Памятник Песталоцци в Бирре

Так как положение Песталоцци сильно ухудшилось. 15 февраля, по его распоряжению, его перевезли в ближайший городок Бругг, где его осмотрел врач. 16 февраля он был уже без сознания и 17-го о семи часов утра он умер.

19 февраля состоялись похороны. Через глубокий снег его гроб был перенесен в деревушку Бирр и опущен в могилу, вырытую у фасада сельской школы. Небольшая кучка людей проводила величайшего педагога XIX столетия до его скромной могилы у маленькой деревенской школы.

Непонятый до конца современниками, глубоко оскорбленный мелкими людьми, сводившими свои мелкие счет; он умер одиноко, так же, как в одиночестве он прешел весь свой жизненный путь. Никто, кроме разве его жены, почти полвека бывшей его чуткой и верной помощницей до конца не понимал всей глубины высказанных им и частично проведенных на практике идей. Среда, в которой он жил, не могла, да и не хотела понять этого своеобразного мятущегося, вечно неудовлетворенного, но вечно ищущего человека. Он хотел построить здание новой школы, здание нового воспитания в ту эпоху, когда для того еще не было создано необходимых условий. Отсюда — обычная с буржуазном обществе трагедия людей, далеко ушедших от своего века.

Перед нами прошла жизнь Песталоцци, жизнь, охватывающая четыре пятых века, жизнь, наполненная кипением горячего сердца, жизнь необыкновенно полная, насыщенная жизнь творца, жизнь подлинного общественного деятеля.

Каковы итоги этой жизни? Что дал Песталоцци человечеству, что дал он трудящимся? В чем его значение? Какой след оставил он после себя? Что, наконец, он дал Стране советов?

Деятельность Песталоцци была разнообразной. Он пытался быть практическим деятелем, сельским хозяином, промышленником, он много написал в своей жизни, стал известен как романист, окончил свою жизнь как всему миру известный педагог, стоявший четверть века во главе самых разнообразных педагогических учреждений.

Мы искусственно выделяем в его жизни ряд различных областей— общественную деятельность, литературные занятия, педагогику и т. д. Говоря о Песталоцци, мы вспоминаем о нем то как о педагоге, то как о деятеле швейцарской Директории, то как об авторе социального романа. Мы не всегда при этом помним о том, что трудно представить себе жизнь более единую, единую во всем ее разнообразим, чем жизнь Песталоцци. Что бы он ни делал. куда бы его ни бросало пламенное сердце, везде он обуреваем одной и той же мыслью, одной и той же над всем доминирующей идеей. Это идея — помочь народу, помочь трудящимся — беднякам.

Песталоцци был энтузиастом этой идеи. Она, как крепкий цемент, сковывает в некое монументальное единство все разнообразие работ, увлечений, порой даже авантюр Песталоцци. Это замечательнейший пример служения едином цели, подчинения всего себя единой идее.

В то же время в мировую историю Песталоцци вошел только как педагог. Забыты его романы, во всяком случае их не читает никто, кроме профессиональных педагогов, да и эти подходят к ним. конечно, не как у художественным произведениям, а как к педагогическим трактатам Он не сыграл какой-нибудь крупной роли а революционном движении своего века, он ни в коей мере не был вождем. Поэтому историк швейцарской революции упомянет о нем только вскользь. Однажды, на очень короткий момент, загорается его имя в бурях Французской революции. Песталоцци ярко откликался на общественные события, но он никогда не вел за собой кого-нибудь. Совершенно очевидно поэтому, что ни его общественная ни его литературная деятельность не могли дать ему бессмертия.

В историю, повторяем, он вошел как великий педагог.

Педагогика Песталоцци — это доподлинная социальная педагогика. Это не социалистическая педагогика, не педагогика пролетариата, не пролетарская педагогика. Она имеет право быть названа социальной и потому, что всегда исходит из интересов трудящихся масс, она социальна и потому, что никогда не отрывается от всех других сторон жизни трудящихся, рассматривая себя лишь как отдельное звено во всем комплексе условий, определяющих жизнь людей. Никто до Песталоцци не поставил этого вопроса в такой форме. Среди буржуазных и мелкобуржуазных педагогов никто после Песталоцци не поставил вопроса глубже. Социал-реформистами во всем мире прославлен как творец «социальной педагогики». Наторп, выдвигавший триединую формулу: воспитание для общества, в обществе, через общество. Это удобная формула для тех. кто заинтересован в затушевывании классовых противоречий. Поэтому буржуазные педагоги всех стран прославляют Наторпа.

Поучительная параллель: с одной стороны человек, живший в ту эпоху, когда сколько-нибудь оформленного рабочего движения не существовало, ставит все вопросы воспитания с точки зрения интересов трудящихся, среднего и беднейшего крестьянства, стремясь на этих путях во что бы то ни стало помочь народу: с другой стороны, человек, величающий себя социалистом, надумавший свою «социальную педагогику» в эпоху обострения классовых битв после Маркса, после Энгельса, холодно выдвигает формулу абстрактного социального воспитания.

Насколько неизмеримо выше для нас первый и насколько неизмеримо ближе для нас первый и как вызывает нашу ненависть и презрение второй!

Неудивительно поэтому, что и вопросы трудового воспитания поставлены у Песталоцци с далеко большей смелостью и большей глубиной, чем у кого-либо из его буржуазных и мелкобуржуазных «последователей». Как мы видели, для Песталоцци труд является могучим средством воспитания, также как и воспитание является средством для обеспечения определением трудовой профессии. Для Песталоцци не существует противоположения между общим и профессиональным образованием, его общее образование в то же время профессиональное, его профессиональное образование в то же время имеет глубокое общеобразовательное значение. И то и другое вместе подчинено задаче социальной, задаче поднятия подавленных, эксплуатируемых беднейших масс на высоту нормальной обеспеченной и счастливой жизни.

И эта идея не могла быть воспринята и развита его буржуазными «наследниками». Ведь если итти по этому пути, по которому начал итти Песталоцци, пришлось бы с неумолимой неизбежностью притти к пролетарской педагогике. Его классовая постановка вопроса о воспитании, перенесенная в условия XIX–XX вв., его страстная любовь к эксплуатируемым и угнетенным могли получить и действенное выражение только в борьбе пролетариата. Поэтому-то так бледно, так равнодушно пишут буржуазные историки о нейгофском опыте. Его нельзя вычеркнуть из истории Песталоцци, ведь на него ушло шесть лет его жизни; это яркая страница, ее нельзя вырвать из биографии, но ее буржуазный историк-педагог старается затенить, смазать, передать как одно из чудачеств гениального человека.

Так стремились буржуазные наследники вытравить все классовое из деятельности Песталоцци, представить его как бесклассового теоретика-педагога, как великого методиста начальной школы.