— С прибытием, — улыбнулся Маслов, — в новом качестве. Знаем, знаем о вашем назначении. Уже есть приказ, зайдите ознакомьтесь.

Идя за Масловым, Женя почувствовал какое-то тепло от дружеского тона, который прозвучал в обращении начальника штаба.

В кабинете Маслова Женя прочитал приказ:

«2.12.1924. Поселок им. Михельсона.

Прибывшего из Высшей авиационной школы воздушной стрельбы и бомбометания военлета РККА т. Птухина Евгения зачислить в списки отдельной истребительной эскадрильи на должность военлета во 2-й неотдельный отряд и на все виды положенного довольствия с 1-го декабря с. г. Справка. Предписание тов. Птухина от начальника вышеназванной школы от 29.11. с. г. за № 493, аттестат за № 52 и 127. Список № 3/846. Командир эскадрильи в/л Спатарель, военком Пошеманский, нач. штаба Маслов».

Евгений вышел на крыльцо и не успел сделать и двух десятков шагов, как почувствовал себя словно в медвежьих объятиях.

— Военлет Воробей! — воскликнул наседавший с акцентом.

Женя сразу сообразил, что так звать его могли только немногие друзья из первого тверского авиаотряда. «Неужели старый дружище Петька Пумпур?»

Петр на радостях так сжимал Птухина, что тот слова не мог вымолвить.

— Ну, ну, товарищ Пумпур, — заступился Маслов, — военлета РККА раздавите, нанесете ущерб всей Красной Армии.

— Петька! Вот это да!.. Никак не думал! Вот так встреча! — Обнявшись, хлопали они друг друга по спине.

— Ребята, приглашаю в гости, друг мой приехал. Вместе Врангеля били! — Пумпур радостно обвел взглядом лица окруживших их летчиков.

В хате на краю деревни, где теперь поселился Женя вместе с Пумпуром, нельзя было продохнуть от табачного дыма. Пламя керосиновой лампы, словно вытянутый на берег пескарь, конвульсивно вздрагивало, хватая порции кислорода, с каждым часом уменьшая яркость. За маленьким дощатым столом, приткнутым к кособокому подслеповатому окну, с трудом разместились восемь здоровенных парней. Сразу же после первой, «за встречу», как обычно, сам собой завязался разговор о полетах. Помянули «старые гробы» — «спады» и «мартинсайды», уносившие ежегодно из авиаотряда три-четыре жизни. Потом как-то без перехода и паузы были подвергнуты аналитической оценке с разложением на положительные и отрицательные элементы командир и комиссар. И теперь, разбившись на группы, гости вели разговор на различные темы, почти не мешая друг другу. Женя с Петром уточняли моменты, когда судьбе неугодно было, чтобы они встретились. Выяснилось, что оба учились в егорьевской «терке». Только один входил в нее тогда, когда второй закрывал за собой противоположную дверь. Бывает же такое!

Духота усиливала опьянение. Голоса раздавались громче.

— Кто это? — спросил Женя у Петра, указав на военлета, сидевшего напротив Виктора Юнгмейстера [В. А. Юнгмейстер — герой гражданской войны].

— Уваров, военлет третьего отряда.

Женю, заинтересовало содержание разговора. Широкой ладонью рассекая воздух перед носом Юнгмейстера, Уваров наступал:

— А я тебе говорю, что нельзя так сразу отметать старые традиции авиации. Мы ведь не пехота… Мы ведь даже не красноармейцы, да? Ты скажи, кто мы по строевой категории?

— Ну комбаты, ну и что, так ведь… — Виктор хотел взять инициативу разговора, но Уваров не дал ему договорить.

— Во, комбаты, значит, и дисциплину нам вводить нечего. Мы ее переросли! Ну ладно, в воздухе я еще согласен, летная дисциплина. А на земле нам пехотная муштра ни к чему. Не было ее раньше, не нужно и сейчас. В этом, брат, особенность, привилегия авиации. Мы ведь как? Сегодня есть, завтра нет…

Жене уже казались дикими такие разговоры, особенно после Серпуховской школы, где начальник ее «каленым железом» выжигал все, что разъедало дисциплину и на земле и в воздухе. Но так было не везде. В Липецкой школе многие инструкторы и командиры умышленно одевались в гражданскую одежду, тем самым начисто отвергая дисциплину не только по содержанию, но и по форме.

И вот теперь он снова слышал подобные рассуждения.

Хотелось вмешаться, помочь Юнгмейстеру, но в это время кто-то уже предложил расходиться.

