Между тем у Шермана Адамса были серьезные неприятности. Ни один человек, за исключением самого Эйзенхауэра, никогда не относился к нему с большой симпатией. Резкость и отсутствие эмоций были основными причинами его широкой непопулярности. Этот человек, казалось, совсем не имел никаких человеческих чувств. Однажды Эйзенхауэр написал портрет Адамса, используя в качестве натуры цветную фотографию. Президент работал над ним много часов. Когда он подарил этот портрет Адамсу, тот лишь сказал: "Благодарю вас, м-р Президент, я думаю, что вы польстили мне". И, повернувшись на каблуках, вышел*20.
Дурацкие истории, преувеличенные во много раз, о его предполагаемом огромном влиянии на Президента были всего лишь элементом расхожих вашингтонских сплетен и газетных клише. Истина же заключалась в том, что Адамс почти никак не влиял на действия Президента — он был вратарем, человеком, который составлял расписания, сглаживал возникающие проблемы, но никогда не участвовал в принятии решений. Тем не менее каждый, чья просьба была отклонена Белым домом, возлагал вину за это на Адамса; каждый, кого Эйзенхауэр не хотел видеть в своем Овальном кабинете, думал, что из-за Адамса его не принял Президент; каждый, кто возражал против решения Эйзенхауэра по конкретному вопросу, считал виновником такого решения Адамса. Республиканцы из числа старой гвардии ненавидели его, они полагали, что не без его влияния Эйзенхауэр отклонял их любимые проекты. Демократы ненавидели его, потому что он был республиканцем и потому что в январе 1958 года выступил против Демократической партии — возложил на нее вину за Пёрл-Харбор и за проигрыш в космической гонке.
Демократы контролировали Конгресс, а следовательно, и комитеты Конгресса, и расследования. Как и республиканцы в 1953 — 1955 годах, они хотели использовать власть для того, чтобы вывести на чистую воду своих политических противников. В начале июня 1958 года подкомитет Комитета по торговле между штатами и с заграницей Палаты представителей выдвинул против Адамса обвинение: он, мол, позволил промышленнику из штата Новая Англия по имени Бернард Гольдфайн оплатить его счета в гостинице Бостона; Адамс, в свою очередь, стал предпринимать определенные усилия по оказанию влияния в пользу Гольдфайна, у которого были сложности во взаимоотношениях с Комиссией по ценным бумагам и биржевым операциям из-за налогов и в вопросе соблюдения нормативных предписаний комитета.
17 июня Адамс отвечал в комитете на вопросы. Он признал, что в своих взаимоотношениях с Гольдфайном не проявил осторожности, но в то же время утверждал, что единственным его действием в пользу Гольдфайна был телефонный звонок в Комиссию по ценным бумагам и биржевым операциям с просьбой ускорить слушания по делу Гольдфайна. На следующий день Эйзенхауэр провел пресс-конференцию; открывая ее, он зачитал заранее подготовленное заявление. Он активно выступил в защиту Адамса. Никто, заявил Президент, не может сомневаться в "целостности характера и личной честности" Адамса. О себе же Эйзенхауэр сказал: "Лично я очень хорошо отношусь к Адамсу. Я восхищаюсь его способностями. Я уважаю его за прямоту в личных и служебных делах. Я нуждаюсь в нему*21. Но это выступление не остановило демократов, которые учуяли запах крови. Расследование продолжалось, были установлены факты получения Гольдфайном подарков, и республиканцы из старой гвардии усмотрели в этом деле свои интересы и стали требовать отставки Адамса (первыми за отставку ратовали Барри Голдуотер и Билл Ноулэнд).
23 июня Эйзенхауэр так выразил свои чувства в связи с этой кампанией Полю Гоффману: "Из всего происходящего ничто не оказало такого депрессивного влияния на мою душевную энергию и оптимизм, как злобные, постоянные и демагогические нападки на Адамса". Эйзенхауэр признал: Адамс в своих взаимоотношениях с Гольдфайном "оказался не настороже", однако "остается фактом не только его честность, эффективность и преданность, но и то, что нападающие на него в большинстве случаев знали: это именно так и есть". Эйзенхауэр, по крайней мере, надеялся, что республиканцы не внесут свою лепту в этот шумный хор. Он сказал по этому поводу: "Я ненавижу политическую целесообразность все больше и больше с каждым днем"*22.
