Был год 1480-й…

В узкие окна, забранные резными деревянными решетками, проливался утренний солнечный свет, разгоняя по углам душный полумрак обширного зала с высокими закругленными сводами. Мозаичный пол зала, выложенный из разноцветных речных камешков, во многих местах истрескался и просел в связи с оседанием почвы. В трещинах были и стены покоя, особенно заметные на фоне осыпавшейся штукатурки.

Зал был перегорожен ширмами из раскрашенного тростника высотой в человеческий рост. Благодаря ширмам внутреннее пространство зала было разделено на четыре примерно одинаковые комнаты. В одной из комнат стояла широкая кровать, в другой находились столы на низких ножках и возвышение для тех, кто здесь трапезничал, сидя на ковре по восточному обычаю. В двух других комнатах стояли скамьи, стулья, сундуки и много сосудов из серебра и позолоченной меди.

В древнем дворце золотоордынских ханов имелись помещения поопрятнее этого довольно запущенного покоя. Однако хан Ахмат облюбовал для себя именно этот зал, поскольку отсюда можно было быстро добраться до конюшни и до дворцовой башни. Захватив власть в Орде путем переворота, хан Ахмат не слишком-то доверял своему ближайшему окружению.

Смелость и удачное стечение обстоятельств позволили темнику Ахмату утвердиться на ханском троне. Татары из кочевых родов Среднего Поволжья пошли за Ахматом и сделали его ханом, желая пограбить оседлую татарскую знать и живущих в Сарае купцов. Всем сторонникам Ахмата с самого начала было ясно, что у того нет никаких прав на ханский трон. Если свергнутый Ахматом Кичи-Мухаммад доводился дальним родственником знаменитому хану Тохтамышу, то есть являлся чингизидом, то в жилах Ахмата не было ни капли царственной крови.

Желая хоть как-то возвыситься над своими приверженцами из Степи и над оседлой татарской знатью, Ахмат стал просить себе в жены любых родственниц из золотого рода чингизидов, которые еще оставались в Казани и Ас-Тархане. Посылал Ахмат послов за царственной невестой и в далекий улус Шейбанидов, что на реке Иртыш. Однако всюду Ахмат получил отказ. Тамошние татарские ханы смотрели на Ахмата свысока, считая его безродным выскочкой и надеясь, что рано или поздно трон Большой Орды займет истинный чингизид.

Многие степные беки обиделись на Ахмата за то, что он не позволил им дочиста разграбить Сарай, и оставили его, уйдя в свои кочевья. С некоторыми из них Ахмату даже пришлось несколько лет воевать, дабы силой оружия доказать всем и каждому, что в Сарае сидит могучий и воинственный хан, который не потерпит открытого неповиновения в своем улусе.

В это утро хан Ахмат ломал голову над тем, где ему раздобыть злата-серебра на содержание своего буйного войска, которое без военной добычи и постоянного ханского жалованья становилось похожим на голодного тигра. Войско является единственной опорой для царствующего в Орде Ахмата, но в то же время военачальники этого войска могут запросто убить Ахмата, если почувствуют его слабину и останутся без ханских подарков.

Ахмату было уже за пятьдесят, это был кривоногий узкоглазый степняк невысокого роста, жилистый и желтолицый. Он крепко сидел в седле, превосходно стрелял из лука и бросал аркан. Ахмат происходил из монгольского рода джуркин, в котором никогда не бывало своих ханов. Род джуркин находился в вассальной зависимости от монгольского племени унгиратов. После победоносного похода войска Бату-хана на Запад и образования на Волге Золотой Орды унгираты вернулись на коренные земли монголов, а род джуркин остался в донских степях вместе с прочими родами, входившими в улус Бату-хана и его сыновей.

После двухсотлетнего существования бок о бок с племенами половцев на берегах Дона монголы из рода джуркин не только позабыли свой родной язык, но и весьма существенно изменились внешне. Среди них появилось много стройных, статных, желтоволосых и светлоглазых. Половцами русичи называли живущих в степях кипчаков за цвет их волос. (Половый означает по-древнерусски «желтый».)

