Но голос умолкал.
Лики вешала трубку.
Когда Милли узнала о том, что у Лики убили брата, она всерьез сказала:
— Тими Гунд.
А когда Билли Соммэрс стал допытываться об адресе Лики, та же Милли вновь шепотом произнесла имя своего любимого литературного героя. И ведь они не были сумасшедшими, эти близнецы. Они словно играли в какую-то известную одним им игру, в которой вымысел настолько перепутался с действительностью, что порой они сами переставали соображать, где кончается фантастика и начинается реальность. Тими Гунд будто стер все границы.
Лики, конечно, не отдавала себе ясного отчета в том, что происходит с сестрами. Она была простой девушкой, не имевшей достаточного образования для того, чтобы быть способной докапываться до причин и следствий. Она видела то, что происходило на поверхности. Сестры страшили ее своей одержимостью. Иногда ей казалось, что они кровожадны, что они сами в состоянии делать то, что делает Тими Гунд. Однако это была игра. Игра, в которой все-таки побеждал Тими Гунд. «Черные книжки» исподволь выхолащивали из сознания сестер здравые мысли об окружающем, населяли их воображение гипертрофированными образами, производя ту удивительную метаморфозу, которую наблюдала Лики, но которую она не могла объяснить да и не старалась. Она стремилась лишь уйти, убежать от кошмара. И впадала в другую крайность, втягивалась в другую игру. Иллюзорный мир радужной мечты, в который она погружалась после бесед с диктором станции «SOS», был не лучше мира Тими Гунда, в котором жили сестры. Успокоительные капли действуют, как известно, в течение определенного промежутка времени. Кроме того, систематически вводить их в организм вредно. С каждым приемом нужно увеличивать дозу, ибо вспышки раздражительности следуют затем чаще и усиливаются.
Если бы Лики знала это, то она, возможно, и поостереглась бы пить успокоительные капли из чаши станции «SOS». Но она этого не знала. Лики готова была беседовать с диктором станции «SOS» хоть целый день.
Когда был жив Бредли, часть жизни Лики заполнялась заботами о брате. Его надо было накормить, проследить за чистотой его рубашек и обуви, сделать множество мелких домашних дел. Из аптеки она шла в магазины. Потом готовила ужин. Приходил с работы Бредли, они разговаривали о разных пустяках. После гибели брата все резко изменилось. Ей уже не хотелось, как прежде, бежать со службы домой. Дом стал чужим. И вдобавок ко всему в доме начали твориться непонятные вещи.
Впервые она ощутила это на второй день после похорон брата. Возвратившись из аптеки, Лики открыла Дверь квартиры, бросила на столик в прихожей пакет с покупками и недоуменно огляделась. Что-то в квартире было не так. Ей потребовалась минута, чтобы сообразить: в комнатах слабо пахло бензином. Она удивилась: бензина в доме не было. Удивилась и забыла бы, наверное, об этом. Но утром в аптеке услышала, как Милли сказала сестре:
— Он облил ее бензином.
— Зачем?
— Он хотел знать, где она прячет любовника.
Речь шла об очередном похождении Тими Гунда. Милли прочитала только что выпущенную книжку, в которой несравненный Тими перещеголял средневековых инквизиторов.
— Ужасно, — сказала сестра Милли.
— У меня дух захватывало. Я сожгла кофе. И зерна, как назло, кончились.
— Ты неисправима, Милли. Время завтрака. Что же мы скажем Хоггинсу? Он вот-вот появится.
— Я сбегаю в лавочку за угол.
— Беги, Милли. Он сейчас придет. А где эта книжка?
Придя вечером домой, Лики первым долгом принюхалась. Запаха бензина не было. Однако на другой день она снова ощутила его. Лики провела беспокойную ночь. Ей приснился Тими Гунд. Он был одет в черный костюм. Огромный муравей стоял над кроватью. Четырьмя лапами он сдавливал ноги и руки Лики, а изо рта у него капал горящий бензин. Лицо Тими было похоже на лицо Милли.
— Где ты прячешь Бредли? — шипел Тими.
— Бредли умер, — стонала Лики. — Его убил ты…
— Врешь, — шипел Тими. — Я сожгу тебя, и ты будешь меня любить.
