— Знаем, что вкус подходящий, — заявил Мисост.
— Не хуже халвы! — закричал Руслан.
Единогласно проголосовали за то, чтобы первая партия продукции сегодня же была направлена на медицинский завод. Пусть и там порадуются и вздохнут облегченно, ибо теперь у них будет сколько угодно патоки, экстракта и всего, что так необходимо для выработки лекарств, нужных людям, снадобье — может всякое случиться — понадобятся однажды и кому-то из них, строителей комбината.
И тут они в который раз заговорили о своем детище, ради которого пять лет вкалывали в мороз и жару, ради которого съехались сюда со всей страны. С удовлетворением пришли к мысли, что он очень нужен стране и труд тех, кто строил комбинат, незримо присутствует в готовой продукции.
Получил ли их письмо Ага-Бала Гулиев? Если получил, то все строители уверены, что в доме у него с тех }юр перестали вспоминать о трубе, которой он пытался Соблазнить горцев, вставших на путь строительства новой жизни.
Комбинат торжественно пустили, а в быту строителей мало что изменилось. Жили они в тех же бараках, по восемь человек в комнатушке, слушали все тот же храп Сергея, все так же кто-то из них приходил позже всех и обязан был подбросить дрова в печь, чтоб утром можно было высунуть нос из-под одеяла. Они так же чуть свет вскакивали и бежали сперва в столовую, чтоб съесть кашу и глотнуть чай, а оттуда по аллее — к проходной… Правда, теперь они назывались не строителями, а рабочими маисового комбината.
Не все у Гагаева на новой работе получалось. Привык он, чтоб командовали им: «Тащи то, а теперь это…» А здесь надо было самому следить за всем: и какое молочко идет, и как отстаивается, когда его лопаточкой помешать, когда на самотек пустить… В общем, в первые месяцы работы на комбинате доставалось ему и от начальства, и от товарищей. Счастье, что в цехе оказался Соломон. Тогда не было в ходу слова «наставник», но для Руслана дядя Соломон был именно наставником, отцом, учителем… Вот у кого было терпение! Он — в который раз! — все объясняет, как да что следует делать… И голос у него спокойный…
Гагаев стал хитрить: чуть что — к мастеру, доложил ему — вроде с себя ответственность снял. Пусть теперь у того голова болит… Да вскорости мастер эту хитрость раскусил, пригрозил:
— Я те побегаю! Будешь халтурить — переведу в чернорабочие!
Потом поднаторел и Гагаев. И ребята научились…
Друзья тянули Руслана на рабфак. Усердствовала и Надя.
— И там вместе будем!
— И обнимать разрешишь? — отшучивался Гагаев.
— По рукам получишь, — сердилась она.
— Вот видишь, — качал он головой. — Я уж тебя лучше здесь дожидаться стану.
Все-таки затащили его на рабфак. И нашлись новые темы для разговоров во время свиданий. Надю обедом не корми, а дай помечтать…
— Окончим рабфак — в институт поедем, инженерами станем, — шептала она Руслану.
Он соглашался с ее планом, но вносил свои поправки:
— Правильно. Возвратишься — директором поставят. Хорошо!
— А ты кем будешь? — недоумевала она.
— Я при тебе. И мне будет хорошо, — привлекал ее податливое тело к себе Руслан. — Директор свой человек. Чуть что — выручишь…
— Баламут ты, Руслан, — начинала сердиться она. — Несерьезно к жизни подходишь… Потом…
Что случится потом, он ей не давал высказать. Его не интересовало, что с ним случится, когда годы молодости пролетят. Его волновало другое — ее близость. И Руслан впивался ей в губы, и она умолкала…
…Через год появился новый искуситель — на сей раз в образе другого дяди — Урузмага. Он тоже прибыл на бедарке и тоже с едой и выпивкой. Бодро постукивая деревяшкой, он часа три бродил по комбинату. Похлопывая кнутом по голенищам, не спеша переходил из одного корпуса в другой, лазил по узким ступенькам на самую верхотуру, подолгу стоял рядом с рабочими, присматриваясь к тому, что и как они делают, прикидывал, сможет ли он сам управиться, шумно вдыхал в себя воздух. На заводе сырого крахмала, где работал Руслан, он походил меж желобами, по которым едва заметно двигалось плотное месиво-молочко, пошуровал лопатой, взбаламутив зерна, что, мгновенно поднявшись со дна желобов, потянулись вместе с жижицей в отводной канал. Руслан бросился перекрывать желоба. Урузмаг усмехнулся, поняв свою оплошность, но ничуть не смутился, ибо это не было в его правилах, присел у кромки, сунул руку в массу, деловито понюхал пальцы, сморщился… Руслан-то привык, работает без маски, но некоторые из рабочих, особенно новички, закрывают нос и рот мокрой марлей.
