их не пускали, но после того, как вошли все имевшие деньги, пустили и их. Набралось двадцать два лева и ценные предметы. Совсем неплохо. При успехе мы могли бы повторить представление. Я понимал, что ребята пришли в основном из любопытства — как это так, мы с Минчо вдруг сделались артистами! К тому же они думали посмеяться, а представление было не комическое, а трагическое.

Как только мы отдернули занавес, сшитый из разноцветных тряпок, и показались на сцене, ребята начали хихикать, окликать нас по именам, старались во что бы то ни стало рассмешить нас. Но мы были страшно серьезны. Минчо стучал молотком по старому ботинку, а я, его подмастерье, подавал ему колышки и гвоздики. Вскоре появился Прою с закрытыми глазами и миской в руках. В ней блестело несколько мелких монет. Прою, как и полагалось по пьесе, стал просить милостыню дрожащим старческим голосом:

— Подайте слепому!

Кто-то крикнул:

— Возьми у своего отца в трактире!

Все захохотали. И меня душил смех, но я сдержался. Когда смех утих, Прою повторил заученную реплику:

— Подайте слепому!

На этот раз Таско — я узнал его по голосу — крикнул:

— Пошарь в кармашке и достань монеты, которые ты спер из кассы своего отца.

Тут Прою уставился на публику и погрозил кулаком.

— Э-э, слепой, а смотрит! — проговорил какой-то мальчик, и все снова захихикали.

Как бы там ни было, постепенно ребята успокоились и наступила тишина. Действие продолжалось — я подавал мастеру гвоздики, Прою клянчил гнусавым голосом. В какой-то момент Минчо, заглядевшись на публику, стукнул меня молотком по пальцу. Я взревел от боли, а ребята — от восторга. Я разозлился. Ткнул Минчо гвоздем ногу и тут же встал и начал расхаживать по сцене, как будто так и полагалось по пьесе. Я видел, что Минчо едва сидел на своем стуле, но публика снова успокоилась, и он не решился встать.