— Да нет, это не он, не он бомбил... — защищал его кто-то.
Охранник Сережа нервно играл телефонной трубкой.
— Алекс, Акбара забрали! Надо что-то делать…
— Билл уже здесь?
— Нет… Позвонил, что задержится.
Добавил шепотом:
— У него был очень странный голос...
Соат в кабинете не было. В двух баллонах стояли цветы. Алекс вспомнил собаку.
Срок приема писем прошел, работы почти не было.
В обязанности Алекса входила только переписка с МОЧИ. Отвечать на их вопросы. Задавать им свои. Общаться.
За последнюю неделю он получил из МОЧИ только два запроса.
Вначале попросили прислать карту Афганистана. Через час написали, что не надо. Потом запросили статистику о количестве влюбленных в Узбекистане, в разрезе по возрастам и областям. Билла тогда в офисе не было, Алекс бросился к Акбару. Акбар издал ртом неприличный звук и сказал писать запрос в Министерство статистики.
Знать бы, что сейчас там с Акбаром... Вчера, глядя на то, с каким спокойствием Билл режет, накалывает и пережевывает мясо, Алекс думал: “А не сдал ли Билл сам своего дорогого компаньона?”
Кроме карты Афганистана и статистики по влюбленным, от МОЧИ никаких вестей не приходило.
Хотя по Проектному документу они уже должны были “сообщить и распространить предварительные результаты по концептуализации первоначальных результатов”. Что означала эта абракадабра, Алекс не знал, но, на всякий случай, отправил запрос в МОЧИ. “Дорогой Алекс, — отвечала МОЧИ, — мы перегружены работой. Мы даже были вынуждены уничтожить многие классные игры в наших компьютерах. Мы еще только заканчиваем подсчет несправедливостей. Более подробно я отвечу тебе по возвращению из отпуска”. Письмо было подписано какой-то африканской фамилией, казавшейся длиннее, чем само письмо.
Разоблачение
Алекс проверял электронную почту.
Пять писем предлагало возбуждающие средства.
Облако объявлений плыло по интернету и орошало почтовые ящики.
Алекс принялся удалять; яростно защелкала мышь.
И чуть не удалил письмо Билла.
“Привет, Алекс! Помнишь, я говорил тебе о том, что наш гренландец готовит разоблачения Лотереи? Смотри приложение”.
Пока загружалось приложение, Алекс рассматривал пыль на столе и вспоминал гренландского профессора. Они сидели в тот день вдвоем, перед банкетом. Профессор его о чем-то спрашивал. Алекс что-то отвечал. “А как у вас тут со справедливостью?” — наконец улыбнулся профессор и посмотрел на Алекса добрыми холодными глазами.
По мере того как Алекс читал, в голове возникала и шевелилась картина.
Льдина. От глобального потепления или другой глобальной гадости она отрывается от берега.
На льдине — маленькая фигурка профессора. Вокруг него, притопывая и дуя в ладони, — слушатели; по рукам ходит термос с чем-то обжигающим.
— Друзья, — говорит профессор. Замерзшие глаза и носы смотрят на него. Льдину качает. — Друзья, я давно предполагал, что эта льдина отколется от берега. Я написал об этом две книги и двадцать одну статью. И вот она, наконец, откололась.
— Вы — Галилей, — хрипло говорит кто-то.
— Нет, — не соглашается профессор, — я не Галилей... Время Галилеев прошло.
— Совсем прошло? — спрашивает юноша с термосом.
— Да, — отвечает профессор и взмахивает руками, чтобы не упасть. Качает. — Да, — повторяет профессор. — Я доказал формулу невозможности появления Галилея в современном мире. Формулу невозможности появления Ньютона. Я вывел это из формулы современного мира. К сожалению, наша льдина не оборудована доской...
