На железнодорожную станцию Алеша Стрелков доставил пакет. Пакет был скован пятью сургучными печатями и на нем надпись: „Совершенно секретно“. Стрелков сдал его под расписку дежурному агенту ЧК и предупредил:

— Пакет — самонужнейший, товарищ агент. От товарища Лонова. Отправь его до Иркутска с нарочным.

— А вы кто там, в отряде, будете, товарищ? — спросил телеграфист.

— А это все едино, — ответил Стрелков, — хотя бы и отделком разведки… До свидания!

Стрелков старательно откозырял и вышел из вокзала. За ночь отдохнувший буланый Лютик терпеливо ждал хозяина. Стрелков взнуздал коня и вскочил в седло.

От станции до Коркина, где стоял штаб особого отряда, насчитывалось сорок верст. В штабе хотелось быть к вечеру, и потому Стрелков спешил.

Он стегнул коня концом повода и въехал на узкую, как труба, таежную дорогу. Станционные домики скрылись за лесом, и лишь сиплый голос маневровой кукушки напоминал о станции. Стрелков погладил коня по мокрой гриве:

— Эх ты, умница моя!

Лютик покрутил головой, легонько взбрыкнул и заиграл селезенкой. Стрелков любовался тайгой. С нею он дружил с детства, понимал ее выразительный и многообразный язык. Сквозь робкий шопот мелкого дождя Стрелков слышал шелест сыплющейся хвои, сопение дремлющего филина и мимолетный писк мышонка, застигнутого хищником.

— Хорошо, Лютик, в лесу, — говорил разведчик, — хорошо… У нас на Алтае все-таки еще лучше. Вот бы тебе на Алтай попасть — ввек не забыл бы. Погоди, прикончим здесь с бандитами — на Алтай подадимся!

Старый кедр тянулся ветвями через дорогу, где смеялась молодая березка.

— Не поймать, не обнять, — улыбнулся Стрелков кедру, словно старому приятелю, и вдруг придержал коня… Укрытая своим пуховым хвостом, как раз над головой разведчика хрустела орехами белка. Стрелков щелкнул языком, и лакомка стремглав умчалась прочь, рассыпая орехи прямо на коня и всадника.

— Гуляй гулена… Зимой охотники тулупчик-то сымут! Хо!.. Хорошо… — рассмеялся Стрелков, вспомнив свою беличью охоту. — Вот бы сейчас…

Десятилетним мальчишкой он с отцом бродил по тайге и уже в первый промысел убил тридцать пушистых зверьков. Рад был сыну отец, рада была и собака Дума. За зиму Дума отъелась, как попадья, а отец купил сыну сапоги под лаком.

Лютик шел размашистым шагом, мерно покачивая седока, и от этого узкая лента дороги казалась живой колыхающейся змеею. Минуя бурные вороха муравейников, она всползала на бугры и пригорки, мягко выгибалась в логотинах и вымоинах и уползала в темноватые заросли. Умытая дождем, она была свежа и поблескивала многочисленными лужицами. Вдруг Лютик встрепенулся и навострил уши… Стрелков оглянулся вокруг и улыбнулся. Под елью, где над поздними груздями курганчиком вспухла земля, шевелилось чуткое рыльце ежа.

— Эх ты, герой, — пожурил коня разведчик, — смотри, съест!.. А еще Лютиком зовешься, ученый конь…

Лютик, казалось, сконфузился, покосился на врага снисходительным взглядом и громко чихнул. Зверек вскочил, понюхал воздух, что-то прошипел на своем языке и желто-зеленым клубком укатился под густой папоротник.

Распаренная дождем зубровка разливала по лесу пьянящий аромат. Казалось, аромат зримо висел на деревьях, оседал на одежде Стрелкова, на сбруе и на шерсти коня. Стрелков осторожно загреб ладонью воздух, словно снимая тонкую паутинку, и прижал ладонь к носу.

Напевая, Стрелков вынул из кармана брюк кисет и, бросив повод, стал свертывать папироску.

Гигантская ель под шатром своей кроны сберегла землю от дождя. Лютик мотнул головой: „Вот, мол, место для отдыха!“

— Нет, тороплюсь, — сказал Стрелков, внимательно поглядывая по сторонам.

