И потом — туман. Я даже не знал, что он может быть таким густым далеко от моря. Всегда хотел расспросить по этому поводу климатологов или еще кого-нибудь. Затыкался весь фронт, иногда на несколько дней. Мы просто сидели в нулевой видимости. Время от времени лаяли собаки из отрядов «К» или человек кричал: «Контакт!». Доносился стон, следом появлялись фигуры. Довольно тяжело просто стоять и ждать их. Я как-то смотрел документальный фильм[94] на «Би-би-си» про то, как британская армия не имела возможности останавливаться, потому что в Соединенном Королевстве очень туманно. Там была сцена, где камеры запечатлели настоящий бой. Только вспышки выстрелов и неясные силуэты, падающие на землю. Им даже леденящий душу саундтрек был не особо нужен.[95] У меня от одного видеоряда мурашки по коже бегали.

Еще нам приходилось придерживать коней из-за других стран, Мексики и Канады. Ни у одной армии не хватало рабочей силы, чтобы освободить их территории целиком. Мы договорились, что они будут обеспечивать чистоту наших границ, пока мы будем наводить порядок в доме. Как только в США станет безопасно, дадим им все, что попросят. Тогда начали образовываться многонациональные войска США, но я ушел из армии задолго до тех лет. Для меня это всегда была жуткая нервотрепка: то ждешь, то догоняешь, крадешься по пересеченной местности или по застроенным территориям. О, если хотите поговорить о преградах, нас тормозивших, давайте вспомним о боях в городе.

Мы всегда окружали целевой район. Устанавливали полупостоянную линию обороны, проводили разведку с помощью спутников и собак-нюхачей, делали все, чтобы выманить Зака, и заходили в город только тогда, когда были уверены, что больше ни один мертвяк к нам не выйдет. Разумно, безопасно и относительно легко. Да, конечно!

Насчет окружения. Кто-нибудь скажет мне, где начинается этот самый район? Города перестали быть городами, понимаете, они разрослись в беспорядочно разбросанные пригороды. Миссис Руис, одна из наших врачей, называла это «точечной застройкой». До войны она занималась недвижимостью и знала, что самые лакомые кусочки собственности находились обычно между двумя городами. Дурацкие «точечные застройки»… мы вскоре возненавидели этот термин. Приходилось зачищать один пригородный квартал за другим, прежде чем задумываться об установлении карантинной границы. Закусочные, торговые центры, бесконечные километры дешевых одинаковых домов…

Даже зимой — никакой безопасности и комфорта. Я был в Северной группе войск. Вначале думал, что хорошо устроился. Шесть месяцев в году не увижу не единого целого упыря, даже восемь месяцев, учитывая погоду во время войны. Я думал: эй, как только упадет температура, мы будем мало чем отличаться от мусорщиков! Нашел, пустил в ход лобо, пометил место для погребения после того, как растает земля, нет проблем. Но я сам заслуживал удара лоб за то, что подумал, будто нашим единственным врагом был Зак.

Были квислинги, приспособившиеся к зимним условиям. Ими занимались реабилитационные команды. Они изо всех сил старались попасть дротиком в каждого встреченного квислинга, скрутить его и отправить в клинику. Тогда мы еще думали, что квислингов можно вернуть обществу.

Дикари представляли гораздо большую опасность. Многие из них уже выросли, стали тинэйджерами, а то и совершенно взрослыми. Они были быстрыми, умными, и если предпочитали драться, а не убегать, то вполне могли испортить нам день. Конечно, реабилитаторы всегда пытались усыпить их дротиком, и, конечно же, у них никогда ничего не получалось. Когда девяностокилограммовый бык несется с намерением оторвать тебе голову, парочка зарядов транквилизатора его не остановит, пока он не достигнет цели. Многим реабилитаторам сильно доставалось, некоторых приходилось отправлять домой в мешках. Пришлось многозвездным шишкам вмешаться и назначить им охрану из пехоты. Если дикаря не останавливал дротик, от нас ему было никуда не деться. Никто не визжит громче дикаря, которому в живот разрядили очередь ПАЙ. Придурки-реабилитаторы сильно заморачивались по этому поводу. Они все были добровольцами, все считали, что человеческая жизнь — любая — стоит того, чтобы попытаться ее спасти. Думаю, сейчас история на их стороне… знаете, когда видишь всех этих людей, которых они сумели реабилитировать, тех, которых мы бы прикончили на месте. Будь у них достаточно ресурсов, они сделали то же самое для животных.

