Annotation
Роман:
Семья Бесергеневых. Часть 1.
Рассказы:
Машинист Булатов.
Домны горят.
Хозяева.
Родня.
Желание Андронова.
Александр Бусыгин
Семья Бесергеневых
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Машинист Булатов
Домны горят
Хозяева
Родня
Желание Андронова
Г. Шолохов-Синявский
Библиографическая справка
notes
1
Александр Бусыгин
Избранное
Семья Бесергеневых
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
1
В июне 1900 года Степан Бесергенев вместе с семьей приехал в Приреченск. За плечами у него, на широком кожаном ремне, висел рундучок с инструментом, в правой руке Степан нес ленточную пилу и фуганок, а левой вел за рубаху мальчонка, то и дело забегавшего вперед.
— Коська, шут немазаный, чего путаешься под ногами? — насупился Степан. Обернувшись назад, он спросил заботливо:
— Не устали, папашка? Может, отдохнуть?
— Еще нет, — крякнул шагавший за Степаном старик, изогнутый в дугу большим узлом, лежавшим на его спине, и еще злей затопал лаптями по грязной дороге.
За стариком, отстав шагов на двести, плелась жена Степана — Елена с ребенком на руках; высовывая из пеленок ножки, он семенил ими, тыкался лицом в грудь матери.
Рядом с Еленой шагал сын Сергей, одетый, как и дед, в дубленый полушубок. Сергей нес ведра, доверху наполненные разной кухонной мелочью.
Елена, беспокойно озираясь по сторонам, часто укорачивала шаги, прикладывалась к чайничку с водой и тяжко вздыхала:
— Господи, все перегорело внутри…
Когда Бесергеневы вошли в Кудаевку, расположенную на окраине Приреченска, Степан выпустил из рук Костину рубашку, вытер пот с лица подкладкой фуражки и весело сказал отцу:
— Скоро будет квартера, папашка!
— Квартера? — встрепенулся старик и, поправив сползавший со спины узел, прибавил шагу.
Кудаевцы только что отужинали, выходили из дворов, вынося с собой скамеечки, усаживаясь на них, и грызли семечки.
Где-то за постройками ударили в колокол.
Старик Бесергенев поднял голову, увидел выкрашенные медянкой купола церкви, вызолоченный крест, — остановился, снял шапку и трижды перекрестился.
В близлежащем переулке заиграла гармошка. Чей-то тоненький голос запел протяжно и противно:
Милый мой по Волге плавал,
Волга-матушка река-а…
Утонул дырявый дьявол,
Затопляет берега-а…
Старик сплюнул на землю и сердито сказал Степану:
— Срамота какая. К вечерне звонят, а они… Господи, прости мою душу грешную…
Степан никак не отозвался на возмущение отца, чем немало удивил его.
«Может быть, Степан тоже научился песни орать и перестал ходить в церковь?» — встревожился старик и сердито, исподлобья, пристально начал разглядывать сына.
…Степан уже пять лет жил в Приреченске, работая плотником на постройках. В деревню он уезжал только на зиму, когда заканчивались сезонные работы.
В этом году, вскоре после пасхи, Степан получил из дому письмо.
«Дорогой наш сыночек Степан Михайлович. Прогневили мы нашего милостивого господа бога и не знаем, что теперь будем делать и как дойдем до могилы. Мы лишились всех земных благ.
