Когда двери в зал снова отворились, и на пороге показались два высоких воина, облачённые в лёгкие доспехи даже в поместье, Селека изумлённо охнула и радостно закричала. Не обращая внимания на рану в боку, что вдруг с новой силой дала о себе знать, девушка бросилась к темноволосой воительнице с огромной секирой за спиной.

— Рогатая! — воскликнула Селека, восторженно сжимая её в объятиях. Девушка не могла поверить, что встретит здесь кого-то из Гарнизона. А как она была рада встретить именно Тэйхир! Ведь, по сути, благодаря слухам об этой женщине Гвайр захотела стать воином и поступила в Академию. Для неё Корнибус была чем-то вроде героя, доказавшего, что девушки тоже могут сражаться наравне с мужчинами и быть ничем не хуже их.

Тэйхир очень удивилась подобной реакции и вопросительно посмотрела на Кована, не зная, что теперь делать. Селека не собиралась выпускать воительницу, и Рогатой приходилось терпеливо ждать, когда княжна возьмёт себя в руки и вспомнит, что она не деревенская девчонка, и такое поведение ей не пристало.

— А что вы здесь делаете? — отступив, Селека удивлённо осмотрела Тэйхир и Кована. Медвежьего князя молодая воительница остерегалась ещё в Академии — он казался ей каким-то большим, неуклюжим и могучим, как настоящий медведь. Но когда мужчина добродушно ей улыбнулся, все тревоги княжны разом пропали, и она улыбнулась ему в ответ.

— Нам пришлось уехать из Гарнизона, чтобы помочь Беральду здесь, — кивнул Кован и сел в ближайшее кресло. — Корсаки день ото дня становятся всё сильнее, и Медвежье плато в любой момент может подвергнуться нападению. Здесь мы нужнее. А на Западе справятся и без нас.

Селека понимающе кивнула головой. Девушка и сама так думала: Алак хороший император, у него прекрасные советники. Ей, молодой воительнице и паладину, нечего делать рядом с ним. Единственное, что она могла сделать для него, так это отыскать братьев по ордену и вернуть в ряды фабарских войск силу Света.

— А что ты здесь делаешь? — поинтересовалась Тэйхир, продолжая стоять. Ей куда комфортнее было оставаться на ногах, поскольку кресла в медвежьем поместье казались воительнице узкими и неудобными.

— Я… — Селека не знала, стоит ли ей сразу говорить, ради чего она вообще проделала весь этот путь. Но Сатарны спасли её, и девушка не смела скрывать от них правду. — Я ищу священную для моего ордена гору, «Светлейшего». Вы называете её Аурхуут. Это очень важное для меня место! Я должна найти его как можно скорее!

Лицо Беральда странно исказилось, и он бросил пристальный взгляд в сторону Арраги. Волчья ведьма, наблюдавшая за ними со своего дивана, расплылась в широкой улыбке и ногтём нарисовала что-то в воздухе. Селека почувствовала странную тревогу от того, что происходило вокруг. Кован, Тэйхир и Хильда, кажется, тоже не понимали реакции своего брата. Но Беральд вдруг широко улыбнулся и, обернувшись к Гвайр, кивнул ей головой:

— Я помню, что паладины почитали эту гору, как обитель Света. Если оно так важно для тебя… я мог бы проводить тебя туда. Но не сейчас. Пока ты слишком слаба после нападения волколаков, чтобы отправляться в столь опасный путь. Останься в моём поместье, как гостья — для меня будет честью принять в своём доме молодую княжну Леопардов.

Селека несколько неуверенно улыбнулась в ответ и неумело поклонилась Сатарну. Ей стало стыдно, что она, княжна великого рода Гвайров, вела себя как простолюдинка и даже не могла сделать нормальный поклон. Но Беральд словно не замечал этого, или умело изображал, что ему совершенно безразлично.

— Прошу простить меня, — вздохнул он вдруг. — У меня и моего брата ещё много дел. Надеюсь, в кругу дам вам будет более привычно, милая княжна, — и Берд, поцеловав Селеке руку, вышел из зала и утащил Кована следом за собой. Гвайр проводила их удивлённым взглядом и вздрогнула, когда Хильда потянула её к дивану и на ходу принялась расспрашивать про Запад и обучение молодой княжны в Академии. Волчьей княгине действительно хотелось узнать, как же получилось так, что наследница знатного рода поступила на военный курс и стала искусным воином.

