***
"Мне двадцать семь лет‚ но я совсем старуха. Я живу только для детей и еще для того‚ чтобы увидеть‚ как будут наказаны немецкие звери. Нет‚ не звери... Недостойны названия зверей те‚ кто бросал в могилы живых детей..."
"Единственное‚ что вы можете для нас сделать – это отомстить нашим убийцам. Мы кричим вам – отомстите!.."
"Не могу всё описать, плачу, как маленький ребенок… Дорогой брат, прошу тебя, мсти, мсти и мсти!.."
"То, что я слышала и что я видела, никогда… не забуду. И проклят будет тот, кто простит врагу эту кровь!.."
***
Из народного фольклора (перевод с идиш):
Дом без окон, без дверей,
Чуть травы повыше, –
Вышел очень страшный дом
С земляною крышей.
Ой, как дети плакали,
Как они кричали,
В стены, в мокрый потолок
Ручками стучали…
Из свидетельских показаний (Калинковичи, Белоруссия): во время массового уничтожения одна женщина обняла своих детей и закричала убийцам: "Стреляйте скорее! Не пугайте малышей!.."
***
Район Немирова, Украина: "Когда в сентябре убивали детей, родителям удалось спрятать дочку в мешок. Девочка была умная, тихая, и она была спасена. В течение трех недель отец носил девочку с собой на работу, и ребенок всё время жил в мешке. Через три недели зверь Гениг (начальник полиции)… подошел к мешку и ударил по нему ногой, девочка вскрикнула и была раскрыта… Гениг бил отца, бил ребенка… но девочку он не убил, она осталась в лагере и всю зиму прожила в смертном страхе, ожидая каждый день гибели.
В феврале, при второй акции, девочку взяли вместе с бабушкой. Безумный страх овладел ребенком, она так кричала всю дорогу, что детское сердце не выдержало. Бабушка принесла ее к яме уже мертвой..."
***
Справка полицейского управления города Запорожье (1942 год): "Дана сия гражданке Щербань Ольге Павловне в том‚ что она проверена Запорожским политотделом городской полиции‚ и хотя она была замужем за жидом Фриманом Моисеем Исаковичем‚ дочь ее‚ Щербань Жанна Андреевна‚ не от вышеуказанного жида‚ а от украинца Воробьева Андрея Петровича. Справка дана для обмена паспорта и метрической выписки".
***
Я. Гандман (гетто Бреста, воспоминания детских лет): "За мной погнался немец. Носком кованого сапога он достал меня. От его удара я упал. Он снял с меня штаны и начал бить пряжкой армейского ремня. Он бил меня долго и нещадно. Не помню, как я добрался домой. Долго не мог сидеть, мог только лежать на животе. Уже взрослым в одном музее я увидел немецкий ремень, на пряжке которого были изображены дубовый венок, орел, свастика и слова: "С нами Бог". Мне кажется, слова "С нами Бог" выбиты на моем теле…"
***
Вильнюс (первый день после освобождения): "Внезапно мы увидели какую-то женщину, которая подбежала к нам с маленькой девочкой на руках… и в истерических тонах стала рассказывать свою историю. Мне удалось понять лишь то, что она и ребенок… прятались в течение одиннадцати месяцев в какой-то нише… Она изливала свою историю. Она разражалась внезапными криками. В этот момент ребенок у нее на руках, который казался немым, открыл рот и произнес: "Мама, уже можно кричать?.."
ОЧЕРК ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ
Еврейское сопротивление
1
Браилов, Украина (из "Черной книги"):
"Когда казнили уже около двухсот человек‚ подошла очередь председателя общины Иосифа Кулика. Полицейские и гестаповцы о чем-то посоветовались, и затем начальник полиции сказал:
– Кулик‚ можете с семьей отправляться в местечко‚ будете по-прежнему председателем общины.
Жена Кулика взяла свой платок из груды одежды и дрожащими руками начала поспешно закутываться...
