— Я знаю.

Она заплакала.

На следующее утро ко мне пришёл Валера.

— Что с тобой? — спросил он.

— Что со мной?

— Ты очень бледный.

Я подошёл к окну. Дождь перестал. Сегодня воскресенье — люди толпами идут в церковь. Валера тоже подошёл к окну.

— Какой набожный город, — сказал он.

— Сегодня вечером я уеду из города.

— Тебе что-нибудь надо? — спросил он.

— Нет, — ответил я. Валера пожал мне руку. Тёплым крепким рукопожатием и ушёл к себе. Я слышал, как он открыл бутылку и налил вино в стакан.

Придя к церкви, я долго осматривался и наконец увидел девочку в инвалидном кресле возле зелёного забора. У неё на шее висела табличка: «Господи, помогите несчастному инвалиду на кружку супа и горбушку хлеба. Да благословит вас Бог!» Каждый проходящий что-то да кидал ей в посудину на коленях. Я подошёл к ней и сказал:

— Девочка, меня прислал к тебе батюшка и спрашивает, не хочешь ли ты отобедать.

Она уставилась на меня. Это белобрысое хрупкое существо. Вокруг рта у неё засохли сопли и слюни. На колготах — мокрое пятно. От неё несло калом.

— Пххыыы… — сказала она и заулыбалась. — Пхыыыы!

Я взялся за ручки инвалидного кресла и быстро покатил коляску на лиман. Я смотрел себе под ноги и маневрировал в толпе. Звонили колокола. В холодном небе, таком пустом небе каркали вороны. Их там целая стая. Я выкинул эту жалкую вонючую инвалидку вместе с коляской прямо в болото за камышами. Трясина медленно поглощала её. Вокруг — ни одной живой души. Я закурил и дождался, пока инвалидку полностью засосёт.

— Пхыыыы… — говорила она и смотрела на меня жалобными глазами. — Пхыыыы… пхыыыы!

Кажется, она поняла, что попала в беду, из которой уже не выбраться.

Перед подъездом на лавочке сидела старушка в платочке. У неё был молитвенник в руках.

— Скажите, а в какой комнате живёт старик с двумя внучками? — спросил я у неё.

— А вы были сегодня в церкви? — спросила она.

— Только что оттуда.

— А вы знаете, что нашего батюшку зовут в Америку на службу? — спросила она.

Я взбежал по лестнице и начал тыкаться по этажам. По пустым холодным коридорам. В висках у меня пульсировала кровь. Голова надулась, что твой воздушный шарик. Я шёл по коридору и в конце увидел свет, падающий на линолеум из приоткрытой двери.

Я шагнул внутрь. В комнате никого не было. В ванной громко шумела вода. Выбив ногой дверь, я увидел старика-грабителя. Он лежал весь в пене и удивлённо таращил на меня глаза. На крючке висело жёлтое полотенце и моя синяя олимпийка. Я начал бить старика-грабителя кулаками и не мог остановиться. Бил и бил его. А потом окунул его в воду, пока он не перестал дёргаться. И вода, вылившаяся из переполненной ванны, залила мне туфли. Наверно, старик-грабитель находился уже без сознания, когда я притопил его. Но мне казалось, что он дёргается, и я начал пуще прежнего душить его за горло.

Потом вымыл руки в раковине и снял синюю олимпийку с крючка.

Как и было уговорено, она ждала меня слева у входа в автовокзал под ларьком. Фонари горели очень ярко. На ватных ногах я подошёл к ней. И обнял её. Она надела мои джинсы. Они были немного длинноваты для неё. Я попросил её выкинуть эту проклятую короткую юбку.

Мы поцеловались, и она посмотрела на меня:

— Ты убил его? — спросила она.

— Нет, — соврал я.

— Ты убил его… — повторила она и показала мне два жёлтых билета, которые я попросил купить днём, пока их еще не разобрали. И мы сели в автобус. Она заснула, не выпуская мою руку. Я гладил тыльную сторону её ладони мизинцем. И автобус ехал медленно и далеко. Очень медленно из-за бушевавшего ливня и очень далеко из-за меня. Она заснула и, съёжившись от холода, сильней прижалась ко мне. Я укрыл её синей олимпийкой.

Антиволшебство

Мне кто-то сказал, не помню уже кто, что не место красит человека, а человек место. Раньше я думал, что да, он прав, конечно, если человек хороший, лишних слов не говорит и сам по себе скромный, то сумеет организовать пространство вокруг себя лучшим образом. А сейчас сижу на кровати и думаю: «Ерунда же, ну что за ерунда». Вот я, например, живу на четвертом этаже в хрущёвке в двухкомнатной квартире с бабушкой, отцом, младшим братом. Так отец постоянно любовниц приводит.

Что это за женщины? Самого плохого сорта. А какие еще пойдут за ним в нашу квартиру? У нас балкон есть еще, но и он захламлён всякими пережитками прошлого — старые железяки ржавые, инструменты, книги в кульках, перевязанные тесёмкой, детские игрушки — никому не нужные вещи, но выкинуть их никто не решается. И в коридоре то же самое, и в комнатах — одежда старая, еще дедовские кители висят, столы, тумбочки, кресла потёртые. А в коридоре прямо над входной дверью, никогда не догадаетесь, что висит. Мопед там поломанный висит. Красный. Батя его туда повесил. Говорит:

— Починю его и буду на нём на работу ездить.

Мопед двадцать лет уже висит. Деться мне в доме некуда, и от этого я сильно злюсь и переживаю. И бабушка болеет уже пять лет — у неё слабоумие, она мочится в постели и ведёт себя неадекватно, чем много проблем нам в доме создаёт. Если её одну дома оставляешь, то комнату надо на замок закрывать, а то придёшь с работы — пожар, потоп или еще что.

Приготовил ей еду перед работой, ну там яичницу с луком пожарил, бутерброды с маслом и сыром, чай — а сам уже опаздываю, бежать надо — так она медленно идёт и за бок держится. Поясница серым пледом перевязана — спина болит. Говорит: «Почки, наверное, и сердце. Сердце болит, и голова болит, ой, не могу, ноги крутит». Вяло берет тарелку с едой. Тарелка бац на ковёр падает, и весь ковёр в яичнице. Бабушка реветь начинает как маленький ребёнок. Ревёт громко и протяжно, вот так:

— АААааааааааа ААААааааа…

И бульбы с носа зеленые у неё и слюни сразу. До чего противное существо — слабоумная бабушка. Я уже не из-за яичницы злой становлюсь, а из-за того, что она такой вой с утра подняла и настроение испортила на весь день.

Брат мой меньший полным идиотом оказался. Я в нём разочарован. Он в компьютерные игры играет много, и книг у него целая куча в шкафу, все с красочными обложками и толстые. Я их брал, листал — чушь полная. Ни одного знакомого имени. В школе, например, проходили Чехова, Достоевского или Хемингуэя. Там хоть интересно читать было, и суть для себя берешь. А у него книги — фантазия одна про хоббитов, про королевства и волшебство. Я с ним много спорил на эту тему. Говорю:

— Вот ты на улицу вышел, и где твои волшебники с магией?

— Ты ничего не понимаешь, — говорит.

— Так они существуют?

— Конечно, — говорит.

— И ты в это веришь? — спрашиваю.

— Нужно понимать, что есть параллельные миры, в которых мы можем существовать одновременно.

— И волшебство существует?

— Волшебство внутри каждого из нас…

И тут я не выдержал и выматерил его как следует последними словами.

— Идиот, — говорю ему, — ты конченый дурак, ботан, дебил!

И дверью хлопнул. А он сидит спокойный, как ни в чём не бывало, и за дурака недалёкого меня считает. Наверное, думает, что я жлобяра. А сам косичку отращивает, майку носит и не стирает её, потом воняет, ужас… и лицо такое высокомерное, крысиное делает, смотрит на всё так поверхностно, как на дерьмо. И дружки у него точно такие же: все какие-то худые, нескладные и волосатые. Как не от мира сего. Ну что за дела? Не место красит человека, а человек место…

Я помню в моём недалёком детстве мы в футбол и баскетбол целыми днями гоняли. Здоровые были, бегали по стадиону до вечера! На свежем воздухе и спорт. Так потом еще на турнике в лесенку играли. А по субботам брали девчонок из школы или так со двора: Юлю, Олю, Катю, и шли с ними в парк водку пить, сосиски жарили, воду из родника на горку тягали, огурчиками закусывали. Напьёмся водчонки и влистья — катаемся, целуемся, мир дивный и теплый, на всё смотришь, как через цветной калейдоскоп. И смеешься, и радуешься.