Глава девятая
Магадан — столица Колымского края
За годы нашего пребывания в Норильске на красноярской пересылке ничего не изменилось. Сразу по прибытию больных дизентерией зэков, а их было немало, поместили в госпиталь. Мы расположились по баракам в зоне. Как и год назад, в основном, контингент на пересылке состоял из блатных, но они, видя нашу сплоченность, не приставали. Здесь, на красноярской пересылке, мы впервые услышали стихи:
Товарищ Сталин, вы большой ученый,
В тюремном деле вы познали толк,
А я — простой советский заключенный,
И мой товарищ — серый брянский волк.
За что сижу — по совести не знаю,
Но прокуроры, видимо, правы,
И вот сижу я в Туруханском крае,
Где при царе бывали только вы.
И дождь, и снег и мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра,
Вы здесь «из искры раздували пламя»,
Спасибо вам, я греюсь у костра.
И вот сижу я в Туруханском крае,
Где конвоиры строги и грубы,
Я все это, конечно, понимаю,
Как «обостренье классовой борьбы».
Вчера мы хоронили двух марксистов,
Мы их не накрывали кумачем,
Один из них был «правым уклонистом»,
Другой, как оказалось, не при чем.
Я вижу вас, как вы в парадной шапке
И в кителе идете на парад,
Мы рубим лес и сталинские щепки,
Как раньше, во все стороны летят.
Живите ж сотни лет, товарищ Сталин,
И как бы трудно не было здесь мне,
Пусть будет много чугуна и стали,
На душу населения в стране.
Только в 1983 году, здесь, на Западе, я узнал, что эти популярные среди зэков строки принадлежат перу талантливого писателя — Юза Алешковского.
На Красноярской пересылке мы пробьши еще пару недель. К этому времени наши больные поправились. И снова в путь… На грузовиках на товарную станцию. Затем в пульмановские вагоны — «краснухи». По 55–60 зэков. Обычная перекличка. Конвой усиленный: в каждом вагоне по 4 автоматчика, на крышах ручные пулеметы. ЕДУТ НОРИЛЬСКИЕ ПОВСТАНЦЫ!
В полутемных вагонах через зарешеченные оконца читаем названия станций и городов: Канск, Тайшет, Нижнеудинск, Зима, Черемхово, Иркутск. Эшелон мчится без остановок, словно литерный поезд времен войны. Но вот все ринулись взглянуть на чудо природы — озеро Байкал. Внизу, под насыпью, вода прозрачна, видны камушки на дне, путь лежит прямо у самого берега. Затем пошли забайкальские знаменитые туннели.
…Чита, Сковородино, Свободный, Облучье. В Комсомольске на Амуре наш состав расцепили по 5 вагонов и на пароме переправили через широкий Амур. На другом берегу состав снова сцепили и через день прибываем в порт Ванино. На холме расположилась знаменитая пересылка, повидавшая за десятилетия миллионы зэков. Греет дальневосточное солнце. Нам ясно: везут на Колыму, другого пути отсюда нет. На Колымской трассе лагерь на лагере до самой Индигирки.
Вечером, когда все улеглись, выхожу из барака. Пахнет морем. У нас ночь, а в далекой Москве еще день…
Из рассказов о Колыме мы уже знали про знаменитый «Дальстрой» и о его начальнике — жестоком Гаранине, расстрелянном впоследствии властями, и сменивших его чекистах, о перевозке золота специальными самолетами из Магадана на «материк».
Наутро началась погрузка нашего этапа на пароход. Гуськом по трапу шли мы в пасть железного зверя. Просторный трюм оказался мал для такого количества зэков. Расположились на железном полу, подстелив бушлаты и телогрейки. Сколько тысяч зэков уже повидали этот трюм?
Пароход был специально приспособлен для перевозок «живого товара». Тусклые лампочки на потолке, небо видно лишь через квадратный проем на палубу. К проему два-три раза подходит привязанный на цепи бурый медведь, смотрит вниз — в трюм, на нас. Это любимец пароходной команды. И хоть его наверняка кормят лучше, чем нас, он тоже невольник — на цепи.
