Ноги вязли в сугробах. За голенища ссыпался снег. По затылку хлестал ветер.
– …осело, расползлось и едет теперь по всем швам… Понимаешь? При таком положении за ранеными никого не посылают. Понимаешь? – говорил подпоручик Морозов, пытаясь за ушки сапога вытянуть застрявшую в сугробе ногу. – За мной, за боеспособным отделением, – другое дело… Видишь, я же не ошибся… А за ними… – он уже подошел к крайней теплушке санитарного поезда и открыл дверь: – А за ними вот – никогда!..
Друг подле друга, прикрытые соломой и шинелями, уже снятыми с замерзших, белые, с бурыми и сине-лиловыми пятнами на щеках, лежали на полу теплушки раненые корниловцы.
* * *
– Господин подпоручик, и это вы их всех сюда перетаскали? – почему-то шепотом спросил подпоручика Морозова Нартов.
В темном углу теплушки стоял какой-то молодой, коренастый солдат, с рыжими и густыми, как щетка, бровями.
– Нет. Он это… – кивнул на него головой подпоручик Морозов. – Единственный санитар, оставшийся при поезде. Он же и отапливал. Два дня… Костылями, носилками…
Рыжий санитар дышал в кулаки и под самым носом тер их друг о друга.
– Здорово! – подошел к нему я. – Ну что же ты?.. Здорово!
– Здрасьте! – вдруг быстро ответил тот, не по-солдатски кивнув головою.
– Здрасьте, здрасьте! – улыбнулся я. – Как звать тебя, молодец?
Санитар подумал и, не торопясь, поправил фуражку без кокарды.
– Ленц моя фамилия будет. Иохан Ленц.
– Немец?
– Та-а! Семля немного под Саратов есть. Из колонистов будем. Та-а, Ленц, Иохан.
Я опять улыбнулся:
– Молодец, Ленц! – и хлопнул его по плечу: – Спасибо за службу. Что – санитар?
– Wo-o… В золдат зачислен.
– А какого полка?.. Куришь?..
– Мы первого Катериноштатский немецкого имени Карл Либкнехт, курим.
– Ах ты, милая голова! – засмеялся Нартов. – Первый Катериноштадтский курить изволит! Ах ты, Либкнехт ты!..
– Смотри-ка, везде люди! – сказал за нами кто-то.
– Пленный ведь, а сколько людей спас! О Господи!..
* * *
…С дверей срывались сосульки. Стены теплушек были пробиты инеем. Бежал сквозняк…
– …Нет, подпоручик Морозов, бросьте меня водить по этому леднику!..
– …Подпоручик Морозов! Бросьте!..
…Во всех теплушках, уткнувшись головами под шинели, лежали замерзшие корниловцы, безрукие и безногие.
– Подпоручик Морозов! Ехать нужно!.. Уже поздно, Николай Васильевич…
Подпоручик Морозов меня не слушал. Мне стало страшно.
– Николай Васильевич!
Мне показалось, подпоручик Морозов сходит с ума.
– Нартов!.. Эй, Нартов!..
Над крышами поезда грузно бежал ветер… Подошел Нартов, и вскоре бронепоезд «Россия» медленно подходил ко взорванному мосту.
* * *
– На насыпь осторожней! Эй, вы там!.. Не так, – головой вперед… Вот… Так вот… Правильно!.. А ну, который это?
– Одиннадцатый, господин поручик!
Было уже темно. На рельсах синими блестками плескалась луна. Над рельсами, играя с ослабевшим ветром, бежал снег.
– Двенадцатый?.. А Свечников где?.. Где Руденко?
– Эй, Свечников!.. Руден-ко!..
…тринадцатый, четырнадцатый…
Пятнадцатый раненый тяжело хрипел…
– Осторожнее! Не растрясывай! Нартов, да поддержи же!
Когда уже и шестнадцатого раненого подняли на площадку, появились наконец Руденко и Свечников. Они волочили два тяжелых мешка.
– Что это? – удивленно спросил я.
– Магги… Ну и запасов там!.. Надо б вернуться, господин поручик.
Я взглянул на часы.
– Залезай, шакалы!..
Мы поднимались на площадку, ерзая животами о промерзлую броню.
* * *
На площадке невозможно было ни присесть, ни встать на колени. Раненые заняли слишком много места. Мы стояли глухой стеной, обхватив друг друга за пояса.