Пока слуги, шаркая по полу грубыми башмаками, накрывали на стол, хан Ахмат бродил по своей неуютной спальне, одолеваемый невеселыми мыслями. Вся его казна находится рядом за тонкой тростниковой перегородкой, однако почти все сундуки уже пусты. Звонкой монеты хватит едва ли на пару месяцев на содержание чиновников, слуг, гарема и телохранителей. Подходит срок для выплаты жалованья войску, а платить нечем. Правда, можно пустить в переплавку серебряную посуду, чтобы затем отчеканить деньги для выплаты войску.

Ахмат дорожил своими сокровищами, поэтому решиться на такой шаг было для него настоящим мучением.

Когда пожаловал заспанный визирь Карамурза, удостоенный чести трапезничать с ханом за одним столом, Ахмат первым делом заговорил с ним о последних поступлениях в казну и о мерах, предпринятых для выколачивания недоимок.

Карамурза с печальным вздохом принялся сетовать на то, что торговые пошлины уже не дают большого дохода в казну, как было когда-то. Обычные налоги, коими обложены ремесленники Сарая, приходится выколачивать палками.

– Качество ремесленных изделий сильно упало, так как после всех последних переворотов самых искусных мастеров либо перебили, либо угнали в рабство куда-нибудь в Казань или Крым, – молвил Карамурза, налегая на горячий плов. – По этой причине упал и спрос на ремесленные изделия. Ремесленники сидят в нужде, не имея денег для уплаты подушной подати. Земледельцев в ближней округе Сарая почти не осталось, поэтому и оброк собирать не с кого. Кочевники еще выплачивают худо-бедно налог-копчур с пасущихся стад, но это сущие крохи, поскольку истинного поголовья овец, лошадей и верблюдов никто в ханском диване не знает. Для контроля за численностью крупного и мелкого скота нужен целый штат чиновников, а где взять деньги на его содержание?

– А что же наши даньщики? – спросил Ахмат. – От ясачных людей идут какие-нибудь поступления в казну?

– Мордва больше тяготеет к Казанскому ханству и нам дань уже не платит, – невесело пояснил Карамурза. – Чувашские князья тоже находятся под покровительством Казани, как и черемисы, и камские татары. От русских князей дань не поступает с той поры, как в Москве вокняжился Иван Васильевич, сын Василия Темного.

– Что же, у ордынского хана нет даньщиков? – сердито воскликнул Ахмат, отодвинув от себя тарелку с пловом.

– Из ясачных людей у нас остались лишь донские колена кипчаков да саксины, расселившиеся вдоль реки Ахтубы, – ответил Карамурза. – И те и другие давно прозябают в бедности, так как их пастбища и зимовки находятся в ленном владении у кочевой татарской знати. Кочевые беки забирают себе львиную долю податей, поступающих от ясачных людей. Тут уж ничего не поделаешь. – Толстяк Карамурза пожал плечами, вытирая жирные пальцы льняной салфеткой.

Хан Ахмат нахмурился еще больше, понимая смысл последней реплики визиря. Такое положение сложилось в Большой Орде еще до хана Кичи-Мухаммада, свергнутого Ахматом. При сыновьях и внуках Тохтамыша, боровшихся за ханский трон с потомками Едигея и Бердибека, вошло в практику превращать ханские временные земельные дарения татарской знати в наследственные владения. Таким образом, ханы, рвавшие друг у друга ордынский трон, стремились перетянуть на свою сторону кочевую татарскую знать.

Хан Ахмат понимал, что отнимать у кочевых беков их ленные владения чревато для него потерей трона. Именно кочевые беки и зависимые от них кипчаки и саксины составляют основное ядро его войска.

– Можно увеличить чеканку медной монеты и выдать, скажем, половину жалованья войску медными деньгами, – сказал Карамурза. – Другую половину жалованья можно выдать маленькими серебряными монетами, которых очень много в обращении на рынках Сарая.