– Бася‚ брось платок‚ – сказал ей муж… и, обращаясь к полицейскому‚ ответил: – Когда вы расстреливаете две тысячи моих земляков‚ мне‚ председателю обшины‚ нечего делать на этом свете...
Иосифа Кулика‚ последнего председателя еврейской общины Браилова… расстреляли вместе с женой...
Акция приближалась к концу. И вдруг к месту казни прибежал восьмидесятилетний старик Хаим-Арн со свитком Торы в руках. Вышло так‚ что утром полицейские не нашли его дома; он просидел до полудня в погребе, вышел затем на улицу – она была безлюдна.
– Где все люди? – спросил у прохожего.
– Как где? Их сейчас расстреливают за мельницей.
– Так я один остался! Нет‚ один я не останусь...
И схватив свиток Торы‚ он побежал. Так его и расстреляли в обнимку с Торой‚ старого местечкового балагулу восьмидесятилетнего Хаима-Арна..."
2
Лето 1941 года. Стремительное наступление немецких войск. Колонны отступающих бойцов и командиров Красной армии. Поспешное бегство партийных и советских руководителей. Хаос и растерянность в прифронтовых районах. Рушился на глазах привычный образ жизни, такой устойчивый еще недавно, такой, казалось, незыблемый с его прежними ценностями и авторитетами. Каждому жителю оккупированных территорий требовалось время, чтобы обдумать создавшееся положение, найти свое место в сложившихся условиях, подготовиться к безропотной покорности или к сопротивлению захватчикам.
Так было везде, но для еврейского населения это усложнялось еще и трагическими обстоятельствами. После захвата очередного населенного пункта немцы, как правило, уничтожали евреев в очень короткие сроки, а потому не было времени достать оружие, создать подпольную группу для организованного отпора – первоначально это были стихийные акты сопротивления без надежды на спасение.
Когда немцы вошли в бессарабское село, братья Борух и Хаим Мордарь убили солдата. Собрали всех жителей и объявили, что село будет уничтожено, если не выдадут виновных; братья вышли вперед, их жестоко избили и кинули в заброшенный колодец.
Свидетельствует Е. Ланцман (Украина):
"В Остроге евреи встретили немецких палачей автоматными очередями. В Проскурове перестрелка продолжалась несколько часов. Евреи убили троих эсэсовцев и пятерых полицаев. Молодым людям удалось прорваться и уйти в лес…
В Ярмолицах... в военном городке евреи убили первого полицейского‚ который туда проник‚ чтобы отобрать партию обреченных; труп его выбросили в окно. Завязалась перестрелка‚ были убиты еще несколько полицейских…
В других зданиях военного городка наблюдались случаи самоубийства. Отец выбросил из окна двух детей‚ а потом кинулся вниз вместе с женой. Одна девушка‚ стоя в окне‚ кричала: "Да здравствует Красная армия! Да здравствует Сталин!.."
Показания выживших, свидетельства очевидцев, отчеты многочисленных комиссий расследования называют немало случаев, когда перед неминуемым уничтожением евреи кончали жизни самоубийством, порой целыми семьями. Было непросто достать цианистый калий или морфий; цены на них взлетели, и люди отдавали последнее имущество, чтобы запастись ядом и использовать его в нужный момент. Это было одной из форм пассивного сопротивления, сохранение человеческого достоинства, желание самому распорядиться собственной жизнью: обреченные на смерть вешались, вскрывали себе вены, принимали яд, топились в реках вместе с детьми, выбрасывались на асфальт с верхних этажей домов. Так было в Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону и в других городах и местечках; в Виннице и Дубно – по воспоминаниям современников – самоубийства носили массовый характер.
Город Орша в Белоруссии: "Двадцать стариков- плотников‚ не желая попасть в руки к палачам‚ собрались в доме плотника Эли Гофштейна на улице Пушкина‚ облили дом керосином и сами себя сожгли..."
