Итак, еще один большой нажим на работу, и план «Тороса» будет блестяще завершен.

Весенний ремонт.

Через три дня на «Торосе» опять появились гости — с мыса Стерлегова приехал на двух нартах геологический отряд в составе четырех человек под начальством геолога Левского. Геологов застала распутица, и они, вконец измученные, кое-как добрались до «Тороса». По договоренности с П. В. Виттенбургом мы снабдили геологов продовольствием и направили их в залив Бирули к месту обнаруженного месторождения слюды.

12 июля с корабля ушел продовольственный транспорт к мысу Песцовому на самой восточной окраине нашего района работ. Пятидесятикилометровый маршрут предстояло сделать с грузом в девяносто кило. В отряд было назначено шесть человек. Путь до мыса Лагерного в Таймырском проливе прошел без особых приключений, хотя иногда люди брели по колено в воде. В наиболее узкой части Таймырского пролива, к нашему несказанному удивлению, оказалась чистая вода. Огромная полынья заняла всю ширь пролива. Своим возникновением полынья была обязана наличию здесь стремительных течений, которые мы наблюдали во время гидрологических работ. Над водой стоял гомон бесчисленной водоплавающей птицы. Пока мы устраивались в находящейся на мысе Лагерном палатке, ревизор успел настрелять в полынье уток и гусей, и мы получили прекрасный ужин. Ночь провели на четырех разостланных на песке спальных мешках.

На следующий день поход продолжался, но на льду пролива мы встретили так много сквозных промоин, что в конце концов, пройдя около 15 километров, вынуждены были перейти со льда на берег.

Дальнейший путь для тяжело нагруженных нарт был отрезан. Весь груз был распределен на плечах, и наш транспорт превратился во вьючный. Итти по мокрой береговой тундре было не легче, но зато безопасней. Особенно тяжело пришлось матросу Замятину, на спине которого была укреплена бутыль с двадцатью пятью литрами керосина. При каждом его шаге керосин болтался в бутыли, раскачивая носильщика из стороны в сторону. В этот день мы прошли с грузом на плечах сорок километров.

Весь доставленный груз был заложен на мысе Песцовом высоким гурием из камней. Пока люди устраивали базу, я пошел на север, думая встретить топографический отряд Юдова, но, к сожалению, так его и не нашел. С вершины горы мне впервые удалось разобраться, наконец, в той путанице, которую представлял собой восточный район острова Таймыра. Берега здесь оказались настолько изрезанными глубокими и узкими заливами, что не мудрено было большую часть из них принять за проливы. В действительности остров Таймыр разделялся только на две части, но каждая из них представляла собой настоящий лабиринт из длинных и очень узких заливов и бухт. Нашим топографам предстояло затратить тут немало труда.

Через три дня мы вернулись на «Торос», пройдя в общей сложности более ста километров.

Лето, кроме тепла, принесло нам также и прекрасное улучшение стола. Над всей южной частью архипелага Норденшельда беспрестанно пролетали стаи перелетных птиц. Часть из них расположилась на озерах в тундре. Гуси начали сбрасывать свое зимнее оперение, что на время лишало их способности летать. Огромные стаи, тяжело переваливаясь с боку на бок, бродили по берегам озер, представляя собой прекрасный объект для охоты. Иногда нам удавалось разживиться и оленем, но это, конечно, было делом случая. Слишком пугливо это грациозное животное, единственными средствами обороны которого являются чутье и быстрые ноги.

К середине июля число сквозных промоин вокруг «Тороса» увеличилось; мы решили сделать попытку сдвинуть судно с места и отойти хотя бы метров на пятьдесят. Дело в том, что за зиму рядом с кораблем накопилась такая масса различных отбросов, что они просто угнетали своим видом зимовщиков. Заложив под перемычки между промоинами несколько зарядов аммонала, мы разбили весь лед, который, казалось, держал судно, и дали полный ход машине, но «Торос» оставался все же на месте. Та «ледяная чашка» под трюмом, о которой я упоминал выше, продолжала держать нас в плену. Попытки стронуться в места продолжались и в последующие дни, но результаты оставались прежними — корабль упорно не хотел покидать своего насиженного гнезда.