“...современный мир, — писал профессор в своем разоблачении, — переживает кризис демократии. Из священной ценности она превратилась в дешевый амулет, вроде тех, какими торговали в римских храмах. Современный мир стал миром фикций — миром просвещения без просветителей, гуманизма без гуманистов, демократии без демократов. Парадоксально, но свой вклад в обесценивание демократии внесли как раз международные организации, созданные для того, чтобы эту демократию обеспечивать. Если народ еще может каким-то образом контролировать свои правительства, избирать или свергать их, — то каким образом он может контролировать международные организации? Мне могут возразить, что и сами эти организации тоже не могут ничего контролировать, у них нет ни полиции, ни тюрем, ни бомб и ракет. Но на этом же основании можно сказать, что и религии, и средства массовой информации тоже ничего не контролируют!”
Откуда-то все-таки появилась доска. Как только профессор начинал на ней писать, доска падала.
— Таким образом, — говорил профессор, пока две женщины в одинаковых плащах поднимали доску, — международные организации создают новую реальность, полную фикций. Они наводняют мир профессиональными демократами, профессиональными борцами за справедливость, профессиональными альтруистами.
Качало. Беременную женщину, стоявшую на краю льдины, тошнило прямо в Атлантический океан. “Пирожки!” — кричал по-гренландски парень в тюбетейке и тащил за собой санки с товаром.
(Алекс читал: “...одним из таких проектов стал Проект МОЧИ — Третий мир, который я имел возможность изучить самым внимательным и непосредственным образом. Целью его, как утверждается в его документах, является повышение количества справедливости. В чем же они собираются измерять это количество? Все очень просто: в количестве вмешательств со стороны международной общественности по установлению справедливости”...)
— Обратите внимание, — кричал профессор, — чем больше вмешательств, тем больше справедливости! Но мы... Мы, Люди Льдины, мы должны сказать во весь голос... Сотни людей будут следить за нашим плаванием... — Два горбуна принялись ставить палатку. Мимо них, хрустя босоножками по снегу, шла Ольга Тимофеевна — несла сдавать книги в букинистический. ...мы приплывем на нашей Льдине в Великобританию и скажем: “Потомки викингов! Вы изобрели английский язык, и человечество разделилось на тех, кто может произнести артикль t h e, и на тех, кто не может. Вы изобрели свободы, но до сих пор не сумели произвести их в нужном ассортименте... Вы спрятали у себя в Гринвиче Время, но однажды сундук, в который вы его заперли, откроет трансвестит и все часы начнут показывать пространство, потому что время исчезнет”. ...мы приплывем на нашей Льдине в Россию, и скажем: “Потомки Достоевского! Некогда, для того, чтобы показать миру, что государство есть зло, вы изобрели самое глупое государство. Для чего с тех пор вы пытаетесь его улучшить? Разве можно улучшить то, что изначально создано для ухудшения?” ...мы приплывем на нашей Льдине в Узбекистан и скажем...
Кто-то уже разводил костер. Некоторые танцевали.
Алекс поднес трубку к уху:
— Да, Билл...
— Ну что, прочли?
Голос у Билла был странный: громкий и веселый.
— Еще не до конца, — сказал Алекс.
— Как вам его вывод, что третьего этапа Лотереи не будет, а?
— Как не будет?.. Нет, я еще не дочитал до этого места.
— А... Читайте. Не забыли про наш вчерашний договор?
— Нет, — скривил губы Алекс.
— Молодец, — похвалила его трубка. — И вот еще. Останетесь сегодня на ночь в офисе, на дежурство... Да, где-то с девяти вечера. Не волнуйтесь, компенсируем.
“Почему у него такой радостный голос?”
— Билл, как вы себя... чувствуете? Вы будете сегодня в офисе? Билл, вы меня слышите? Билл... что с Акбаром? Алло... Вы меня слышите? Вы слышите меня?..
В трубке шумели тяжелые холодные волны.
Алекс поднялся и стал медленно ходить по льдине.
Уход
Вера складывала вещи. Вещи. Вещидзе. Вещенко. Вещевская.
Почему она такая Вещевская? Откуда столько вещей? А носить — нечего. Женский парадокс. На пол падали какие-то платья, свитера, бесконечные ночные рубашки. Мужчины назло ей дарили весь этот хлам.
