В зале ожидания мелодичный гонг и приятный женский двуязычный голосок сообщал о вылете-прилете воздушных судов. Посадка на лайнер Moskva — Mexico была уже объявлена. Мы устремились к таможенному контролю. Дон Фредерико подал свой дипломатический паспорт молоденькому прапорщику, похожему на пограничника Карацюпу. Подозрительным прищуром. Вопросов к дипломату не возникло. Равно как и к его внуку.

Вопросы возникли у меня. Цапнув юношу за рукав, я утянул его на нашу территорию. И гаркнул: где, к такой-то матери, документы? На что гранадский принц отмахнул вяленькой ручкой в сторону ночной столицы и ответил:

— Там.

— Где там? — Никогда не думал, что столько выдержки. У меня. — У кого? Говори, родной, а то поезд от перрона…

— Мы же, кажется… В аэропорту?..

И почему я не пристрелил эту профурсетку сразу? Как только увидел. Есть вопросы, на которые трудно ответить, это правда.

— Ну?

— Они у Оленьки.

— У какой Оленьки?! — помолодел я, как полярник на льдине.

— Она у нас комсомольской вожатой… была. А сейчас — в библиотеке… Школьной.

— Что?! — заорал я. И так, что все страны мира в лице их граждан повернулись ко мне. Укрывая телами своих малолетних детей.

— У нее, у нее…

— Не может быть?! — не верил я собственным ушам. — А при чем тут семейство Лариных. Черт подери!

— Саша, — вмешалась Полина, — Рафаэль говорит правду.

— Что?!

— Я все тебе объясню… отпусти человека. Поезд от перрона…

— Какой поезд? — потерял я окончательно свое лицо. И отпустил чужой рукав.

— Счастливо, Рафаэлька! — пожелала девушка Уходящему на мексиканскую территорию.

Гранадский принц оглянулся и крикнул со Слезами на глазах:

— Маме!.. Маме передайте, что я… на поезде. Это шутка про поезд, я понял. — И уходил, уходил, уходил в глубину коридора. Накопителя, тьфу, пассажиров. Только что был — и вот его нет. Нет. И нельзя его больше помацать руками, как мираж.

Странные метаморфозы происходят вокруг, это правда. В том числе и со мной. В конце концов я сказал, как выматерился:

— Ничего не понимаю!

— А я все понимаю, — сказала Полина и, взяв меня под руку, повела в бар. Пить кофе. Ждать отлета Boing-747. И говорить по душам.

Отвратительное, горькое пойло мы выпили, отлета лайнера в страну кактусов дождались и даже поговорили по душам, но я как чувствовал себя идиотом, так и продолжал чувствовать. Такого чудака на букву «м», как я, можно было искать днем с огнем. Искать на всей территории республики. И не найти, ей-ей.

По уверениям Полины, документы и видеокассета находятся у Оленьки, которая младшенькая и которая трудится библиотекарем «в школе, где…

— Да знаю я эту Оленьку, — в сердцах плюнул я в чашку с кофейным пойлом. — Беседовал про жизнь, как с тобой… Тьфу ты, я дундук! То-то она так суетилась у столика своего… Ну, конечно! А я, Пинкертон хренов, — страдал от собственного расп…ства. Хотя кто же мог подумать? Тут бы даже бравый милиционер Пронин застрелился от тоски. — А как, черт, ее фамилия? Ларина?

— Нет, Зайченко.

— А при чем тут семейство Лариных? — взбеленился я. — Ну, Зайченко!..

— Саша, все просто. Младшенькая Оленька и старшенькая Татьяна играли в школьном спектакле «Евгений Онегин». Сестер помещика Ларина. Мама Рафчика помогала им с платьями там… декорациями… Ну, понимаешь…

— Ну, допустим.

— Это давно было, но со спектакля пошло это прозвище «семейство Лариных».

— И об этом все знали?

— Как я понимаю, это только у мамы с Рафчиком…

— Не называй его так. Пожалуйста, — скрипнул я зубами.

— На себя злись, дорогой, — сказала Полина. — Пушкина надо было читать. В детстве.

— Читал я…

— Не знаю, не знаю, — хмыкнула девушка. — Помнится, я пыталась сказать…

Я поник головой, идиот в квадрате. В кубе. Колыванский туз. Ходили вокруг да около. Прости, Александр свет Сергеич, своих заблудившихся в суете потомков. Что тут поделать, грешны. Ой, как грешны.

— Ладно, — загорячился. — Всего Пушкина.

корки до корки.

— Болтушка, — засмеялась Полина. — У него томов тридцать.

— Сколько?

— Ну, десять.

— Силен, братушка.

— Прочитай для начала «Евгения Онегина», братушка…

— Етка-летка! — вспомнил я. — Никитин же… С Евгением…

— Ой, забыли…

И, толкая друг друга, мы галопом помчались по залу ожидания. С видом катастрофически опаздывающих пассажиров. Любезные до тошноты интуристы уступали нам дорогу. И, видимо, были немало поражены, когда мы исчезли в стороне, противоположной от таможенных пунктов регистрации, а следовательно, и воздушных судов. Ох, эти rashin, edrena matyshka, все у них через dzopy.

Слава Богу, мы успели. Если это можно так назвать. Никитин прохрипел в трубку, что их загнали на скоростную трассу два е’драндулета и он вынужден с крейсерской, е’скоростью приближаться к деревне Шереметьево. То есть е’дудец близок. Вместе с огнями аэропорта.

— Держись, Никитушка! — заорал я. — У нас порядок, дорогой! Можешь е’ из всех стволов. Иду к тебе, родненький!.. Сейчас мы их сделаем в дуду!..

Джип застонал всеми своими измученными суставами. Замелькали огни аэропорта, автомобильные ряды, жирные бока автобусов… напряженное лицо Полины…

— Ничего, девочка, ты же этого хотела? — успокоил я ее, как мог. — Героический репортаж с места событий, а?

— А можно, я спрошу?.. У героя?

— Что, родная?

— А почему герои так матерятся?

— Что?

— Ну, употребляют нецензурные выражения?

— Не слышу, — крикнул я. — Потом… потом!

Хотя прекрасно все понял. Вопрос, конечно, интересный. Однако это все равно что спросить, почему ночь темная, звезды мерцают, а люди по ночам спят. Или бодрствуют. Почему у кошки четыре лапы и хвост? А собака лает? А ветер носит? И зачем построены пирамиды? И отчего войны? И что заставляет не пустить себе пулю в лоб? Нет на эти вопросы ответа. Нет, елки-зеленые. Брызги шампанского!

Я заметил на трассе нервно пляшущие огоньки, похожие на шаровые молнии. И понял, как пишут в любовно-канареечных романах, развязка близка. Близка, как матушка с оструганным сельскохозяйственным инвентарем.

Взялся за телефон — переговорил с Никитиным. Без нецензурных выражений. Хотя очень хотелось.

— Ну, что, родная, держись! — предупредил я. — Только не за меня. И постарайся не выражаться.

Полина покосилась на меня, но промолчала. Была б моя воля, попросил бы из автомобиля. Так ведь бесполезное занятие, девочка все хочет испытать сама, как, наверное, ее учила популярная журналистка Леночка Борсук. И это правильно: все надо пощупать своими руками. Даже фараона Хеопса в одноименной пирамиде. За его скипетр.

Расстояние сокращалось. Между джипом и сумасшедшей кавалькадой. Я просигналил фарами — и дипломатический «мерседес» резко сманеврировал на шоссе. Едва не улетев в кювет, он развернулся и помчался от деревни Шереметьево. Преследователи переполошились, как куры на насесте. Если судить по тем воплям, которые неслись через «жучки» в наши уши. Уши вяли, ей-Богу. Оказывается, мои выражения — это младенческий лепет в солнечной песочнице.

Никитин умел считать — их преследовали две машины ГРУ. И они суетливо принялись повторять маневр посольского лимузина. И получилось так, что одно из служебных авто решило исследовать глубину российского кювета. И притормозило близ него.

Джип скользящим ударом помог служебной колымаге нырнуть в овражек. Нас с Полиной тряхануло, как при пятибалльном землетрясении. Мы высказали друг другу некоторые претензии. Ором. Полина: мол, предупреждать надо о своих действиях, фак’ю… Я: мол, предупреждал же, едрена мать!..

Пока мы выясняли отношения и приходили в себя, впереди по движению вспух огненный шар. Летучее облако пламени заклубилось в ночном пространстве. Нетрудно было догадаться, что мечта Никитина воплотилась в полном объеме. Я порадовался за товарища: хоть одна фантазия превратилась в реальность. М-да.

Когда мы приблизились к пожарищу, то увидели, как жидкая, огневая плазма пожирает автомобильную коробку и четыре корчащиеся в ней фигуры, похожие на восковые. Мне даже показалось, что я вижу мопсообразный профиль в кожаной кепочке.