Наступила неловкая тишина.

— Я скажу, товарищ командир, — встал комэск Головня. — Дело совсем не в бойкоте. На нас, командиров эскадрилий, летчики сейчас смотрят как на асов. Воздушный бой вы ведете над аэродромом. Преимуществ нам не дадите. Ну, каково мне на глазах у подчиненных потерять свой авторитет? А что это случится, не сомневаюсь. Сейчас я для них ас, а потом, по вашей классификации, «марала».

— Так я же командир бригады, значит, и должен быть сильнее, — смягчаясь, возразил Птухин. — Решено, будем уходить на бой в зону подальше от аэродрома. Я ведь обязан проверять своих командиров. Но уступать не буду — это ясно. Бой должен быть на полную отдачу, «с перцем». А если нет, то лучше не летать. Вчера во время облета зон видел, как два «маралы» отрабатывали групповую слетанность. Смотреть тошно. Никакой осмотрительности, называется, истребители. Хвостовые номера я передал начальнику штаба. Найти их и обоих ко мне на проверку. Передайте всем летчикам, что я и впредь буду летать по зонам. Варежку не жевать, а крутить головой на все 180 градусов. С такой групповой слетанностью наши истребители никогда не попадут на первомайский парад в Москву. Так и будет летать туда Брянская бригада. Вопрос второй. Нам поставили задачу: подготовить одну эскадрилью на И-5 для отправки на восток. Самолет, сами знаете, ротозеев не любит, поэтому летчиков подобрать лучших, а не наоборот. Не нужно, чтобы нас упрекали в недобросовестности. Лучше сами будем мучиться с плохими. Сроки жесткие. Проверять эскадрилью приедет начальник ВВС округа. И последнее. В конце каждой пятидневки будем проводить соревнования по стрельбе и бомбометанию. Цель — макет паровоза и вагона. Штаб разрабатывает систему награждений, которые будут вручаться прямо на аэродроме. Лучшая премия за прямое попадание. Карикатуры «марал» будут изображены в стенгазете.

Проверять эскадрилью, отправляемую на восток, приехали сам командующий Уборевич, начальник штаба округа Мерецков [К. А. Мерецков — впоследствии Маршал Советского Союза] и новый начальник ВВС округа Локтионов.

— Чем вы объясните большую аварийность на И-5? — обратился Уборевич к Птухину. — Летчики по-разному отзываются о самолете. Что вы скажете?

— Мы его только начали осваивать после И-3. У многих летчиков мал опыт. Самолет строгий. На взлете и посадке сильный гироскопический момент. Если вовремя не парировать, можно сломать шасси или скапотировать. В числе первых в этом убедился начальник ВВС Алкснис…

— Этого момента на И-3 не было? — перебил с ноткой недовольства Уборевич.

— Был, но менее сильный из-за длинного фюзеляжа, более эффективного руля направления.

— А что вы скажете о плоском штопоре самолета? Летчики говорят, из него невозможно вывести и выпрыгнуть тоже.

— Это беда самолета. Со временем выяснят причину штопора и меры борьбы. Пока известны только признаки, по которым можно предугадать штопор, а следовательно, предупредить его.

— Предугадать? А если поздно гадать? Что же вы советуете летчику? Жди терпеливо, скоро конец? А вас самого разве не будоражит жажда поиска? Неужели нужно ждать, когда об этом выскажутся испытатели? А чем они лучше вас, опытных командиров?

Это был прямой упрек. Как же ему не пришла в голову мысль самому освоить штопор на самолете И-5? Неужели она должна была родиться сначала у командующего? Хороший урок на будущее.

— Считайте это для себя моим заданием номер один.

Сухо попрощавшись, Уборевич вышел из кабинета.

Птухин тотчас наметил программу полетов на плоский штопор, которые он решил выполнять сам. И когда на следующий день пришло указание о порядке вывода И-5 из плоского штопора, он искренне огорчился, что не успел выполнить задание командующего, которого глубоко уважал.

Закончились осенние маневры 1934 года, в которых Смоленская бригада была названа одной из лучших. Остались довольны маневрами нарком Ворошилов и начальник штаба РККА Егоров. Одобрительно отозвались представители генеральных штабов иностранных государств, не упускавшие случая познакомиться с подготовкой ответственного Белорусского округа.