— Я в детстве мечтала, что стану великой воительницей, — улыбнулась Хильда, присаживаясь в соседнее кресло. — У нас, Сатарнов, даже женщин учат владеть мечом. Но Тхан убедил моего отца, что мне следует стать благородной дамой, а не дворовым мальчишкой. Никогда не любила дядю за это… Все женщины в моём роду были великими воинами, а я вместо этого училась вышивать, плести, танцевать и петь.

— Только ей медведь на ухо наступил, как и всем Сатарнам, — усмехнулась Аррага, приоткрывая один глаз. — Слышала бы ты, как она поёт… Люди в коридорах думают, что здесь свиней режут.

— Аррага! — воскликнула Хильда и швырнула в неё подушку. Впрочем, злоба тут же улетучилась, и волчья княгиня прищурилась: — Вот и спой нам, ведьма. Я хочу услышать твоё пение.

Селека тут же испуганно посмотрела на Хильду — она знала, что голос Ночных Певцов опасен для людей и может превратить их в безвольных марионеток. Но Волчица лишь покачала головой и улыбнулась:

— Не беспокойся. Днём пение Ночных Певцов совершенно не опасно.

Гвайр недоверчиво посмотрела на Аррагу и кивнула. Волчья ведьма приглушённо усмехнулась и, закрыв глаза, начала тихонько напевать. Голос её заструился подобно быстрому звонкому ручью, очаровывая и убаюкивая. Не было никакой магии, никакой тьмы в пение этом — лишь прекрасная мелодия, уносившая мысли в далёкие волшебные страны, где не было ни тревог, ни печали. Селека почувствовала, что больше не боится ничего, и широко улыбнулась. Закрыв глаза, девушка откинулась спиной в кресло и слушала волшебную песню волчьей ведьмы. Княжна даже не заметила, как веки её стали совсем тяжёлыми, и она провалилась в глубокий приятный сон. До чего же прекрасной была эта колыбельная… тихая, нежная, полная любви и глубокой тоски.

Тяжёлые двери захлопнулись за спиной, и Беральд, обернувшись к Ковану, кивком головы предложил ему сесть в кресло. Младший Сатарн не стал спорить и, опустившись на обитое грубым мехом сидение, пробормотал:

— Что с тобой только что произошло? Ты вдруг весь побледнел, словно тебя волколаки укусили.

Беральд отмахнулся от него рукой и навис над широким столом, на котором уже успела накопиться целая кипа бумаг. Мужчина не спешил их разбирать. Он пытался просмотреть несколько отчётов, написать пару приказов и даже сел отвечать на гневное письмо королевы Зинервы. Но листы так и остались чисты, а на столе теперь были разбросаны обломки перьев — немые жертвы политической войны, хранители лжи, обмана, гнева и радости, счастья и скорби. Только эти перья знали, какую правду скрывали их хозяева, о чём думали, чему радовались или печалились.

— Мы зимой говорили с Аррагой, — тяжело вздохнул Беральд, опускаясь за деревянный стол. — Она предсказала мне, что вы с Хильдой приедете, и что мы вместе теперь будем хранить Медвежье плато… Но было ещё кое-что, о чём она мне сказала.

— Это о чём же? — удивился Кован. Он не знал, что волчьи ведьмы умеют предсказывать, потому подумал, что Аррага наверняка просто что-то наболтала Беральду, а он по глупости своей поверил.

— Она сказала, что на Медвежье плато приедет девушка, которая будет искать Аурхуут, «Светлейшего», — Беральд поднял глаза на Кована и увидел, как вытянулся в лице его брат. — И вот посмотри — у нас в гостиной сидит княжна Леопардов и просит меня отвести её на священную для паладинов гору.

— Ну и попросила, и что с того? — пробормотал Кован, поёжившись. Ему было теперь не по себе, и мужчина почувствовал, что снова начинает побаиваться Аррагу. На что ещё была свободна эта волчья ведьма? Быть может, она и смерть предсказать может? Кован неожиданно понял, что безумно рад тому, что Аррага на стороне его брата. Пока она помогает Беральду, им всем нечего бояться. Но если вдруг женщина их предаст? Опаснее врага не найти на всём белом свете. Она смогла в одиночку убить двух старших медвежьих князей, и Тхан не успел даже ранить её, прежде чем вывалился из окна своей башни.