18 июля из Гидрографического управления была получена телеграмма с предложением обеспечить в предстоящую навигацию проход судна с грузом в залив Бирули, где предполагалось начать разработку месторождений слюды. Съемка залива входила в наш план работ, и в этом отношении новое поручение не увеличивало общего объема нашего задания, но промер залива надо было выполнить сверх нашего плана. Вследствие того что ледовый покров в архипелаге мог вскрыться в любой момент, судно нельзя было оставлять без достаточного числа команды, и поэтому на выполнение промера мы решили выделить только двух человек. На промер пошел я в сопровождении ревизора.

Летнее тепло и наличие в районе залива Бирули отряда геологов и наших топографов избавили нас от необходимости тащить на себе лагерное снаряжение, а перелетная птица должна была обеспечить нас пищей; мы отправились с одними только ружьями, лотом, секстаном и ледовым буром. Ледовый покров представлял собой испещренную глубокими каналами поверхность с большим количеством сквозных промоин, которые как «волчьи ямы» поджидали нас на каждом шагу. Местами мы просто брели по сплошным озерам воды площадью не менее квадратного километра.

На полуострове Еремеева мы встретили топографический отряд М. И. Цыганюка. Все люди у него были совершенно здоровы, работы быстро продвигались вперед. Залив Бирули был уже снят, и сейчас отряд шел с работой к мысу Триангуляционному, где должен был встретиться с отрядом Юдова, делавшим съемку материка от мыса Геленорма на запад.

Напившись горячего чая у Михаила Ивановича, мы вышли прямым путем через полуостров Еремеева в залив Бирули. На западном берегу последнего, на входном мысу топографы оставили палатку с запасом продовольствия, подкрепленного парой десятков свежих гусей. В этой палатке мы и решили обосноваться на все время промерных работ. Тундра уже успела покрыться зеленым ковром мхов и даже травы. Местами этот ковер украшали сплошные островки из цветов, чрезвычайно напоминавших наши подснежники, но гораздо более нежного строения. Залив Бирули имел ледовой покров такого же характера, как и бухта Ледяная: всюду шли глубокие каналы с большим числом сквозных промоин.

— Вот это здорово, Николай Николаевич! Ходи себе и промеряй глубины без всяких буров; вон оно, солнышко-то, за нас как поработало хорошо, — восторгался мой спутник.

— Хорошо-то, Кузьмич, хорошо, да только ходить-то как? Больше половины каналов придется в брод переползать.

— Прыгать будем — я мальчишкой через такие рвы перемахивал, что любо смотреть было, а тут что, ерунда!

Мы и в самом деле начали эти дикие прыжки, но случалось и просто итти через воду в брод. К неприятностям этих ванн мы привыкли уже давно, но я все же опасался за состояние здоровья работников. Постоянная сырость и холод вызывали у некоторых матросов появление на щиколотках ног очень болезненных нарывов, и вообще такой режим едва ли мог быть полезным. Так или иначе, но работа шла.

Иван Кузьмич находил в нужном месте проталину во льду и измерял глубину, а я в это время определял место засечкой секстаном. Работу затрудняла неважная видимость. Небо было почти безоблачным; яркое солнце заливало все своими лучами, и над поверхностью льда и сырой земли все время стоял низкий туман. Иногда он рассеивался, но чаще всего заставлял нас терять время в ожидании прояснения. Чтобы помочь беде, мы выложили на берегах не менее пяти каменных гуриев, местоположение которых определили по триангуляционным знакам. Эти гурии и служили основанием для координирования нашего промера. Туман прекращал работы иногда неожиданно: то он стоял непроницаемой пеленой среди дня, то опускался ночью. На наше счастье в заливе Бирули стояло две палатки на противоположных его берегах, и мы в случае появления тумана имели возможность получить приют для отдыха в расстоянии не более 5 километров от места работы.