Итак, Номер Один и Номер Один, поигрывая под столом наручниками, готовились к неприятной дискуссии о сквозняках.

Все же один из следователей подошел к двери и профессиональным жестом ощупал ее. Потом ощупал место, которое занимала дверь, до того как раскрыться. Это место не пробуждало в руке никаких ощущений, кроме неприятной впадины, в которую проваливалась ладонь. Впадина была уже коридором.

Выдернув руку из коридора, Номер Один сказал:

- Там никого нет.

Другой Номер Один многозначительно улыбнулся:

- Что-то у нас там часто никого нет.

Первый Номер Один уже собирался пойти обследовать на предмет затаившихся родственников коридор, но, услышав обидную реплику, остановился:

- Вы подозреваете, что это я причастен к его исчезновению?

- Нет, это вы подозреваете, что это я причастен к его исчезновению! Я и не подозревал, что вы подозреваете, что я вас подозреваю... то есть не подозреваю...

- Заговорились! - оборвал Номер Один.

Другой Номер Один быстро внес эту реплику в тетрадку, засчитав пинком.

Закрыв дверь, Номер Один двинулся обратно. У окна он остановился.

Окно было большим и голым, без занавесок. В нем жил и влажно блестел город, разграфленный рамой на шесть частей, включая небо. Кабинет, в котором трудились следователи, находился на одном из последних этажей. Весь город трепыхался в запыленных стеклах, как гигантская бабочка или муха, накрытая сачком...

И был прекрасен.

Время спасло город от землетрясений, бомбежек, туризма; защитило от коммунистов, нацистов, макдоналдсов и археологов; от умных крыс и глупых голубей;

от всего, что могло разрушить или осмеять его перезревшую девичью красоту.

Следователь, человек художественно не бесчувственный, в который раз залюбовался городом... В который раз спросил себя, не этот ли вид из окна удерживает его от того, чтобы плюнуть и уйти из проклятого кабинета. А может, и из самого управления, содрать с себя форму, надеть джинсы и свить себе семью, показав напоследок язык своему напарнику и этой легкомысленно увядающей секретарше. Хотя ей, возможно, и не стоит.

"Да, этот вид на город меня здесь и держит", - подумал следователь.

- Что? - переспросил голубоглазый двойник за столом.

"Неужели я начал думать вслух?" - Следователь покрылся профессиональной испариной. Отпарковавшись взглядом от окна, торопливо подошел к столу:

- Нет, ничего... Я подумал, что мы, в конце концов, знаем об этом человеке...

- О нем? - спросили голубые глаза за столом; флегматичные пальцы помахали фотографией.

На фотографии стоял и улыбался в пустоту мужчина лет двадцати пяти...

А может, и сорока: смотря как истолковать морщины, которые стекали от носа к подбородку, окаймляя крупноватый рот подобием круглых скобок. Эти морщины могли обозначать старость, тошноту, юношескую прыщавую бессонницу или просто небрежность фотографа. Скорее всего, эти морщины ничего не обозначали - просто росли на лице, как щетина, и удлинялись с годами, как тени.

Кроме морщин, никаких достопримечательностей на лице не водилось. Даже глаза были вполне ординарными. Две аккуратные лужицы, из которых головастиком глядел зрачок. И все же что-то знакомое, безудержно знакомое сидело в этом лице. Какая-то своя неопознанная архитектура...

Следователь посмотрел на следователя. Тот опустил фотографию:

- О нем мы знаем почти все.

- Все - это то же самое, что ничего. Мы не знаем его душу, - скосясь в окно, проговорил Номер Один.

- Для чего нам ее знать... Мы разыскиваем тело. Тело, вышедшее вчера приблизительно в восемь сорок из принадлежащей ему квартиры в Первом Переулке Процветания, дошедшее без всяких приключений до трамвайной остановки на площади Друзей Человека, затем погрузившееся в трамвай номер одиннадцать, водитель которого, как установлено, был его дальним родственником...

- Дальним родственником - чего?

- Что?

- Родственником его тела или родственником души?