Иероним Петрович пригласил гостей на спортивный праздник физкультурников Белорусского военного округа. Открывали парад авиаторы.

В точно рассчитанное время над стадионом, распластав громадные крылья, плавно и величественно стал выписывать фигуры летчик звена управления Саша Пронин [А. С. Пронин — впоследствии генерал-майор авиации]. Открутив в безмолвии положенное количество минут, он не успел выйти за границу стадиона, как с юго-запада, из-за домов, вырвался ярко-красный И-5 Птухина и с высоты 15–20 метров начал каскад восходящих фигур высшего пилотажа. Каждый вывод из пикирования сливался с многотысячным возгласом трибун. После того как самолет устремлялся ввысь, раздавались аплодисменты.

— Вы спокойно воспринимаете это зрелище? — обратился Уборевич к Локтионову.

— Да, это комбриг Птухин.

— Ну, ну. Если все кончится благополучно, передайте ему мою благодарность.

Все шло хорошо. Казалось, только радуйся успехам, вкладывай все силы в любимое дело, которое стало содержанием каждого дня жизни. Однако комбрига постепенно охватывала какая-то внутренняя неудовлетворенность, словно занимался не совсем своим делом. Еще на маневрах появилось сомнение в целесообразности смешанных бригад. Хотелось проработать решение на боевые действия истребителей до полной глубины, следить за его осуществлением, корректировать по мере необходимости. А тут нужно точно так же глубоко обдумать решение для бомбардировщиков, разведчиков и тоже своевременно вмешиваться, отчего распылялось внимание, а в душе росла неудовлетворенность.

Глядя вперед, он видел все-таки себя «чистым истребителем», только для этого самолета мечтал разрабатывать тактику его применения. Наконец, свою личную тренировку он мыслил вместе с такими же одержимыми маневром и скоростью летчиками.

Действительность была иной. Бомбардировочные эскадрильи казались путами на руках и ногах. Птухин заметил, что и кабинетные дела у него в основном связаны с бомбардировщиками. А полеты с ними сдерживали совершенствование его как истребителя. Больше того, ему казалось, что от общения с ними притупляется его собственная быстрота реакций, сообразительность, навыки пилотирования истребителем. Постепенно зрело решение проситься в истребительные части.

Завершался 1934 год. Бригада крепла. Выполняя указание Алксниса, летчики интенсивно овладевали слепыми и высотными полетами. Росли свои опытные кадры, прибывали хорошие «бывшие пехотные». Поэтому без всякой предвзятости встретил Птухин нового командира эскадрильи Федора Фалалеева [Ф. И. Фалалеев — впоследствии маршал авиации], еще два года назад командовавшего стрелковым полком.

Радость успехов уходящего первого года второй пятилетки была омрачена злодейским выстрелом в Сергея Мироновича Кирова, чье имя неотделимо было от всего того, чего достигла Советская власть. Обращаясь к воинам Красной Армии, начальник Политуправления РККА Я. Б. Гамарник призвал в память выдающегося борца революции «повышать обороноспособность Родины, еще теснее сплотиться вокруг партии…».

Повышать оборонную мощь ежедневно, ежечасно вынуждала и международная обстановка. Мир постепенно втягивался в водоворот войны, центром которого стала Германия. Введением с марта 1935 года всеобщей воинской повинности в Германии Гитлер окончательно разрушил ветхий забор ограничений Версальского договора. Германия с поспешностью вооружалась, гигантскими скачками развивала авиацию. Похоже было, что фашисты действительно собирались реализовать указание Геринга: «Германская нация должна стать нацией летчиков». Иначе трудно было объяснить тот факт, что за год скромный, в 60 человек воздушный штаб Германии при министерстве транспорта разросся в самостоятельное министерство со штатом в 900 человек, а его бюджет к 1934 году увеличился по сравнению с 1932 годом в пять раз! Гитлер, успокаивая правительства соседних государств, заверял, что Германия обязана иметь воздушный флот, равный ВВС РККА.