— Сейчас это уже неважно. Расспрашивали Рушата и о Джалиле. Каждый раз он отвечал, что Джалиль – поэт-патриот, член подпольной антифашистской группы. И умер Джалиль как герой.

— Твой Рушат – тоже герой. Как Джалиль. Не сломался.

— А мы разве сломались? Потому и сидим. Рушата прерывали, не давали договорить, били, орали на него, что Джалиль – предатель, изменник Родины. А он повторял своё и следил, чтобы в протокол заносили его показания без искажений…

— Ему еще удавалось и в протокол заглядывать?

— Да, он не подписал бы вранье…

— Кто навел на Джалиля? Почему его назвали изменником Родины? Расскажи, Равиль!

— Вся история началась с того, что ещё в феврале 1946 года бывший военнопленный Явдат Шамбазов дал показания, что Муса Джалиль остался жив и скрывается на нелегальном положении где-то в Западной Германии. На основании этого показания четвёртый отдел МГБ СССР 18 ноября 1946 года завёл разыскное дело на Залилова Мусу Мустафовича (Мусу Джалиля). Он обвинялся в измене Родине, пособничестве врагу и других смертных грехах. К розыску «опасного преступника» была подключена широко разветвлённая агентурная сеть.

— И что, Муса так и не общался с немцами?

— В том-то и дело, что общался…

— Ну, тогда чекистов можно понять.

— Все, кто видел Джалиля в Германии, в один голос заявляли, что он одно время находился на свободе. Разгуливал по Берлину в гражданском костюме, без всякого конвоя. Встречался с татарскими эмигрантами и руководителями комитета «Идель-Урал». Одно время даже жил в доме главы татарского комитета Шафи Алмаса, которого немцы прочили в «президенты» будущего «независимого» государства Идель-Урал. Отсюда делался вывод, что он верой и правдой служил немцам. О подпольной же деятельности поэта знали немногие…

— Конспиратор…

— Вдову поэта Амину Джалиль регулярно вызывали на Лубянку, заставляли вечера напролёт стоять в коридоре. У неё дома оставалась пятилетняя дочь Чулпан. У вдовы поэта все время допытывались: нет ли каких-нибудь вестей от мужа? Кто к ним приходил и зачем? О чём говорили? Если она забывала о чём-то сказать, её поправляли и строго предупреждали.

— Знакомый почерк. Топтунов, значит, прикрепили…

— В апреле 1947 года имена татарских писателей Мусы Джалиля и Абдуллы Алиша были включены четвёртым управлением МГБ СССР в список особо опасных преступников, подозреваемых по целому ряду политических статей.

— Если б они оказались в СССР, то их точно бы к стенке приставили.

— В те же годы своё параллельное расследование проводил и друг поэта, критик и литературовед Гази Кашшаф. Тот самый, которому в одном из последних писем с фронта Джалиль завещал сбор и публикацию всего своего литературного наследия. Гази Кашшаф встречался с бывшими военнопленными и записывал их показания. Все свидетели единодушно утверждали, что Муса вёл подпольную работу против немцев, позднее был арестован и казнён в берлинской тюрьме.

— Герой! — восхитился Тимофей Молодцов.

— Но мало кто хотел признать его героизм… — ответил Равиль.

— Продолжай! — потребовал Василий. — Интересно же!

— А что, и продолжу! — заявил Равиль. — Когда таких показаний набралась целая папка, Кашшаф обратился к тогдашнему первому секретарю Татарского обкома КПСС Муратову с просьбой лично разобраться с делом Мусы Джалиля и его товарищей. Муратов ознакомился с материалами и передал папку в МГБ. Тогда Гази Кашшафа вызвали на Чёрное озеро и сделали строгое внушение: «Кто позволил Вам подменять компетентные органы?»

И всё же на Чёрном озере тоже не дураки сидели. Поняли, что Муса Джалиль невиновен. В органы безопасности поступали сведения о героическом подвиге поэта и по их собственным каналам. Резидент советской разведки в Италии Горшков ещё в ходе войны получил сведения о том, что в Берлине действует подпольная организация, во главе которой стоит татарский поэт Муса Джалиль. Горшков был уроженцем Казани, выпускником местного авиационного института, поэтому он знал о поэте ещё до войны, читал его произведения. На свой страх и риск резидент послал своего человека через линию фронта, чтобы связаться с подпольщиками и дать им необходимые инструкции. Но подпольщиков к этому времени уже арестовали.

