В цепи его умозаключений прозвучало важное предостережение, что в царящей атмосфере благодушия, чрезмерной самоуверенности, «в этой одуряющей атмосфере зазнайства, атмосфере народных манифестаций и шумливых самовосхвалений люди забывают о некоторых существенных фактах, имеющих первостепенное значение для судеб… страны (курсив мой. - К. Р.)».
Он не скрывал того, что не удовлетворен качеством организационной и хозяйственной работы и предложил создать систему обучения для всех ступеней партийной иерархии. От первичных организаций до «центральных комитетов национальных коммунистических партий». Но основной выход Сталин видел в притоке свежих, молодых грамотных заместителей на всех уровнях управления. «Прежде всего надо суметь, товарищи, напрячься и подготовить каждому из нас себе двух замов», - говорил он.
Он не стал скрывать и того, что видит в этих заместителях возможную смену руководства, - «свежие силы, ждущие своего выдвижения ». Он говорит о необходимости «расширять таким образом состав руководящих кадров… Людей способных, талантливых у нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не перестаивали на старом месте и не начинали гнить. Ищите да обрящете».
Отмечая роль высшего эшелона партии, он указал: «Эти товарищи должны дать не одну, а несколько смен, могущих заменить руководителей Центрального комитета нашей партии». Сталин высказал простую мысль: « Мы, старики, члены Политбюро, скоро отойдем, сойдем со сцены. Это закон природы. И мы хотели бы, чтобы у нас было несколько см ен».
По существу, он выдвинул программу переобучения и обновления партии. Однако его призыв «натолкнулся на глухую стену непонимания», на нежелание обсуждать то, что он предлагал обсуждать.
Из двадцати четырех членов ЦК, выступивших в прениях, пятнадцать снова свели все партийные проблемы к необходимости поиска врагов. Это выглядело, как парад попугаев, повторявших заученные слова.
Признав с готовностью свои ошибки и сложив ответственность за недостатки на своего предшественника Шеболдаева, 1-й секретарь Азово-Черноморского крайкома Евдокимов сразу же заговорил об обилии врагов. «Везде, - утверждал он, - в руководстве (края) сидели враги партии, и первые и вторые секретари… Почти все звенья затронуты, начиная с наркомзема, наркомсовхозов, крайвнуторга и так далее. Крепко, оказалось, засели в прокуратуре… Весь огонь враги сосредоточили на захвате городских партийных организаций».
Освобожденный еще 1 февраля 1937 года за произвол, творимый в Киеве, от обязанностей секретаря Киевского обкома партии, Постышев нашел единственное оправдание своим ошибкам. Он говорил: «Мы ведь на Украине все-таки одиннадцать тысяч всяких врагов исключили из партии, очень многих из них посадили». Аналогичными по смыслу стали выступления Шеболдаева, Кабакова, Гамарника, Угарова, Косарева.
Только выступления Яковлева и Маленкова, говоривших о невнимании, казенщине, бюрократизме и равнодушии к людям, несколько изменили настроение выступающих. После этого участники пленума перешли к выяснению отношений друг с другом. Члены Политбюро компартии Украины Кудрявцев и Любченко обрушились на Постышева. Андреев критиковал Шеболдаева, секретарь ВЦСПС Полонский - Шверника. Косноязычный Хрущев, отстаивающий свой метод чистки от врагов народа, пытался опровергнуть Яковлева. То, что вереница ораторов не осознала сказанного в докладе Сталина, было очевидно. Присутствующие не поняли смысла его выступления.
Они приняли призыв покончить с благодушием за ходячие слова - за политическую риторику. Поэтому в заключительном слове Сталин остановился на семи вопросах организационно-политической работы: « По которым нет у нас вполне ясного понимания (курсив мой. - К. Р.)».
Он предельно ясно обозначил свою позицию: «В речах некоторых наших товарищей сквозила мысль о том, что давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с троцкистом, или кто-либо в одной общественной столовой где-то по соседству с Троцким обедал… Это не выйдет, это не годится».
Сталин прямо и недвусмысленно предупредил о недопустимости огульного обвинения всех бывших троцкистов в антисоветской деятельности. Он подчеркнул, что « нельзя стричь всех под одну гребенку … Среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые уже давно отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших-случая колебаться в сторону троцкизма. Было бы глупо опорочивать сейчас этих товарищей ».
Сталин отдавал себе отчет в том, что вещи, очевидные для него, часто были непонятны другим. И чтобы обосновать свою позицию, он подчеркнул слабость и количественную незначительность людей с троцкистским прошлым. Он указал, что даже в 1927 году за троцкистов голосовало только 4 тысячи членов партии. Далее с учетом их тайных и явных сторонников насчитывалось лишь «около 12 тысяч членов партии, сочувствовавших так или иначе троцкизму.
Вот вам вся сила господ троцкисто в. Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожестве троцкистских сил ».
Можно ли трактовать слова Сталина иначе, чем в высказанном им смысле? Но разве это призыв к разворачиванию репрессий?
Абсурд в том, что хрущевская пропаганда 60-х годов утверждала, будто бы именно выступление Сталина на февральско-мартовском пленуме послулсило импульсом к началу необоснованных репрессий. На этом тезисе грели руки «дети оттепели». Грязная, нечистоплотная ложь, сочиненная полуграмотным Хрущевым, была подхвачена его клевретами и вписывалась в учебники.
Нет, Сталин не призывал к активизации бездумной борьбы с «троцкистами», как клеветала «История партии» хрущевских времен. Наоборот. Он говорил о совершенно противоположном. Именно он предостерегал от истерии в этом вопросе. «У нас развелись люди, - саркастически подчеркнул Сталин, - больших масштабов, которые мыслят тысячами и десятками тысяч. [Для них] исключить 10 тысяч членов партии - пустяки, чепуха это».
Остановившись на чистках 1935-1936 годов, он заявил: «То, что мы за это время понаисключали десятки, сотни тысяч людей, то, что мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии , то, что за последние два года чистка была и потом обмен партбилетов - 300 тысяч исключили. Так что с 1922 года у нас исключенных насчитывалось полтора миллиона.
То, что на некоторых заводах, например, если взять Коломенский завод… Сколько там тысяч рабочих? ( Голос с места: тысяч тридцать ). Членов партии сейчас имеется 1400 человек, а бывших членов и выбывших с этого завода и исключенных - 2 тысячи на одном заводе. Как видите, такое соотношение сил: 1400 членов партии - 2 тысячи бывших членов на заводе. Вот все эти безобразия, которые вы допустили, все это вода на мельницу наших врагов… Все это создает обстановку для врагов и для правых, для троцкистов, и для зиновьевцев, и для кого угодно . Вот с этой бездушной политикой, товарищи, надо покончить».
Сталин прямо обвинил партийных руководителей хрущевского, постышевского, косиоровского типа, осуществлявших массовые чистки и исключавших сотни тысяч коммунистов из партии, в том, что они « искусственно плодят количество недовольных и озлобленных и создают, таким образом, троцкистам резервы ». Он требовал прекращения «революционного» экстремизма.
Резко осуждая массовые исключения из партии рядовых коммунистов, Сталин вместе с тем предостерегает от выдвижения на руководящие должности людей «безотносительно их политической и деловой пригодности».
Он указал на карьеристическо-местнические настроения, культивируемые в среде партийной номенклатуры. Когда « чаще всего подбирают работников не по объективным признакам, а по признакам случайным, субъективным, обывательски-мещанским. Подбирают чаще всего так называемых знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению своих шефов ».
