— Тебе кишки на шею намотать?! — заорал кто-то, и я получил жужжащий удар в левое ухо. Упал в болото, и в глазах заплясали звёзды. Они попинали меня немного ногами и отступили. Я открыл глаза и увидел их — в оборванных одеждах с пистолетами и палками. Мальчик лет десяти держал за ошейник сенбернара. Мальчик плюнул в меня.

— Это уже не твой дом, — сказал мне цыган. — Ты понял? Будешь его искать, мы всех твоих вырежем и спалим.

Из леса выбежала Даша. Она помогла мне подняться, и мы пошли к машине.

— Не нужен тебе этот дом, — сказала она. — Поживёшь пока у меня. Я живу на Лукьяновской в однокомнатной квартире…

Построишь себе новый дом.

Алексей завёл машину, и мы поехали. Он высадил нас на Лукьяновской.

— Теперь всё, — сказал он. — Когда построишь новый дом, приглядывай за ним получше. И обращайся с ним не как с собственностью, а как с братом. И, желательно, не живи там один. Живи с кем-то… с Дашей, например… чаще всего, дома уводят у одиночек.

Мы поднялись к Даше в квартиру и немного посидели перед телевизором. Она постелила мне на кухне, потому что у нас намечалась дружба, а потом, возможно, и что-то большее. Ах да, совсем забыл, каждый день мы ездим ко мне в сад и сидим там на траве. Подолгу разговариваем. Берём с собой еду и чай. Сидим до позднего вечера. Я рассказываю ей разные истории, связанные с домом. Как отец, например, спрятал старинные ёлочные игрушки, и мы всей семьёй искали их. Как я первый раз пришёл пьяный из школы, и дедушка мне всыпал. Как все умерли, и я остался один…

Кстати, на этих выходных я достроил беседку. Так что, если будете в наших краях, берите палатки и заезжайте. С субботы на воскресенье мы с Дашей планируем заночевать в саду. А на следующей неделе приедут две фуры с красным кирпичом, и нужны будут рабочие руки.

Письмо в тюрьму

(письмо в тюрьму)

Дорогой мой папаша!

Я хорошо запомнил тот день, когда брат вернулся из армии. Зима. На брате — ободранный бушлат в хвойных иголках. Штаны у него грязные. А лицо — исхудалое. Сам он высокий и бледный.

Всё живое в нём — два глаза, две блестящие холодные звёздочки. Он дал мне двадцать пять гривен и сказал, чтоб я пошёл что-нибудь купил поесть в гастрономе.

Я надел свитер, а поверх свитера еще один свитер с высоким горлом и куртку. В магазине я купил сосиски, хлеб и два литра пива.

Он мигом открыл одну бутылку и дал мне еще пять гривен.

— Пойди, возьми еще литр пива, — сказал он.

Брат выпил три литра пива и лёг спать. Спал он трое суток. Просыпался только, чтоб воды попить.

— Если меня кто-нибудь будет спрашивать — ты меня не видел и не знаешь, понял? — спросил он.

Я охотно закивал. Молчать — это единственная вещь, которую я умею делать хорошо.

— У меня для тебя подарок! — сказал брат. Он порылся в рюкзаке и достал оттуда кошелёк.

В кошельке была фотография некрасивого пузатого лысого мужчины. На вид — лет пятидесяти. Мужчина стоял, облокотившись одной рукой о Мерседес, и улыбался.

— Кто это? — спросил я брата.

Брат скомкал фотокарточку и выкинул её в окно.

— Не знаю. Предур один.

Он подарил мне кошелёк. И вложил в него десять гривен одной красной бумажкой. В кармашек для мелочи на заклёпке он насыпал целую горсть монет.

— А теперь иди. Я очень устал. Я хочу спать.

Колено у брата было перевязано бинтом, на котором проступала кровь.

1. Гирлянды

Мы проходили мимо большого трёхэтажного дома с высокими окнами и красной черепицей. Он остановился и зажёг сигарету от спички. Такой высокий, худой и побритый. Его щеки отдают синевой. А если провести ладонью — будто ежа по колючкам гладишь.

— Показать тебе, что такое гирлянды? — спрашивает. Кое-где снег мне до колен достаёт. Тогда он сажает меня на шею и бежит. Я держусь за его чёрные волосы. Вцепился и не отпускаю. Боюсь упасть и умереть. Боюсь, что он не заметит, как я упал, и побежит дальше. А я так и буду лежать в снегу.

Провалюсь в снег и не смогу выбраться. Не смогу найти дорогу домой, и меня заберут в спортивный интернат, как некоторых пацанов из нашего двора. Их забрали в интернат, и иногда им удаётся оттуда сбежать. Но их ловят и возвращают снова. Пацаны говорят, что в интернате девятиклассники всех бьют, отбирают еду и не дают спать по ночам. Они рассказывают, как местный физрук издевается над ними, заставляет их снимать трусы в раздевалке, а на перемене лазит пальцами по ширинкам.

— Не оставляй меня тут, — говорю ему.

— Так показать тебе гирлянды? — спрашивает. Я утвердительно киваю. Мы подходим к каменному высокому забору, за которым и прячется большой трёхэтажный дом. Он поднимает меня за ноги так, чтоб я мог заглянуть за забор. Там двор, и очень ярко светят фонари. Там стоит нарядная ёлка, дети играют в снежки. С детьми бегает огромная длинношерстная собака. Весь фасад первого этажа покрыт сеткой маленьких лампочек. Красные лампочки. Синие лампочки. Жёлтые лампочки.

Через десять дней Новый год. Собака заметила меня и лает. Она подбежала к забору и встала на задние лапы. Лает на меня. И подпрыгивает. В пасти у собаки — острые клыки. Дети перестают играть и смотрят на меня. На маленькую головку в синей шапке-пидарке, которая наблюдает за их счастливой жизнью. За их маленьким уютным мирком. Я плюю на собаку. Собака от этого еще больше в ярость приходит, но достать меня не может. Забор слишком высокий. Открывается дверь. На нас смотрит мужчина. В жилетке, лысенький и маленького роста.

— Валите отсюда, пацаны, — говорит. — Уходите, а то я калитку открою и собаку выпущу!

Брат опускает меня, и мы идём дальше по улице. Снег заметает наши следы.

(письмо в тюрьму)

Дорогой мой папаша!

На кухне у нас пожрать почти никогда не бывает — только в выходные дни я хожу на базар. А так — яйца в холодильнике. Лук. Вода. Соль, хлеб и сало. Я почти никогда ничего не ем. Мне достаточно попить воды — и всё в порядке. Напьюсь воды — и сытый. Не знаю, как так происходит, но я слышал, что в Индии есть йоги, которые по тридцать лет ничего не едят. Наверно, я тоже йог.

Брат проснулся и пошёл на кухню яичницу жарить. Стоит в одних трусах возле плиты и курит.

— На тебе десять гривен. Пойди купи два литра пива.

Я оделся и достал санки из кладовки. Думаю, прокачусь пару раз для увеселения.

— А в школу тебе когда? — спрашивает.

— Сейчас же каникулы.

— Ааа… посмотри за одно, нет ли ментов поблизости.

Спустился на первый этаж. Там темно и холодно. Снег через разбитое окно сыпет, и фонарь от ветра мотыляется из стороны в сторону. Под батареей друг на друге кошки спят. И собака одна возле них приютилась. Большая такая собака. Лапы и голова — белые, а туловище — чёрное. Думаю: «Темень и холод такой, что уже и не разберёшь, где кошки, где собаки». И только я хотел дверь отпереть, как тут она сама открылась. Заходят два мента и один мужик в военном пальто. На пагонах у него — по одной большой звезде и две полоски красные.

— Ты откуда, малыш? — спросил меня мент1.

Я вспоминаю, как один день с Колей Носовым — моим соседом и лучшим другом — мы, смеху ради, разговаривали, как заики.

— йаааа с Бэ. Бэ. Бэ. Бэра… ди. ди. ди. ди н. нннн… — начал я и вытянул вперёд голову, что осёл, который тащит тяжёлый груз.

— С Бородинской? — спросил мент2.

— Дэ. дэ. дэ. д-да! — сказал я и глупо улыбнулся, как улыбаются дети в пятнадцатом интернате.

— Как тебя зовут? — спросил мужик в военном пальто.

— Йу. йу. йу…

— Юра? — догодался мент1.

Я охотно закивал головой.

— А фамилия как? — спросил мент2.

— Ми. ми. ми. ро. ро ш! ш! ш! — я старался изо всех сил. Даже вспотел. Они видели мои мучения и сочувственно смотрели, как я распинаюсь.

— Идёшь на санках кататься? — спросил мужик в военном пальто. Я закивал головой.