Вся весна и лето оказались сухими. Ходили мы в поле крестным ходом с хоругвями, но ни одного хорошего дождя господь бог, наш кормилец, не послал. Прошел маленький дождичек, а потом хлеб прихватило солнцем, хлеб гниет, и сейчас на полях стоит тяжелый дух. И еще, дорогой наш сыночек Степан Михайлович, у нас такая беда: кто-то сунул огонь в солому солдатки Федорки, случился пожар, и сгорел весь наш порядок. И теперь мы с твоим семейством живем у брата моего, а у твоего дяди. А родительница твоя во время пожара спала на полатях и, когда мы опомнились на другой день и кинулись, то ничего не нашли, и попросили батюшку отслужить панихиду. Как ты звал в город, то мы уже и не знаем, что делать, и обливаемся слезами. Только здесь нечего делать. Ежли продать корову с телушкой и лошадь, то из этого ничего не выйдет, пройдет все так на так. Ежли отдать их брату во временное пользование, то он сможет поправить свое хозяйство. А я, как тебе известно, могу работать по плотницкой части…»
В это время в железнодорожных мастерских шел прием новых рабочих.
— Знать, суждено надолго остаться в городе, — решил Степан и, подав заявление о приеме его в мастерские, поехал на родину, в деревню за семьей.
Неторопливой поступью уходил из села старик Бесергенев: он часто останавливался, перематывал сползавшую оборину лаптей и подолгу крестился на церковь. В поезде слова лишнего не проронил, все время морщинил лоб, недоверчиво оглядывал незнакомых ему людей, которые, однако, были очень похожи на него, и не раз порывался заговорить с ними. Они, как и старик со своей семьей, были окружены рундучками с инструментом, узлами, лежавшими и на полках, и на полу, кое у кого на поясе погромыхивал жестяной чайничек и такая же, только сильнее покрывшаяся ржавчиной, кружка, а у некоторых к поясу были подвязаны новенькие, сплетенные из лыка, лапти.
«И куда этот народ бежит?» — вздыхал Бесергенев и еще ниже клонил голову, наливавшуюся тяжелыми, неповоротливыми думами.
И только в Приреченске, услышав звон церковных колоколов, старик повеселел немного.
Словно откалываясь, падали с колокольни удары; звон зыбко путался в тесных улицах и переулках окраины Приреченска.
— Ну, скоро, што ль, квартера? — нетерпеливо спросил он у Степана.
— Устали, папашка?
— Не… К вечерне бы надо сходить. Сегодня ведь суббота, кажись.
Из переулка вышла группа молодых парней с гармонистом во главе.
«Я думала, плывет лебедь…»
пел парень, шагавший за гармонистом, неимоверно запрокидывая голову и размахивая руками, будто бы он кого прогонял с дороги; поровнявшись с Бесергеневым, парень подмигнул старику, хлопнул себя по ногам и, вытянув шею, как гусак, запел что было силы, нарочито коверкая слова:
«Ет-та милова портки-и-и…»
Гармонист был парень лет двадцати восьми, с головой круглой, как арбуз, посаженной на широких плечах. На парне была красная рубаха, подпоясанная тесемочным ремешком.
Взглянув в сторону Бесергеневых, он закричал радостным голосом:
— Степа! Друг!.. Здорово… Расея приехала!
Растянув гармошку, он заиграл марш.
Старик в первую минуту растерялся, а затем пытливо и строго оглядел гармониста. Костя, сунув палец в рот, восторженными глазами смотрел на веселую компанию. Сергей, надвинув фуражку на глаза, выжидающе поглядывал на деда. Елена успокаивала расплакавшегося Петьку и умоляющим взглядом тянулась к Степану.
— Погоди, Митя! — сказал Степан, подойдя к гармонисту.
Гармонист круто оборвал марш и схватил Степана за руки:
— Ну, еще раз здорово! Здорово, Степа!
Заметив, что старик кряхтит под узлом, Митя, передав гармошку приятелю, мигом подскочил к Бесергеневу, перегрузил узел к себе на спину и скомандовал:
— Трогай!
Митя был сыном вдовы-слесарихи Горшковой, женщины необыкновенной доброты. Слесариха родила на своем веку восьмерых ребят, из которых в живых остался один только Митя. С ним Степан встретился в трактире, когда, приехав впервые в Приреченск, целыми днями слонялся по городу в поисках работы. Митя позвал Степана к себе. Слесариха отвела ему комнату, которую Степан и занимал до сих пор.