Разведчик знал, что именно в этом районе тайги рыскали банды атаманов Рома, Сенотреса и пресловутая шайка Семи Иннокентиев. Знал он также, что на поиски бандитских стоянок отправлен отряд удалого Яши Рубанка. При каждом вздохе тайги рука разведчика мгновенно ложилась на эфес шашки. Не трус от природы, Алеша Стрелков с детства привык и к осторожности, и к борьбе.

Сейчас он снова проверил свой карабин: достав патрон, поставил спуск на предохранитель; обследовал исправность шишковатых гранат и даже придирчиво обнюхал их нежнолиловые капсюли. Потом вынул из кобуры свой никелированный наган, отбитый от анненковцев на Алтае, любовно погладил ладонью его отточенную мушку, два-три раза провернул барабан и, наконец, сунул револьвер за пояс.

Давно знакомые, сотни раз петые, простые слова боевой песенки сегодня вдруг окутали сердце Стрелкова приятным теплом и разбудили в нем дремавшие воспоминания.

…Суровый родной Алтай. На тесной таежной полянке убогий кордон лесника-отца. Тоскливое, без дружеских забав детство. Охота… Полные тревоги облавы на медведя, на рысь. Гром гражданской войны, бессонные ночи в охране лесных партизанских собраний, беготня по связи от села к селу, из отряда в отряд и вот…

Дождливое утро. Церковный трезвон. На площади перед церковью — трупы зарубленных белыми. Отец — как живой… Русые волосы его треплет лихая поземка. Розовая сарпинковая рубашка в запекшейся крови!..

На кордоне летняя ночь. В руках — откопанная из-под сарая винтовка. У ворот ждет заседланный конь. Отцовский жеребец вынес в лес к партизанам… И началось такое… Эге-эй, господа каратели, подставляй, где чешется!

Разведчик привстал на стременах и весело свистнул.

И вдруг точно в ответ откуда-то донеслось ржание лошади, как будто лес разразился хохотом. Лютик вздрогнул, рванулся вперед, вобрал ноздрями воздух и собрался ответно заржать. Стрелков моментально стиснул морду коня мундштуками и вонзил шпоры в его потные бока. Лютик съежился от боли и обиженно засопел. Лес захохотал опять…

Ржание причудливой трелью прозвенело по тайге и показалось пугающе близким. Стрелков опять предупредил отклик Лютика, свернул с дороги в чащу и слезе седла. Затем он накрепко перевязал морду Лютика мягким тренчиком.

— Вот так, милок… Подышишь пока носиком, а накричаться успеешь. Сперва узнай, какая там язва орет, а потом отгаркивайся, — посоветовал Стрелков другу.

Тот, словно поняв хозяина, тряхнул головой и отвернулся от незнакомого клича.

Несколько минут Стрелков выжидал в своей засаде, но ржания больше не было слышно. Тогда разведчик свернул с дороги и повел коня в поводу по неглубокой мшистой лощине. Ноги утопали во мху, точно в вате: шаги были еле различимыми, и это радовало Стрелкова: он мог без помехи вслушиваться в шорохи леса. Лютик спокойно дышал в бритый затылок разведчика, и каждый его теплый вздох ободрял и гнал прочь чувство одиночества.

Достигнув болотца, которое Стрелков приметил еще вчера по гигантской осоке, разведчик остановил коня: дальше пути не было. Медленно снял он фуражку и, вывернув ее наизнанку, отер пот с лица. Лютик поднял голову… Стрелков прислушался. Откуда-то неслось неясное жужжание. Будто семья шмелей кружилась над головой: взлетит, прожужжит и исчезнет. Стрелков плотно приник ухом к земле. Почему-то захотелось лечь и уснуть. Надолго, пока не уйдут, не уедут неведомые люди!.. Голоса мать-сыра земля выдает, тут не скроешься… Проскочить бы мимо них, да топко, наверно, в этой мочежине…

Стрелков достал пустой кисет и задумался:

— Неужто на меня заезда?.. Неужто бандюги прознали про пакеты… А ежели там свои ребята? — спросил он себя вслух, — Яша Рубанок… Тулин… Подъеду к ним! Ежели банда — к лешакам, проскочу мимо!.. А мочежина? Тогда назад, на станцию!.. Я не о двух головах… Назад, и спасу хоть Лютика!..