да

В вагоне тихо, темно. Многие полки опустели в Муроме, Арзамасе. На боковом сиденье сидят уже одетые мужчина и женщина, на них головные уборы. Звонит телефон, мужчина тихо отвечает: «Да. Да, да, да. Да. До Лопатина, да. Да, да». Поезд останавливается на станции «Бобыльская» и стоит одну минуту. Видны пустые пути, гравий между рельсами. От электрических проводов отражается электрический свет. В глубине темноты, за деревьями, горит окно.

таня

«Таня. Ты где находишься? Я тебе даже место успела занять! Поезд на Александров, только забыла совсем посмотреть, какой вагон. Поезд на Александров, первый на табло, посмотри, одиннадцать шестнадцать. Александров. Вагон не знаю какой. Александров, одиннадцать шестнадцать, посмотри на табло, он первый самый, на каком пути, прямо перед тобой. Александров, одиннадцать шестнадцать. Одиннадцатый путь, увидишь, там написано. Александров, одиннадцатый путь, видишь? Одиннадцать шестнадцать, вагон не знаю какой. Третий! Третий вагон! Таня, ты где? Ты ещё не прошла, что ли? Иди к турникетам, на Александров, одиннадцатый путь, одиннадцатый путь. Таня, ты меня удивляешь. Люди за границей дорогу находят, а ты боишься заблудиться на Ярославском вокзале. Спроси, где поезд на Александров. Одиннадцатый путь, одиннадцать шестнадцать. Просто спроси. Спроси у кого-нибудь, где на Александров. Закричи. Таня, ты же взрослая женщина. Есть на одиннадцать сорок три до Сергиева Посада. Купи билет до Яузы и иди к турникетам, там контролёры, и всё. И ты на платформе, там все поезда, Фрязино, Монино, Пушкино, Александров. Таня, как не поедешь? Я ради тебя собралась. Садись на одиннадцать сорок три. Он до Сергиева Посада идёт, и приезжай. Я тебя там буду ждать. Таня», — последние её слова перекрывает голос, объявляющий о начале путешествия, и она замолкает, загорелая, в майке, с прямой спиной, с красивыми глуповатыми глазами, выражением лица напоминающая птицу.

ильин день

Дым, какого и не было никогда, жарко, как в печи, а в торговом павильоне «Пресса» прохлада, работает кондиционер. Пожилой мужчина рассказывает продавщице о планах: «Сейчас пойду в магазин, пива себе куплю. Сегодня же — Ильин день. Белое в такую жару нельзя». «Нельзя!» — соглашается продавщица. «А пиво можно», — говорит пожилой мужчина. — «Но только одну бутылку». — «А как же! Только одну». Он уходит, и она обращается ко мне и к другой покупательнице, завязывая новый разговор, но пока не зная, с кем он завяжется: «Глухой, как пень! Ничего не слышит, что я ему говорю. Всё говорит, говорит. Глухой!» В павильон входит подросток. «Здрасьте!» — говорит он. «Привет, Серёж, — говорит продавщица. — Глухой, как пень!» — «Кто?» — «Да мужик один». — «Одинокий, наверное», — вступает покупательница. «Ну уж этого мы не спрашиваем, — отклоняется продавщица, — кто с кем живёт». Подросток берёт спортивную газету. «Спартак» вчера проиграл», — сообщает он. «Кому?! Этим?!» — говорит продавщица, положив руку на первополосную фотографию. «ЦСКА», — говорит подросток. Он рассказывает про чернокожего футболиста. «За сколько его купили-то?» — спрашивает продавщица. — «Ну, он в аренде был. Вернулся. Он уже играл». — «Негры — они быстро бегают. Бразилия, родина футбола».

дети в поликлинике

«Ах! Ах! Ах!» — говорит один мальчик, которого водит за поднятые руки мама. «Ух!» — говорит другой мальчик, которого мама тоже водит за поднятые руки. Они встречаются и долго молча смотрят друг на друга. А девочка, которая постарше мальчиков, делает несколько шагов назад, бежит к своей маме и мягко упирается в её бёдра. За окнами медленно опускается снег. Когда идёт такой снег, кажется, что время прерывно и в пробелах его течения мира не существует.

