Я никогда не осознавал, как хорошо было до войны моем маленьком степфордском пригороде. Действительно ли мне был нужен дом в триста квадратных метров, с тремя спальнями, двумя ванными, кухней, гостиной, уютной комнатой и кабинетом? Я жил много лет один, и вдруг обнаружил семью из Алабамы, шесть человек, у своего порога с письмом из жилищного департамента. Вначале это нервирует, но потом быстро привыкаешь. Я не возражал против Шэннонов, так звали ту семью. Мы неплохо ладили, и кто-то всегда дежурил, когда я спал. Одно из новых правил для жителей дома. Кого-то назначают ночным сторожем. Записывали имена, проверяли, чтобы не было незаконно вселившихся и мародеров. Смотрели документы, лица, спрашивали все ли спокойно. Обычно нам отвечали «да», иногда говорили, что слышали какой-то шум, и приходилось выяснять, в чем там дело. На второй год, когда поток беженцев иссяк, а все перезнакомились, мы больше не утруждали себя списками и проверкой документов. Тогда стало поспокойнее. Но в первый год, когда копов реформировали, а зоны безопасности еще не совсем очистили…

(Выразительно передергивается).

— Было еще много пустых домов, разоренных, взломанных или просто покинутых. Мы заклеивали окна и двери полицейским скотчем. Если он оказывался сорванным, значит, внутри может быть зомби. Пару раз такое случалось. Я ждал снаружи с оружием наготове. Иногда слышались крики, иногда выстрелы. Или только стон, возня, а потом кто-то из группы выходил с окровавленным ножом и отрезанной головой в руках. Мне пришлось и самому нескольких уложить. Время от времени, когда команда была внутри, я, следя за улицей, слышал шум, шарканье, скрежет, будто кто-то лезет сквозь кусты. Приходилось направлять в ту сторону свет, звать на помощь и стрелять.

Однажды я едва не попался. Мы зачищали двухэтажный дом — четыре спальни четыре ванны, а в гостиной стоял джип «Либерти», въехавший прямо через окно. Напарница спросила, можно ли ей отлучиться «попудрить носик». Я позволил, и она исчезла в кустах. Черт. Я слишком отвлекся, слишком был занят тем, что происходит в доме. Не заметил, что творится сзади. Мое кресло вдруг дернулось. Хотел развернуться, но что-то заклинило правое колесо. Я извернулся, посветил назад. Это был «таскун», зомби без ног. Он рычал на меня, лежа на асфальте, и пытался забраться по колесу. Кресло спасло мне жизнь. Я выиграл пару секунд для того, чтобы бы вскинуть карабин. Если бы я стоял, он бы схватил меня за лодыжки, может статься, даже укусил. Больше я не расслаблялся на работе.

Нас занимали не только зомби. Еще мародеры — не столько закоренелые преступники, сколько простые люди, которые пытались выжить. Или те, кто незаконно вселялся в чужие дома. В обоих случаях все заканчивалось хорошо. Мы приглашали их к себе, обеспечивали необходимым заботились о них, пока вдело не вступали ребята из жилищного департамента.

Но была и парочка настоящих мародеров, профессиональных плохих парней. Единственный раз я пострадал именно из-за них.

(Расстегивает рубашку, показывая круглый шрам с довоенную десятицентовую монету).

— Девять миллиметров, прямо в плечо. Моя команда выкурила его из дома. Я приказал ему: «Стоять!». Слава богу, это был единственный раз, когда мне пришлось убить человека. Когда вступили в силу новые законы, преступлений поубавилось.

Потом еще дикари, понимаете, бездомные дети, которые потеряли родителей. Мы находили их в подвалах, шкафах, под кроватями. Многие добирались аж с восточного побережья, голодные и больные. В большинстве случаев они пытались сбежать. Только тогда я жалел, что не могу броситься вслед. За ними пускались другие, и чаше всего догоняли, но не всегда.

А хуже всего было с квислингами.

— Квислингами?

— Да, знаете, некоторые сходили с ума и начинали вести себя как зомби.

— Вы не могли бы уточнить?

— Ну, я не психиатр, правильных терминов не знаю…

— Ничего.