— Привыкнуть ко всему можно, — нравоучительно вымолвил Урузмаг рабочему. — И к этому запаху тоже, — и глаза его засмеялись. — Лишь бы жена привыкла. У женщин нутро чувствительное, особенно когда ребенка ждут…
— Жена у меня на карьере работает, — махнул рукой рабочий.
— Ты этим запахом так пропитываешься, что он за тобой тащится, — сказал Урузмаг. — Неужто в постели ничего не говорит?
— Как не говорит? — рассердился рабочий. — А деньги разве не пахнут? Берет же их, не отказывается!
Урузмаг захохотал, заинтересованно спросил:
— Откуда ты родом?
— Из Куртатинского ущелья, — ответил рабочий.
— Воздух там здоровый, — сочувственно прищурил глаза дядя. — Пьешь его как пиво.
— Еще бы! — кивнул рабочий. — До неба рукой достать.
— Бегал бы ты там за овцами, вволю дышал воздухом, а не этой горькой отравой. — Урузмаг пристально посмотрел в лицо рабочему.
— Хватит, отбегались! Отец бегал, дед бегал, его отец бегал, его дед тоже… А что набегали? — Натянув марлю на лицо, рабочий, балансируя, направился по тонким стенкам желобов в дальний угол цеха и там энергично задвигал лопатой, мышцы так и играли на его спине.
За столом Урузмаг вел себя тихо, не навязывался в тамады, произнес лишь один тост — преподнес почетные бокалы Соломону, Мисосту и Ахсару. Гостей провожали все вместе. На обратном пути Урузмаг задержал племянника, без обиняков заявил:
— Ты с вечера собери вещи, чтоб завтра время не терять.
— Что?! — поразился Руслан.
— Пора тебе отсюда перебираться.
— Я не возвращусь в аул, — резко ответил Руслан.
— Я не в аул тебя зову, — пристально посмотрел на него Урузмаг и тихо добавил: — Получил весточку от твоего отца.
— Как он? — вздрогнул Руслан.
— Порядок, — успокоил дядя. — Здоров. Умар делом занялся. Он сказал, чтоб мы перебирались в город. Присмотрел я там дом. Хочу знать твое мнение.
— Я буду жить с вами? — спросил Руслан.
Урузмаг помолчал, подыскивая слова, и наконец произнес:
— Как захочешь. Две комнаты будут твоими.
— У меня нет денег, — признался Руслан.
Дядя утвердительно кивнул головой: мол, само собой, всем известно, что у тебя нет денег… Опять помолчали.
— Отец у тебя умный человек. Оч-чень! — убежденно заявил Урузмаг. — О тебе подумал. Ты обиделся, что сюда тебя привез. Не спорь и не оправдывайся. А лучше Для тебя получилось. Знал Умар, что так будет…
Запели петухи. Стали зажигаться лампы в бараках. Сейчас там бедлам: все вскакивают, кричат, выстраиваются к умывальнику… Неужто и вправду он, Руслан, сегодня же может расстаться с этим? Урузмаг словно подслушал его мысли, засмеялся:
— Рабочим стал, по жижице ходит и в нее лопатой тычет, гроши получает, мяса не видит, сыра вкус забыл, молодость проходит… О тебе говорю, парень! Не знаешь ты, что можешь по-другому жить. — Он вдруг посуровел: — С утра уходи. Поскорее отсюда уезжать надо. Бежать тебе надо! Иди к начальству, хватай документы — и в мою бедарку!
… С Надей Руслан столкнулся в проходной. Ей уже сказали о приезде Урузмага. Она шла с завода, чтоб поговорить с ним. И впервые в ее глазах он увидел испуг. Руслан сделал вид, что не замечает ее встревоженности. Он только сказал, что дядя берет его с собой во Владикавказ. Там жить будут.
Она молча выслушала, подождала, что он еще скажет. Руслан сорвал с дерева листок, поднес к губам, пожевал. Во рту стало горько. Как он мог предложить ей ехать с ним? И как представить себе, что они будут жить вместе? Нет, нет, он не мог так сразу все решить. У него есть родители, родственники, он должен им дать знать, что к чему, выслушать их совет.