Некоторое время спокойно плывем через пролив Лаперуза, потом начинает качать. Шторм усиливается. Нас начинает бросать от стенки к стенке. Никто не может спать. Из бочки-параши выливается на пол содержимое. Так проходят два дня и две ночи. Жара и духота несносны. Раздеваемся до пояса. На четвертую ночь причаливаем в бухту Нагаево. На длинном причале невероятное оживление: все освещено прожекторами, суетятся какие-то чины в форме МВД, стоит целый полк солдат с автоматами и пулеметами. Видимо предупреждены о том, что прибудут норильские бунтовщики. Выстраиваемся в колонну и под обычное: «Внимание, заключенные, шаг влево, шаг вправо считается побегом, конвой стреляет без предупреждения» медленно идем по широкой мощенной дороге в город Магадан. Ни одного светящегося окна — город спит. На боковой улице я заметил вывеску: «Городской театр им. Горького». Мне вдруг вспоминается популярный в довоенное время исполнитель романсов Вадим Козин. Помню его знаменитый романс: «Ночь светла над рекой, ярко светит луна и блестит серебром голубая волна…» Народ буквально осаждал прилавки, где продавались пластинки с его песнями. И вдруг он исчез. Одни говорили, что он сидит, другие — что работает директором городского Магаданского театра, мимо которого мы сейчас медленно бредем.
Но вот наша очередная обитель — магаданская пересылка. Бросаемся на нары и мгновенно засыпаем. Утром следующего дня разглядываем с возвышенности Магадан и порт Нагаево. Удивительная закономерность: все пересылки на возвышенностях. Так было в Куйбышеве, Челябинске, Красноярске, в порту Ванино. Местное начальство радуется поступлению бесплатной рабочей силы и сразу же начинает формировать бригады. Несколько недель работаем на строительстве огромного овощехранилища. Затем часть из нас направляют дальше. Начинается путь по знаменитой колымской трассе — главной артерии Колымы. Наша группа состоит из 450 человек. Прибываем в поселок «Аркагала», который делится на два маленьких поселка: «Арес» и «Арек». Здесь один из лагпунктов «империи Берлага» — колымских Особых лагерей. У зэков нет номеров на одежде. Начисляются какие-то копейки за работу, открыт ларек, появились газеты и журналы. Эти перемены произошли всего три недели назад! Пока мы были в пути на Колыму! Раньше здесь был тот же режим, что и в Степлаге в Казахстане и в Горлаге в Норильске. Значит режим сломлен! Значит недаром была наша забастовка в Экибастузе и восстание в Норильске! Но еще не все требования выполнены: нет пока зачетов, нет пересмотра дел.
На этот раз меня посылают на кирпичный завод вместе с Иосифом Лернером, Анатолием Гусевым, Иваном Р., Степаном М., Павлом П. Работа тяжелая. В перерыве выходим погреться на солнышке. Но нет, не греет солнце колымское…
Прохладное колымское лето незаметно переходит в морозную осень. Мы по-прежнему работаем на кирпичном заводе. В октябре 1953 года лагерное начальство торжественно объявляет о введении зачетов. Еще одна наша победа! Но начальство хитрит: день за два будут засчитываться только работающим в шахте. Прикидываю свой срок. Мне осталось пять с половиной лет, которые могу «скосить» в шахте за три. Так я оказался в бригаде шахтеров. Получаю экипировку и валенки. Там, на глубине 2-х тысяч метров, вечная мерзлота. Впервые спускаюсь в шахту. Попадаю на самую тяжелую работу. Как же потом будет обидно, что этот тяжелый труд окажется напрасным вместе с заработанными зачетами. Амнистия 1953 года нас, политических, не коснулась. Блатные получили по ней свободу, а мы продолжали «тянуть срок».