— Ну, насколько я понимаю, есть люди, которые не выносят ситуаций из серии «сражайся или умри». Их притягивает то, чего они боятся. Вместо того чтобы драться, они пытаются задобрить, присоединиться, уподобиться. Такое бывает при захвате заложников — «стокгольмский синдром», — или во время обычной войны, когда люди с оккупированной территории записываются во вражескую армию. Коллаборационисты иногда даже более живучи, чем те, кого они копируют, как, например, французские фашисты, одни они последних в армии Гитлера. Может, поэтому мы называем из квислингами, похоже на французское слово.[35]

Но в нашей войне такое не проходит. Здесь нельзя поднять руки и сказать: «Эй, не убивайте меня, я на вашей стороне». В этой борьбе нельзя быть посредине. Наверное, у некоторых это просто в голове не укладывалось. И люди слетали с катушек. Начинали двигаться как зомби, стонать как зомби, даже пытались нападать на людей и есть их. Так мы нашли первого квислинга. Взрослый мужчина, лет тридцати. Грязный, отупевший, шаркающий вдоль дороги. Мы думали, у парня шок, пока он не укусил одного из наших за руку. Ужасные мгновения. Я выстрелил квислингу в голову, потом бросился к приятелю. Он скорчился на обочине, ругаясь и плача, не сводя глаз с укуса. Это был смертный приговор, и он это знал. Бедняга готов был застрелиться, когда мы обнаружили, что у парня, которого я прикончил, из головы льется ярко-красная кровь. Мы потрогали труп — он был еще теплый! Вы бы видели нашего приятеля. Не каждый День получаешь отсрочку у главнокомандующего на небесах. Ирония в том, что он все-таки едва не умер. У того подонка рот кишел бактериями, которые вызвали стафилококковую инфекцию.

Мы думали, что наткнулись на новый феномен, но оказалось — квислингов уже встречали. Центр контроля заболеваний как раз собирался сделать заявление. К нам даже прислали эксперта из Окленда, чтобы научить вести себя в подобных ситуациях. У нас просто крышу снесло. Вы знаете, что именно из-за квислингов некоторые люди считали, что у них иммунитет? Из-за них же так расхваливали дерьмовые чудо-лекарства. Сами подумайте. Кто-то принимает фалакс, его кусают, но он выживает. Что подумает человек? Он может даже не знать ни о каких квислингах. Кстати, они не менее враждебны, чем настоящие зомби, а иногда даже более опасны.

— Почему?

— Ну, во-первых, квислинги не замерзают. При умеренном морозе и в теплой одежде с ними ничего не случится. Поедая людей, они становятся сильнее. В отличие от зомби. Они могут продержаться долгое время.

— Но их легче убить.

— И да, и нет. Квислингу не надо стрелять именно в голову, можно в грудь, в сердце, куда угодно, просто попади и он истечет кровью. Но если его не остановить одним выстрелом, он будут идти к тебе, пока не умрет.

— Квислинги не чувствуют боли?

— Нет, конечно. Все дело в голове, человек так сосредоточен, что может отсечь импульсы к мозгу и все такое. Вам действительно лучше поговорить с экспертом…

— Пожалуйста, продолжайте.

— Ладно, вот почему мы не могли их уговорить. Просто не с кем разговаривать. Это зомби, пусть не физически, но сточки зрения психики разницы никакой. Даже по внешнему виду бывало трудно отличить, если они достаточно грязные, окровавленные и больные. Зомби не сильно воняют, если по отдельности и свежие. Как отличить их от квислингов, если у тех ко всему прочему гангрена? Никак. Военные же не дали нам собак-нюхачей. Так что приходилось определять на глаз.

Мертвяки не моргают. Не знаю почему. Может, используют все органы чувств в равной степени, а мозгу не слишком нужно зрение. Или у них не так много жидкости в организме, чтобы тратить ее на глаза. Так или иначе, они не моргают. в отличие от квислингов. Вот как их отличить. Отошел на пару шагов и ждешь несколько секунд. В темноте проще надо просто направить луч света в лицо. Если не моргнет стреляешь.

— А если моргнет?

— Ну, тогда надо при возможности захватить, убивать только из самозащиты. Тогда это казалось безумием, да и сейчас тоже, но мы повязали парочку, отдали их полиции и национальным гвардейцам. Не в курсе, что с ними стало. Я слышал истории о Уолла-Уолла, о тюрьме, где сотню квислингов кормят, одевают и лечат.