Следователи снова сидели за одним столом, с одинаковыми - словно были частью обмундирования - нахмуренными лбами, и было уже неясно, кто из них только что стоял у окна, разглядывая каменную кожу города, а кто в это время крутил в пальцах фотографию.

- Мы ищем гражданина нашего города, - сказал наконец один из них. - И для нас неважно, было ли у него тело, была ли душа. Главное, что у него были родственники! При этом жил совершенно один. У него даже не было собаки!

- Да, он жил совершенно один, без собаки, которой у него не было, и без родственников, которые у него были. Я, например, уже начинаю подозревать его самого...

- В чем? В том, что он сам потерял себя в городе?

- Не обязательно себя терять в прямом смысле. Можно просто... уехать.

Тяжелая пауза.

- Куда уехать? - сказал один из следователей, исполнив бровями танец удивления. - Куда можно уехать из нашего города?

- В Париж, - ответил следователь, брякнув первое попавшееся слово из школьного курса географии для будущих следователей.

- Но у него же там нет родственников...- страшным шепотом откликнулся другой. - И вообще, зачем ездить в Париж? Что есть в Париже, чего нельзя найти у нас?

- И притом дешевле и лучшего качества...

- Гораздо дешевле и гораздо лучшего качества!

И замолчали - не веря ни слову, ни даже букве, сказанной друг другом.

Единственное, в чем они были согласны, - это то, что из города нельзя уехать.

Никто и не пытался уехать. Те, кому удавалось здесь родиться, буквально с младенчества начинали ценить этот свалившийся на них лотерейный билет. И умереть хотели тоже здесь. Хотя с этим делом не спешили, будучи страстными поклонниками гантелей, утренних пробежек по проспекту Трех Граций и вегетарианских пиров.

- Помните, три года назад пропал... как его?

- Да, три года назад... И тоже не могли найти.

- Ага, так и не смогли. Фамилию не помню.

- Фамилии не было. Фамилия пропала вместе с ним.

- Да, поэтому и не смогли найти.

Следователи посмотрели друг на друга и заработали костяшками пальцев по столу.

- Интересно, кто будет... следующий...

При слове "следующий" дверь неожиданно ожила и стала не очень уверенно открываться. Следователи увидели высокого человека в плаще, широкополой шляпе и с рыжей бородкой.

Застряв на пороге, мужчина тщательно облизал кабинет своими маленькими невеселыми глазами.

- Вы кто? - спросили его из-за стола.

- Я? - удивился человек, продолжая взглядом экскурсию по кабинету. -

Я - следующий.

- Тогда заходите. - Ему указали на стул, который был такой же желтый, как и стол, и такой же исцарапанный неумолимым временем.

Человек отлепился от порога и вошел, загребая длинными слабыми руками. Опустился на стул, ссутулившись и продолжая ощупывать воздух перед собой маленькими непоседливыми глазами.

- Почему вы не вошли сразу? - спросил один из Номеров Один. - Мы уже пять минут ждем, когда вы зайдете.

- Сразу надо входить, - заметил другой Номер Один.

Следователи посмотрели друг на друга. Взаимные подозрения, на какое-то время отхлынувшие, снова сообщили о себе покалыванием в правом боку...

- Правда? - удивился человек на стуле. - Меня звали? И я не пришел?

Голос у него был сухой и тонкий; не человек говорит, а комар в обличье человека.

- Я задремал, - продолжал он. - Виновата ваша кушетка в коридоре - слишком уж уютная. Вот с ней и надо разбираться, а я только стал жертвой ее уюта.

И засмеялся, прикрывая ладонью рот, в котором было явно небогато с зубами.

- Мы вас позвали не для того, чтобы вы нам про кушетку сказки рассказывали, - сказал один из следователей.

- Про кушетку мы и сами всё знаем, - вставил другой и зачем-то пнул первого под столом.

Тот ойкнул и быстро сделал запись в своей тетрадочке. Оба следователя снова посмотрели на все еще посмеивающегося незнакомца и сказали липкими от вежливости голосами: