Через два дня, 17 июля, англичане направили 2200 парашютистов в Иорданию для подкрепления шатающегося режима короля Хусейна. Макмиллан продолжал просить о прямом американском участии, Эйзенхауэр и на этот раз не согласился. Русские, как Эйзенхауэр и предсказывал, в своих ответных действиях не шли дальше дипломатических маневров (Хрущев страстно призывал созвать встречу на высшем уровне и обсудить положение в Ливане, но в то же время поносил американскую агрессию.) Менее чем через четыре месяца кризис миновал. К 25 октября последние американские солдаты покинули Ливан. Эйзенхауэр добился осуществления своих главных целей без риска быть вовлеченным во всеобщую войну. (Насер летал в июле в Москву только для того, чтобы узнать, что Советы не выразили интереса бросать вызов Соединенным Штатам на Среднем Востоке.) Весь этот цикл событий, отмечает Эйзенхауэр в своих мемуарах, привел к "определенному изменению отношения Насера к Соединенным Штатам"*30.
Несмотря на внушительную демонстрацию американской мощи в Ливане, демократы продолжали обвинять Айка в пренебрежительном отношении к вопросам национальной обороны. Сенатор Саймингтон был первым среди критиков. Выступая на публичной встрече, он заявил, что Президент несет ответственность за то, что страна стала уязвимой для советского нападения. Айк пригласил его в Овальный кабинет и Терпеливо объяснил, что ЦРУ в своих оценках завысило советский производственный и военный потенциал; на самом деле Америка значительно опережала Советы по всем категориям стратегических вооружений. Запись Гудпейстера лишь в малой степени передает сказанное Эйзенхауэром: "Президент считает, что для его характера совсем не свойственно оставаться безразличным к обоснованным оценкам советской мощи". Саймингтона эти аргументы не убедили*31.
Айк испытывал осложнения даже в отношениях с членами своей собственной Администрации. Ни Джон Маккоун, преемник Страусса на посту главы Комиссии по атомной энергии, ни Куорлес, ни Нейл Макилрой не были убеждены, что желание Эйзенхауэра о введении запрета на ядерные испытания пойдет стране на пользу. Они настаивали на продолжении испытаний. В конце июля они предложили Президенту разрешить проведение испытаний новой серии ядерных устройств; эти устройства предназначались для оснащения антибаллистических ракет*. Комиссия по атомной энергии и Министерство обороны предложили осуществлять запуск ракет с авиабазы Эглин на берегу Мексиканского залива во Флориде в сторону залива. Государственного секретаря Даллеса это напугало. По его словам, принятие такого предложения нанесет большой ущерб отношениям с Мексикой и Кубой. (На самом совещании никто не поднял вопроса о том, как могут отнестись к этим испытаниям американцы, живущие на берегу залива.) Эйзенхауэр прислушался к совету Даллеса и приказал отменить испытания.
[* Антиракета — ракета для уничтожения межконтинентальной баллистической ракеты при ее полете по баллистической траектории.]
Между тем в Женеве технические эксперты из России и США продолжали вести переговоры, пытаясь договориться о такой системе проверки, которая оправдывала бы введение запрета на испытания. 4 августа Киллиан сообщил, что наметилось движение в сторону прогресса. Эйзенхауэр ответил Киллиану: "...если соглашение о технических условиях проверки будет достигнуто в полном объеме, то аргумент в пользу этого прекращения испытаний стал бы очень весомым". И Туайнинг, и Маккоун были категорически против, но Эйзенхауэр настоял на своем.
21 августа эксперты в Женеве согласовали окончательный текст доклада. Они пришли к выводу, что "технически возможно" создать "работающую и эффективную систему контроля для обнаружения нарушений соглашения о моратории на испытания ядерного оружия во всем мире". Между экспертами существовало разногласие относительно количества необходимых контрольных постов и способности системы обнаруживать подземные взрывы малой мощности, но оно не могло заслонить того факта, что впервые Советы и американцы достигли соглашения в области ядерного оружия. Эйзенхауэр распорядился, чтобы Государственный департамент начал переговоры с Советским Союзом о запрещении испытаний. 22 августа Эйзенхауэр обнародовал заявление, в котором предлагал начать переговоры с русскими о запрещении ядерных испытаний 31 октября*32.