Черт, больше всего меня пугали дикие стаи. Я говорю не только о собаках. С собаками еще знаешь, как иметь дело. Собаки всегда предупреждают о нападении. Я говорю о «мухах»[96] — Д-львах, страшных кошках. Наполовину пумы, наполовину саблезубые тигры гребаного ледникового периода. Да, или пумы, некоторые и вправду были похожи, или мутировавшее потомство домашних кошек, которое выживало только за счет паршивого характера. Говорят, на севере они становились крупнее — какой-то там закон природы или эволюции.[97] Я не силен в экологии, смотрел до войны пару передач про природу. Болтают, будто это все потому, что крысы стали как коровы, быстрые и достаточно умные, чтобы убежать от Зака, питались трупами и разводились миллионами в лесах и руинах. Крысы стали очень крутыми, и тот, кто на них охотится, должен быть в сто раз круче. Вот и получился Д-лев, в несколько раз больше довоенной кошки, зубы, когти и смертельная жажда теплой крови.

— Наверное, они представляли опасность для собак-нюхачей.

— Шутите? Псам это безумно нравилось, даже мелким таксам, они снова чувствовали себя собаками. Я говорю о людях, на которых вдруг что-то сваливалось с ветки или крыши. Они не нападали, как псы, не торопились, выжидали, пока вы подойдете слишком близко.

Возле Миннеаполиса моя команда зачищала какую-то забегаловку. Я вошел через окно, когда на меня из-за прилавка неожиданно набросились три штуки. Гребаные кошки… Они сбили меня с ног, начали рвать руки, лицо. Откуда, по-вашему, у меня это?

(Показывает шрам на щеке).

— Думаю, среди потерь в тот день числились только мои шорты. Кроме защищенной от укусов формы мы начали носить бронежилеты, каски… Я так давно не надевал тяжелую броню, что забыл, как в ней неудобно.

— Дикари, то есть одичавшие люди, умели пользоваться огнестрельным оружием?

— Они вообще ничем пользоваться не умели, на то они и дикари. Нет, бронежилеты защищали от нормальных людей. Я не об организованных мятежниках, а об отдельных ПЧЗ. Последний человек на Земле. Мы находили одного-двух в каждом городе, какой-нибудь парень или девчонка, которым удалось выжить. Я читал, что в США их было больше всего в мире, что-то связанное с нашим индивидуализмом или как-то так. Они так давно не видели настоящих людей, первые выстрелы вырывались случайно. Обычно нам удавалось сними договориться. Таких мы называли РК, Робинзон Крузо — вежливое прозвище для тех, кто оказался приятным малым.

ПЧЗ называли тех, кто слишком привык быть королем. Королем чего, не знаю. Наверное, упырей, Квислингов и безумных Д-зверей. Кажется, они считали, что неплохо живут, а тут являемся мы и все портим. Именно так меня зацепили.

Мы санировали чикагский Сирс-тауэр. В Чикаго кошмаров хватило бы на три жизни. Была середина зимы, ветер с озера дул такой, что едва с ног не сбивал, и вдруг мне по башке словно заехали молотом Тора. Пуля из мощного охотничьего ружья. Больше я никогда не жаловался на тяжелую броню. В небоскребе какая-то банда устроила себе маленькое королевство и не собиралась отдавать его за здорово живешь. Один из случаев, когда мы задействовали полный набор: артиллерия, гранаты, пошли в ход и «Брэдли».

После Чикаго военные шишки поняли, что опасность нам грозила не только с одной стороны. Вернулась тяжелая броня, даже летом. Спасибо тебе, Город ветров. В каждом взводе раздали буклеты «Пирамида угроз».