«Ну, думаю, теперь надо тикать. Немцы могут догадаться, что на затонувшем пароходе советский подводный разведчик».

Я огляделся кругом. От лебедки шел кверху туго натянутый пеньковый конец, на котором, по всей вероятности, стоял катер или буксир.

Чтобы сбить немцев с толку, я перерезал этот конец, спустился на грунт и пошел своей дорогой. Скоро ил кончился, грунт стал тверже и светлее, начали попадаться камни.

Когда до поверхности осталось меньше пяти метров, я припал к большому камню и стал обдумывать, как мне высунуться из воды, все разглядеть и чтобы немцы меня не заметили.

Неподалеку шла в берег большая гряда камней. Я быстро направился туда. Зная, что у берега верхушки камней выходят из воды, я решил воспользоваться этим.

Пробираясь между камнями, вполз на самый берег, высунулся из-за большого горбатого валуна и гляжу. На отлогий берег спокойно набегают сизые волны, шумно рассыпаются и, шурша галькой, снова сползают в море. Почти к самой воде подступает скалистая гора. На верху горы торчат черные рыла орудий. В стороне, на отлогом бугре, немцы закапывают в землю мины. Запомнив все, что надо, я снова спустился в воду.

На лодку вернулся засветло. Командир лодки выслушал мой рассказ, усмехнулся и говорит:

«Ну что ж, за храбрость бачок компоту, остальное поднесет капитан второго ранга».

И верно. Вернулись на базу. Я доложил капитану второго ранга все по порядку. Он пожал мне руку, поблагодарил за службу. Вскоре меня наградили медалью «За отвагу».

Как-то вскоре после войны мне, работавшему тогда корреспондентом севастопольской газеты, пришлось идти в Балаклаву пешком. Трамвайная линия еще не была восстановлена, автобусы не ходили, и люди либо добирались на попутных, либо шли пешком. Ходьбы до Балаклавы часа два с половиной, и в хорошую погоду это просто приятная прогулка, особенно если попадется попутчик. Именно так и случилось со мной на этот раз. Мне попался попутчик. День выдался прохладный, хотя еще стоял август. Выйдя из города, я увидел сидевших у дороги женщин, поджидавших машину, и чуть подальше — моряка с газетой в руках. Фуражка у него с козырьком. На погончиках по две золотые нашивки. А фланелька и синий воротничок новенькие, с иголочки. «Интендантская служба»,- подумал я и, подойдя, спросил:

— Давно ждете, старшина?

— Да уж порядочно,- ответил он глуховатым голосом. Лицо у него было красное. Нос большой, выгнутый. Глаза спокойные. Я вынул папиросы, закурил и угостил матроса. Узнав, что я тоже направляюсь в Балаклаву, он предложил: — Пошли пешком, чего тут стоять.

Я согласился. Дорога, поднимаясь на холм отбеленной холстиной, виляла меж темных воронок, жалась к грудам развалин, к тому, что раньше называлось дзотами. В канавах и на побуревшей придорожной траве еще лежали ржавые рамы от грузовиков и продырявленные черепа танков. Попутчик мой оказался необыкновенно спокойным человеком. Говорил он неторопливо, но охотно. Мы познакомились, и я узнал, что фамилия его Сергеев, что служит он в дивизионе подводных лодок и уходить с флота не собирается.

— В переделках не приходилось бывать? — спросил я, видя, что на груди у него нет наград.

— Всякое было,- неопределенно ответил он.- Наше дело такое: в воду, так в воду, на дно, так на дно.

— Как на дно?

Сергеев усмехнулся.

— Страшного ничего нет. У меня профессия такая. Водолаз я.

— А-а. Тогда понятно.

— Но один разок думал, что придется отдать концы…

Мы поднялись на холм и поравнялись с небольшим домиком, одиноко стоявшим с правой стороны дороги. Я спросил Сергеева:

— Виноград тут нельзя купить?

— Сейчас справимся.- Он шагнул к калитке и через несколько минут вернулся: -Будет виноград!

Мы сели возле заборчика, закурили.

— Так, значит, один раз думали, что придется концы отдать? — сказал я.