Нельзя сказать, что Женя и Петр избегали полетов на воздушный бой в качестве противников. Но и не напрашивались на них у командира. Каждый понимал: дружба дружбой, но бой есть бой.

Прочитав акт о приемке прибывшего с завода «Авиаработник» самолета «мартинсайд», подписанный председателем комиссии Птухиным, Селицкий, оставшийся вместо Спатареля командиром эскадрильи, предложил Жене облетать его. Птухин обрадовался. Ему все равно было, куда, зачем, даже на чем лететь, лишь бы подняться в воздух. Он уже направился к самолету, когда Селицкий добавил:

— Чтобы не утюжить воздух зря, проведи воздушный бой с Пумпуром. Вы ведь друзья, наверное, интересно будет помериться силами?

Женя замер от неожиданности. Отказываться было неудобно. Не торопясь он пошел искать Пумпура.

«Интересно, как воспримет это Петр? Не подумает ли, что я сам напросился на бой, чувствуя себя сильнее? А если я сделаю упор на приказ Селицкого, он может подумать, что я боюсь полета. Вот черт, обстановочка!»

Пумпура он застал безмятежно сидящим на бочке из-под масла с большой самокруткой в зубах. Петя с увлечением читал.

— А, военлет Воробей! Вот, гляди, пояснения к «Временному строевому уставу авиации» дает какой-то авиационный кавалерист, их теперь много у нас… Почитай. Ну, например, что такое карусельная езда, знаешь? Нет? Слушай: «Если подойти к фигурам высшего пилотажа как к определенному виду тренинга, то их значение уподобится значению «карусельной езды» в кавалерии».

— Про карусельную езду в кавалерии понятно, про пилотаж нет.

— А «езду врозь» тоже не знаешь? Слушай: «Если для выработки сноровки в верховой езде и для развития глазомера часто практикуют «езду врозь», то при выработке сноровки у летчика при движении в порядке эскадрильи необходимо чаще практиковать расхождение «поотрядно врозь», «по звеньям врозь» и в звене «посамолетно врозь»… На, почитай для расширения кругозора!

— Потом. Селицкий приказал слетать нам на воздушный бой сейчас. У тебя есть желание? — как мог равнодушнее спросил Птухин. Он пристально вглядывался в лицо Пумпура, но не замечал никаких признаков волнения: «А почему я так всполошился?»

До самого момента, когда они устремились друг другу навстречу, Женя чувствовал какую-то скованность, напряженность и в мышцах и в мыслях… «С чего начать маневр?» Подобно шахматисту, он перебирал в памяти все удачные дебюты воздушных боев, проведенных в школе. «…Конечно, лучше всего сделать ранверсман [Ранверсман — фигура высшего пилотажа. Сейчас называется «поворот на горке»] в сторону солнца, но это было бы нечестно по отношению к Петру, ведь он наверняка, ослепленный, потеряет меня. А если он первый начнет этот разворот?.. Пожалуй, эффективнее ринуться на вертикальный вираж [Так в то время назывался маневр типа косой петли], по крайней мере, все время буду видеть его».

На большом удалении, метров 500–600 от самолета Птухина, Пумпур стремительно перевел машину в набор высоты с плавным разворотом. Маневр простой, никакой хитрости. Стало обидно за друга.

Женя сделал то же самое, но навстречу другу. Теперь они оказались в вираже в диаметрально противоположных точках. Увеличивать крен было бесполезно — не хватало мощности, и самолет «сыпался». Это было известно обоим.

Бой выходил на скучный вариант.

«Нет, такой бой не по мне!» Довернув самолет на спину, Женя энергично потянул ручку и вошел в крутое пикирование. На выводе он оглянулся и увидел, что в таком же положении, но выше находится Петр. «Если я сейчас начну вывод, он прицепится к «хвосту», и потом уж никакими силами от него не оторваться. Хватит, Петя, я и так дал тебе преимущество».

Не доводя самолет до горизонта, Женя вторично лег на спину, демонстрируя переворот. Однако сам увеличил крен больше чем на 1-80 градусов и, находясь в глубокой нисходящей спирали, стал выводить самолет из пикирования. Скорость возросла до 180 километров в час. Свист встречного потока заглушал рев мотора. Самолет напрягся до предела. Казалось, еще немного, и сорвется обшивка с поверхности крыла. Женя подался вперед, ему казалось, что он сросся с самолетом мускулами, нервной системой. В таком состоянии он измерял возможности самолета своими возможностями и был уверен: все, что выдержит он, выдержит и самолет.