В январе 1946 года в руки Горшкова попала третья Моабитская тетрадь, которую принёс в советское посольство в Риме турецкий подданный, этнический татарин Казим Миршан. Посольство переслало тетрадку в Москву, где её передали в «компетентные органы». Здесь следы третьей тетради затерялись.

Жену Джалиля то принимали подчёркнуто уважительно, как жену погибшего поэта-фронтовика, то буквально выгоняли из Союза писателей, как жену изменника Родины. То собирались издавать книги Джалиля, то выбрасывали имя автора либретто из афиш оперы «Алтынчеч». А когда по радио передавали песни на его стихи, диктор объявлял: «Слова народные…»

— Да, народным героем был твой Муса…

— Вот в такой обстановке группа писателей Татарии вновь обратилась к секретарю обкома Муратову. А он передал их запрос в Комитет государственной безопасности и убедительно попросил разобраться, наконец, в этом деле.

И тогда за это дело взялся один из руководителей МГБ республики генерал Токарев. Лично ознакомившись с делом Джалиля, он признал правоту татарских писателей, и в мае 1949 года послал новый запрос в Москву, в котором, по сути, потребовал полной реабилитации Мусы Джалиля и его боевых товарищей.

И добился! Хотя и не сразу. Вначале из Москвы последовал ответ, что якобы бегство Джалиля на Запад документально подтверждено. Но генерал не успокоился и послал в Москву копии свидетельских показаний о гибели Джалиля.

Москва долго молчала. Затем сообщила, что в связи с гибелью разыскиваемого в 1944 году оперативное разыскное дело на него прекращено.

Но до самой смерти Сталина имя Джалиля в Татарстане по-прежнему оставалось под запретом. Первой нарушила заговор молчания «Литературная газета», опубликовавшая 25 апреля 1953 года первую подборку моабитских стихов М. Джалиля. И сделал это писатель Константин Симонов.

— «Жди меня»…

— Симонов знал и о подозрениях органов, и о грязных сплетнях вокруг имени Джалиля. Но полагал, что сами стихи лучше всяких доводов отметают эти подозрения. «В жизни можно солгать, в песнях – никогда». И Симонов решил опубликовать подборку моабитских стихов М. Джалиля в журнале «Новый мир», главным редактором которого был сам Симонов.

— Жуткая история…

— Хорошо еще, что реабилитировали героя. А сколько таких осталось безвестными или с клеймом «предатель»? — отметил Тимофей…

А через несколько дней Василий Пономаренко рассказал своим друзьям о Голодоморе. А потом свои истории рассказали Андрей и Тимофей.

Таким образом, к полету на «Лунолетах» готовились сразу две группы космонавтов – обычная и зэковская… Согласно историку советской науки Гелию Шамсудинову, в состав обычной группы, тренировавшейся в Звездном городке, носящем сегодня имя Гагарина, входили вначале 12 человек. Это были Алексей Леонов, Юрий Артюхин, Валерий Быковский, Олег Макаров, Виталий Севастьянов, Николай Рукавишников, Павел Попович, Валерий Волошин (пока его не отчислили за еврейское происхождение!), Георгий Добровольский, Петр Климук, Анатолий Воронов, Георгий Гречко…

В мае 1967 года были сформированы первые три экипажа: Леонов-Макаров, Быковский-Рукавишников, Попович (сменивший Артюхина) — Севастьянов. А группа лунонавтов все увеличивалась. Вскоре в нее были включены Сергей Анохин, Геннадий Долгополов, Владимир Бугров, Владимир Никитский, Виктор Пацаев, Валерий Яздовский, а также математик Валентин Ершов. В 1968 году к «лунной» группе присоединились Андриан Николаев, Евгений Хрунов, Виктор Горбатко, Борис Волынов, Георгий Шонин, Анатолий Куклин, Анатолий Филипченко, Константин Феоктистов, Владислав Волков… Ни эти почти тридцать человек, ни зэковская четверка ничего не ведали друг о друге.