Черная снежная равнина быстро и круто скользила из-под поезда. Мне казалось, она срывается вниз и горбатой, бешеной волной бьет под колеса.
– Держись! Эй! Крепче!..
Высоко поднятая за нами четырехдюймовка чертила над горизонтом какие-то широкие круги и полукруги. И вдруг:
– Стой!.. Эй, стой!..
– Стой!..
За криком – вверх – взвился ветер и сразу же сорвался, сбитый внезапным выстрелом в небо.
Черная волна над насыпью рванулась кверху, вздулась и вдруг остановилась, гулко ударившись о броню.
Подпоручик Морозов соскочил с площадки и по шпалам побежал в темноту. За ним побежал Нартов.
– Упал? Кто? Кто упал?..
Но никто ничего ответить не мог.
Было лишь слышно, как на площадке перед нами стонали раненые и как дышал в темноте тяжелый и усталый паровоз.
Наконец Морозов и Нартов вернулись.
– Упал Руденко… Насмерть!..
…И опять побежала вдоль насыпи крутая, черная волна.
* * *
На станции нас встретил поручик Ауэ.
– В чем же дело, черт вас дери? Подпоручик Морозов!.. Подпоручик Морозов, в чем дело?..
– Прикажите разгрузить… – указал на переднюю площадку подпоручик Морозов.
Когда раненых разгрузили, четверо из них мутными уже глазами смотрели в темноту.
Бои в кольце
В деревне Гусяты, где был расквартирован наш батальон, было уже совсем темно.
– Не стоит раздеваться, поручик, – сказал мне подпоручик Петин, командир пулеметного взвода нашей роты. – Ложитесь так. Сейчас набегут красные. Они всегда теперь ночью…
Седоусый хохол-хозяин снимал на лавке валенки. Я сел рядом с ним и стал натягивать снятые было сапоги.
– Хорошо дома-то сидеть, а? – спросил хохла подпоручик Петин. – Спать ляжешь… А нам каково?
– Сыдилы б дома, панычу. Никто б ни ниволил.
За стеной мычала корова.
Ночью мы вскочили.
За деревней металась быстрая ружейная пальба. Точно ударяясь друг о друга, над крышей разрывались гулкие снаряды.
– Строиться!
Мы бросились к дверям, хватая спросонья чужие винтовки.
А седоусый хохол сидел на лавке и, глядя на нас, почесывал поясницу.
* * *
…Ночной ветер путался в голых ветвях.
Прикрывающая отступление 5-я рота медленно обходила деревню. Наша, 6-я, вышла на ее юго-западную окраину и стояла под стеной какого-то пустого строения, с содранной крышей. 7-я и 8-я были уже далеко за деревней.
Мимо нас проходили последние силуэты отставших от рот солдат.
Вот, подпрыгивая и качаясь на снежных крутых ухабах, прогремела походная кухня, и вновь вдоль опустевшей дороги побежал лишь низкий одинокий ветер, точно испуганный приближением боя.
Прошло еще полчаса.
– Кого мы ждем, поручик?
– Красных. Если удастся, мы ударим в тыл. А вы, – ротный обернулся к подпоручику Петину, – вы подогрейте с фланга… Эй, не курить!
На дорогу, кивая передками саней, выехал небольшой обоз. Чья-то рука, поднятая с последних саней, качаясь в воздухе, то сжимала, то разжимала пальцы.
На фоне темного неба эти черные пальцы казались большими и бесформенными. Две сестры в желтых овчинных полушубках и в папахах поверх косынок бежали, спотыкаясь, за санями.
Над нами опять прогудело несколько снарядов. Шагах в пятистах они разорвались, брызнув в небо золотым и острым огнем.
– Барбосы! По обозам!..
Прошло еще полчаса…
* * *
– Пропустить обе цепи! По дозорам не бить!
Поручик Ауэ расправил плечи, вышел на дорогу и поднял роту движением руки:
– В цепь!.. Господа офицеры…
Мне казалось, ротный не командует, а беседует с кем-то, спокойно и тихо.
Мы рассыпались в цепь, одним флангом упираясь в деревню, входя другим в темную ночную степь – к югу.
Цепи 8-й роты и наступающих на нее красных шли с севера.
Минут через десять мы открыли частый огонь…
– Справа, по порядку… рассчитайсь!
– Первый.
– Второй.
– Третий.
…Утро медленно сползало с неба. Пленные красноармейцы, понуро опустив головы, стояли неровной, длинной шеренгой.