лактация

Вокруг полной луны неподвижен большой бело-радужный круг. Внизу тихо, а высоко над городом неслышно несутся ребристые облака. Они летят через круг, но круг в их движении остаётся неподвижным. Так интересно! А ещё интереснее вот что: отчего самцы млекопитающих не лактируют? Действительно, отчего?

мороз

У заднего входа в поликлинику собираются врачи, медсестры и обслуживающий персонал. Обычно, они курят, но сегодня морозно, и они не курят. Они ждут, когда отопрут дверь. У двери вытягивается, показывая всё своё красивое тело, кошка.

лёгкие

«У меня есть знакомая, заведующая патологоанатомическим отделением, — рассказывает престарелая женщина с серым морщинистым лицом и прямой спиной, сидящая у турникета. — Она мне показывала. У них там есть музей, в формалине хранятся органы после операций. И она мне показывала лёгкие. Там не только лёгкие — сердце, печень. И вот лёгкие — как будто в мазуте, представляете? Чёрные, как в мазуте. А тебе птичку жалко? — наклоняется она к сидящей рядом маленькой девочке. — Птичку жалко? Когда нехорошие ребята, хулиганы, из рогатки в них стреляют. А вороны потом плачут. И тигры, медведи. Есть такие браконьеры, стреляют в них».

седьмой

«До Сокольники вагон. До Сокольники. Только до Сокольники. Только до Сокольники вагон. До Сокольников. Вагон до Сокольники. До Сокольники вагон. До Сокольники. Только до Сокольников вагон. Вагон до Сокольники. До Сокольники вагон. До Сокольники. Вагон только до Сокольников. До Сокольники. До Сокольники вагон. Только до Сокольники вагон».

подешевле

Что за дни. Что за дни. Идёшь с работы, а у дома в сугробе отпечаток раскинувшего руки тела, как будто кто взлетел; видны складки одежды, яма от головы. Или выходишь на следующий вечер с работы, а на улице унитаз. И позавчера: стоит с руками в карманах, на груди висят зацепленные за пуговицу пальто плечики, на плечиках блузка в мелкое что-то: «Кофточки, подешевле, девочки, подешевле», — и вокруг одни, как назло, мальчики. И ещё разговоры: «Чечил, говорю, надо здесь брать. На сто рублей дешевле, чем в "Ашане»" говорю». — «Дайте мне мои окорочка, я вам заплатила». — «Это единственный завод, где девяносто семь с половиной процентов мяса». И цыплята бройлерные, охлаждённые.

дни

Грязно на трамвайном полу и мокро, ищешь, где посуше, чтобы не промокли ноги в такой-то мороз. Но как глубок вагон от резкого света и передвижных теней на людях, сиденьях, в воздухе! Многие желают, чтобы поскорее пришли весна и лето — как будто тёплые дни длиннее, как будто жизнь в тёплые дни вытягивается и длится дольше. Летние дни, и правда, длиннее, но как же так, что же делать с зимой, для чего она, для чего этот радостный свет.

звуки воды

Две женщины справа и слева от железной двери молочно-раздаточного пункта одновременно подняли закрытые на молнии хозяйственные сумки. Они постояли ещё немного, пропустив двух вошедших в молочно-раздаточный пункт женщин, и одновременно пошли. Две таксы натянули привязанный к дереву один на двоих поводок и с напряжёнными ушами ждут, когда дверь откроется изнутри. Они такие живые, блестящие неподвижные чёрно-коричневые собаки. Три белых голубя сияют над высоким домом, в бледно-голубом дыме неба. Такое небо хорошо для созерцания голых тополей — как этого, со светло-жёлто-зелёными стволом и ветвями, освещаемыми солнцем с одной стороны.

Между асфальтом и колёсами машин тонкая вода, она разрушается с тёплым шумом, отрывается от колёс, изгибаясь, как тюльпан, неровно стекает с брызговиков. «Послушай, послушай», — говорит одна женщина. «Ну ладно, буду в пятнадцать минут», — говорит другая девушка. «Вы меня уже достали, честно говоря», — говорит третий, мужчина. Вообще люди много чего говорят.