Через пять дней, когда Хрущев дал ответ на предложение Эйзенхауэра, Маккоун встретился с Президентом и попросил разрешения провести "еще одно испытание". Он сказал, что решить надо "немедленно". Эйзенхауэр выразил некоторое раздражение, указав, что он уже объявил о приостановлении испытаний, и теперь "они опять хотят провести большое испытание". Маккоун продолжал настаивать и наконец заставил усталого Президента согласиться; Эйзенхауэр предполагал, "что Комиссия по атомной энергии также может продолжить испытания". Отчасти такое его решение, без сомнения, было следствием активного протеста, с которым заявление Президента встретили такие люди, как Теллер, Страусс, Хэнсон Болдуин и Генри Киссинджер. В какой-то степени, видимо, повлияли и действия Макмиллана: 22 августа, то есть в день обнародования заявления Эйзенхауэра, англичане начали последнюю серию своих испытаний с взрыва ядерного устройства на острове Рождества*33.
29 августа Хрущев сообщил о своей готовности начать переговоры в конце октября; в этот же самый день Комиссия по атомной энергии начала новую серию испытаний, которая имела официальное название "Хардтэк II", а в прессе именовалась операцией "Крайний срок". Эта серия была рассчитана на проведение девятнадцати взрывов, по большей части маломощных — всего в несколько килотонн, и в том числе одного ядерного заряда для безоткатного оружия типа "базука", которое могли обслуживать всего два человека и снаряд которого летел на расстояние менее двух миль. Советы также начали серию испытаний 30 сентября и произвели четырнадцать взрывов мощностью в несколько мегатонн каждый и выпустили в атмосферу громадное количество радиоактивных веществ. В 1958 году, когда впервые после 1945 года был перерыв в проведении ядерных испытаний, три ядерных державы взорвали бомб больше, чем в любой другой предшествующий год (Советы только в октябре 1958 года осуществили больше взрывов, чем за весь 1957 год). Общий годовой итог — восемьдесят один взрыв. Уровни радиоактивности достигли высшего предела. Но, по крайней мере, теплилась общая надежда, что все это вскоре закончится.
Между тем в Республиканской партии по мере приближения выборов господствовали настроения безнадежности. Одной из причин тому было вето, наложенное Эйзенхауэром на законопроект о фермерстве, другой — тусклость кандидатов, предлагаемых Республиканской партией. Распространению настроений уныния способствовали и события в Литл-Роке, и запуск советского спутника. Демократы, жаждавшие увеличить число мест в Конгрессе еще больше в свою пользу, вели очень активную предвыборную кампанию, подготавливая базу для президентских выборов в 1960 году. Во время этой кампании, по сравнению с кампанией 1952 года, они сумели обменяться ролями с республиканцами — теперь они наступали, а республиканцы были вынуждены занимать оборонительное положение. В этих условиях рост влияния демократов казался неизбежным.
Почти каждый член Республиканской партии хотел найти козла отпущения. Большинство винило во всем Шермана Адамса. В начале сентября требования о его отставке достигли предела. Но, несмотря на это, Эйзенхауэр не хотел отпускать его. И как генерал, и как президент он считал, что крайне сложно уволить человека, хорошо выполняющего служебные поручения и преданного, лишь из-за того, что этот человек стал определенной помехой. Именно таково было положение с Адамсом.
Эйзенхауэра это очень расстраивало, но в конце концов он сказал: "Я достаточно ясно представляю себе, как следовало бы поступить с точки зрения максимальной целесообразности. Сложность — в нахождении надлежащего пути, чтобы поступить таким образом". Он попросил Миди Алкорна, председателя Национального комитета Республиканской партии, вместе с Никсоном переговорить с Адамсом. Алкорн пообещал сделать это*34.