— Нет, нет, нет, — кричала Лики. Тими смеялся и все крепче сдавливал ее тело. Горящие капли падали на живот Лики и жгли, жгли… Она извивалась, кричала, пока не проснулась в холодном поту…
Одеяло сползло на пол. Лики дрожащей рукой включила ночник. Встала, переменила рубашку. Потом зажгла свет во всей квартире и просидела до утра без сна.
Днем позвонил Билли. Он подождал ее в скверике, рассказал о свидании с Фрименом. Лики задумчиво чертила прутиком линии на песке. На город опускался вечер. На большом доме против сквера вспыхнули слова: «Кровь, только кровь». Ниже помельче побежали лиловые буковки. Из них складывались фразы, рассказывающие о новом боевике сезона. В случае смерти кого-нибудь из зрителей во время сеанса фирма гарантировала родственникам крупную страховую премию. Она выплачивается немедленно по получении доказательств о том, что умерший не страдал сердечными заболеваниями.
— Лики, — сказал Билли, — твой брат был хорошим человеком. И это нельзя так оставлять.
— Что нельзя оставлять? — спросила Лики. Она думала о том, что наступает вечер. За ним придет долгая ночь. Она опять будет бояться. Не Тими, нет. Она будет бояться запаха бензина, который вслед за смертью Бредли вошел в их дом.
— Нельзя, — убежденно повторил Билли. Он еще не представлял себе, что он должен сделать, что он может сделать. Но ему казалось, что Лики ждет от него поступков, все равно каких, только бы не сидеть вот так. Он может пойти к Фримену и спросить, что тот собирается предпринимать. Он смотрел на мигающую рекламу, требующую крови, и думал о крови Бредли, которая тоже взывала к отмщению. Ему казалось, что и Лики думает о том же.
Но Лики думала о запахе бензина и о наступающей ночи. И еще о Билли, который сидел рядом и голос которого был похож на голос доктора со станции «SOS». Ей никогда не приходила в голову мысль, что у диктора может быть лицо, руки. Он был для нее просто Голосом, который помогал ей в минуты тоски и отчаяния. Теперь же Голос вдруг материализовался в Билли.
— Говори что-нибудь, — сказала она.
— Хочешь, я почитаю тебе стихи? — предложил Билли.
— Читай. Только не надо молчать.
И Билли вполголоса стал читать ей стихи. Свои стихи, которые он никогда и никому не показывал… Это были грустные стихи о большом городе и маленьком человеке, который любил этот город. Но город не замечал маленького человека. И человек умер, так и не добившись того, чтобы город его заметил. Лики наморщила лоб и сказала, что она плохо поняла основную мысль. Тогда Билли стал читать другие стихи. Лики не старалась вникать в их смысл. Ей нужно было слышать Голос. А что он говорил, было неважно. Наконец Билли замолчал.
— Еще, — сказала Лики. — Мне нравится.
— Ты не слушаешь, — заметил Билли. — Ты все время о чем-то думаешь. Я понимаю, тебе сейчас не до стихов.
— Да, — сказала Лики. — Я думаю. Но мне нравится.
Она не сказала, что ей нравится голос Билли. Голос, которому она привыкла доверять свои страхи и надежды. И она подумала: почему бы ей не довериться Билли? Рассказать о том, что вот уже несколько дней мешает ей жить. Отблески рекламы падали на их лица. Лики ощущала теплое плечо Билли рядом со своим, слышала его голос, который одновременно был и тем Голосом.
И Голос, и плечо, и темнота, окружавшая их, сделали свое дело. Если бы разговор происходил днем, возможно, ничего и не случилось бы. Днем Лики вела бы себя по-другому. И по-другому бы сложилась ее судьба. И судьба Билли. И судьбы других людей, с которыми им пришлось столкнуться.
— О чем ты думаешь? — спросил Билли.
— Не знаю. Обо всем сразу. И о тебе.
— Я тоже думал о тебе. Ты любила играть в песке возле нашего дома. Помнишь?
— Не знаю. Может быть. Я видела сегодня плохой сон.
— Ты веришь в сны?
— Не знаю. Только это был очень плохой сон.
— Тебе страшно?
— Да. Я боюсь возвращаться в дом. Боюсь открыть дверь. Я всегда боюсь.
— Идем, я провожу тебя.