— Было такое дело,- мягко улыбнулся Сергеев.- Интересуетесь, значит. Ну ладно, расскажу. По приказу командования наш дивизион подводных лодок менял базу, переселялся из одного порта в другой. Ну вместе с лодками шла и наша «Матка». Так мы свой корабль называем… Он у нас вроде плавучего общежития. Ну вот. Когда опасная зона кончилась, лодки ушли на задание, а мы — своим ходом, без охраны. Чтобы не напороться на фрицев, пробирались мелями, ближе к берегу. А туман ладно укрывал нас от «юнкерсов». Все было нормально, но тут нанесли нас черти на рыбацкие сети. Намотало на винт, и — стоп! Вызывает меня командир корабля и говорит: «Надо очищать винт. И побыстрее. Положение наше, сами знаете… Туман век держаться не будет».- «Понимаю,- говорю,- товарищ капитан второго ранга». Спустили баркас, погрузили снаряжение и подплыли к корме. Оделся я и полез. Под корму парохода подвели пеньковый конец, и я, перебираясь по нему руками, добрался до кронштейна. Вижу, винт так обмотался сетями, что стал похож на огромную куклу. Я отпустился от подкильного конца и перебрался к винту.

— А на чем же вы стояли? — спросил я.

— Стоять там не на чем. Висеть пришлось.

— А как же работать?

— Так… Одной рукой держись, а другой работай.

— Сколько же так продержаться можно? Ведь вы же, водолазы, груз на ноги надеваете, и он вас книзу тянет.

— Верно. Груза мы надеваем пять пудов. Но тут, видите, какое дело,- с подкупающим добродушием сказал Сергеев, видя мою неосведомленность в этом вопросе.- У нас в воде помощник есть, и весь этот груз он берет на себя.

— Какой помощник?

— Воздух! Только пользоваться, конечно, им надо умеючи. Держать в костюме столько, чтобы тебя и вниз сильно не тянуло, и кверху не поднимало. И чтобы вентиляция, понятно, была хорошая, иначе много не наработаешь: закружится голова, и все…

Тут к нам вышла хозяйка дома с полным лукошком винограда. Гроздья были тяжелые, душистые, ягоды крупные, с кислинкой и такие сочные, что можно было захлебнуться соком. Покончив с виноградом, мы отправились дальше. Дорога теперь уже катилась с холма, и перед нами открылась широкая долина с белеющими постройками, зелеными квадратами садов и виноградников. А за всей этой красотой у самого моря стояли синие горы.

— Ну, так, значит, как же дальше-то? Вы добрались до винта? — спросил я.

— Да… Одной рукой держусь, а другой режу. И дело у меня пошло хорошо. А наверху у телефона мой дружок Иноземцев сидел. Слышу, спрашивает: «Ну что там?» — «Кромсаю,- говорю.- Работки здесь хватит». А у самого уже лоб и шея мокрые. Сети, видно, старые были, так темными шмотьями и отваливаются, а веревки — не перережешь. Крепкие! Режу, кромсаю, в шлеме над головой воздух посвистывает, и вдруг пароход вздрогнул, словно кто его толкнул. «Видно, лодка подошла»,- думаю и чувствую новый толчок. «Что там, водяные черти, что ли, пароход подталкивают?» — спрашиваю. Иноземцев отвечает:

«Понимаешь, катер фашистский из тумана вынырнул, да получил по зубам и скрылся. Давай очищай быстрее».

— Откуда же он взялся? — спросил я.

— А черт его знает. Пронюхал.

— Ну и что же вы?

— Да мне-то что? Я под пароходом, до меня ни пуля, ни снаряд не достанет… Работаю ножом вовсю, но спокойствия на душе уже нету. Ведь корабль наш без движения. И фашист может зайти с любой стороны. Думаю, а сам кромсаю и кромсаю, и уже не только лоб и шея, а и спина вся мокрая. А пароход снова начал вздрагивать, и я понял, что на нем опять заработали пушки. Обрезаю последние веревки и слышу — кричит Иноземцев: «Алло, Иван, давай быстрее! Снова появился! Слышишь!» И тут что-то рядом так грохнуло, что у меня зазвенело в ушах. «Поднимай наверх!»- крикнул я Иноземцеву и отпустился от винта. Отпустился и сразу начал проваливаться в темную глубину. Падаю и ничего не могу понять, только темень все гуще, да от быстро увеличивающегося давления боль в ушах такая, хоть караул кричи. Стукнулся я ногами о грунт и повалился на бок.