И все же Эйзенхауэр не мог полностью игнорировать ставшее почти единодушным требование республиканцев — Адамс должен уйти в отставку. В июле Эйзенхауэр направил Никсона к Адамсу с просьбой поговорить с ним о ситуации и подчеркнуть при этом: он испытывает такую глубокую привязанность к Адамсу, "что даже не хочет и обсуждать возможность его отставки". Однако Никсону поручалось также обратить внимание Адамса на то, какой он стал помехой*23. В своем разговоре в то утро с Адамсом Никсон основной упор сделал на предстоящие выборы в Конгресс. Если итоги выборов окажутся неблагоприятными для республиканцев, предупредил Никсон (прогнозы были именно такими), то обвинят в поражении Адамса, может быть, и несправедливо. Адамс отказался подать в отставку. Он сказал Никсону, что только Эйзенхауэр может решить, каким должен быть курс действий. Между тем расследование продолжалось. Гольдфайн был заслушан комитетом и произвел ужасное впечатление. Республиканская партия была потрясена, почти в таком же состоянии находился и Эйзенхауэр.
В январе 1958 года Насер объявил, что Египет и Сирия образуют новое государство — Объединенную Арабскую Республику (ОАР). ОАР начала вести радиопропаганду, возбуждая всеарабские чувства в Иордании, Ираке, Саудовской Аравии и Ливане. В ответ феодальные монархи Иордании и Ирака образовали свою федерацию - Арабский Союз.
К этому времени создалась ситуация, которой, по словам Эйзенхауэра, лучше бы никогда не было, — на Среднем Востоке активно продолжалась гонка вооружений: Соединенные Штаты снабжали оружием Саудовскую Аравию, Ирак, Иорданию и (в меньшей степени) Ливан, русские — Сирию и Египет, а Франция продавала вооружение Израилю. По мере превращения Среднего Востока в вооруженный лагерь обеспокоенность Эйзенхауэра нарастала. И хотя в целях пропаганды он утверждал, что его обеспокоенность связана с распространением коммунизма внутри арабских стран, доказательствами для подтверждения этого утверждения он не располагал; факты свидетельствовали о противоположном: в Египте, например, коммунистическая партия была запрещена законом.
Истинной причиной тревоги Эйзенхауэра был радикальный арабский национализм. Насер почти в открытую призывал арабов в феодальных государствах, таких, как Иордания, Ирак и Саудовская Аравия, поднять восстание против своих монархов и присоединиться к ОАР. Если ему это удастся и если он будет продолжать получать советское оружие и деньги, Хрущев, возможно, накинет петлю на основной источник получения энергии западным миром, а Израиль может быть уничтожен. В этих обстоятельствах, по размышлениям Эйзенхауэра, напрашивался единственный вывод: жизненные интересы Америки оказались под угрозой. Поэтому он пытался найти способ, как недвусмысленно продемонстрировать готовность и способность Америки к действию и ее решимость использовать силу, чтобы не допустить господства в регионе антизападного всеарабского национализма.
14 июля пронасеровские силы в Ираке устроили переворот в Багдаде, свергли династию Хашимитов и убили всех членов королевской семьи. Хотя прямых доказательств причастности Насера к перевороту не было, радио Каира в своих передачах призывало к убийству монархов в феодальных арабских государствах. Хусейн стал мишенью заговорщиков в Иордании; Сауд был напуган и требовал, чтобы Соединенные Штаты направили свои войска на Средний Восток, иначе он будет вынужден "двигаться в направлении" ОАР. По сообщению Аллена Даллеса, Президент Ливана Шамун настаивал на интервенции Англии и Америки. Казалось, весь Средний Восток был готов упасть в руки антизападных сторонников панарабизма, контролируемых Насером.
Это был большой кризис. Чтобы решить, как действовать в этих условиях, Эйзенхауэр пригласил на совещание братьев Даллесов, Никсона, Андерсона, Куорлеса, Туайнинга, Катлера и Гудпейстера в Овальный кабинет. Катлер вспоминал, что Президент "сидел за письменным столом в удобной позе, откинувшись на спинку кресла. Самый спокойный человек в этой комнате...". У Катлера было ощущение: Эйзенхауэр "точно знал, что намеревался делать"*24.
