— Видишь ли… — снова начал он разматывать очередной бесконечный клубок, — нам сообщили только прозвище: Кудрявый. Ну, и кое–какие подробности. Их вполне хватило, чтобы попал в силки. И, что бы ты думала, он сделал? Остригся! Сбрил бороду! Успели предупредить, это ясно. Теперь нужно «ждать, пока волосы отрастут, проверить, в самом ли деле вьются…
Эксперт вышел, погруженный в раздумья, похоже забыв о том, где находится и с кем разговаривает.
У Лилианы перехватило дыхание. Заметив на полочке стакан, забытый Кыржэ, она схватила его и одним глотком выпила оставшуюся там воду.
— Пожалуйста, пусть мама придет на свидание! Пусть обязательно придет!
Но Кыржэ не слышал ее — тяжелая железная дверь уже захлопнулась за ним. Что можно было сделать? Только упросить маму… Другим путем передать что‑либо на волю невозможно.
Она поднялась с постели, прислонилась щекой к холодному железу двери. Крикнула:
— Надзиратель! Надзиратель!
Но у нее задрожал голос, стали подкашиваться ноги. Повалившись на пол, она даже не смогла запахнуть халат.
Кудрявый… Только она так называла его… открыв тайну одному–единственному человеку. Человеку? Нужно поскорее подняться с пола.
Эксперт–криминалист проходит по длинному однообразному коридору, освещенному ломаными лучами солнца — кто знает, сколько препятствий пришлось им преодолеть, прежде чем заглянуть сюда… Он шел, отмечая глазами двери камер, наплывавших с каждым его шагом, скользя взглядом по замкам и глазкам на серой стальной обшивке дверей…
На пути ему повстречался Дан Фурникэ, удрученный, с низко опущенной головой. Его сопровождал надзиратель. Парень не заметил эксперта, и тот сам взял его за локоть. Они отошли в сторону.
— Господин Кыржэ, умоляю вас…
— Я догадываюсь, мой юный коллега, о чем ты хочешь просить меня, но не могу исполнить просьбу. На этот раз — не могу. С минуты на минуту должна прийти ее мать, поэтому не будем сейчас беспокоить… Пусть дождется свидания.
— Хотя, бы на минуту. Только взглянуть… Дело носит такой характер… в общем, не могу даже объяснить...
— Это не в твоих интересах. По правде говоря, и не в моих. Сейчас она доведена до такого состояния! Ты же, сознательно или бессознательно, можешь спутать карты — у девушки очень хрупкая, доверчивая натура. Кроме того, за каждым нашим шагом следит этот старый волк Кранц. Ты сам знаешь, что ему не так уж много нужно, в особенности когда речь идет о тебе. Прекрасно понимает, что ты не слишком надежен, не очень устойчив. Давно подозревает, что вся эта история с Томой Улму — не более как фарс, фикция. Поскольку ты — единственный источник, из которого поступили сведения о Кудрявом… Неужели не догадываешься? Иными словами: ты подсунул нам другого человека, с целью скрыть следы истинного Томы Улму. Дошло до того, что дело Лилианы, которую он объявил «святой девой», тоже может обернуться против тебя. Поэтому советую остерегаться, не попадаться ему на глаза.
— Хотя бы на минуту, господин Кыржэ, только посмотреть, — снова стал просить Дан. Он по–прежнему выглядел так, словно не мог избавиться от какой‑то тяжкой думы. — На одну минуту, не более…
— Да перестань ты, в самом деле! Отвяжись — и без того слишком распустился в этой конторе нравов! Сгинь с глаз! — вырвалось у Кыржэ, хотя он тут же сдержался, постарался скрыть злость. — Тебе не нужно видеть ее, поверь.
Он внезапно остановился посреди коридора.
— Все еще не ухватил сути? — Кыржэ словно бы пытался скрыть какой‑то недостаток, давший знать о себе самым неожиданным образом. — Ну ладно: моя главная добыча, вернее, не моя — наша… — уклончиво процедил он. — Одним словом, операция, занявшая так много времени и ставшая известной высшим инстанциям, оказалась… Чего мы в конце концов добились? Даже в меня, допрашивающего, арестованному удалось вселить сомнения.
— Вы в самом деле арестовали Тому Улму? — вздрогнул Дан. — В самом деле? Но как это вышло? — Спрашивал, он в то же время более всего боялся услышать ответ на свой вопрос.
— Наверно, слишком внимательно слушал военную сводку, оттого и стал таким забывчивым! — Кыржэ испытующе посмотрел на парня, затем отвел глаза. — Сколько б я ни смотрел ему в глаза — все время кажется, будто лечу в пропасть. В них как будто нечистый вселился… будь он проклят, этот Кудрявый! Нет, нет! — Он энергично взмахнул рукой, не давая перебить себя. — Я не собираюсь удирать. Пусть уж об этом мечтает Косой.
Дан вздрогнул, машинально приостановился. Однако тут же испугался, что отстанет от Кыржэ.
— У него и в самом деле вьющиеся волосы? — спросил он, как будто не разобрав последних слов эксперта. — Значит, тут не только одно воображение. Ну и как, что‑нибудь получается?
— Посмотри ему в глаза, попытайся разобрать, что в них скрыто! — сказал Кыржэ, продолжая шагать по коридору своей странной походкой. — Если представится возможность, поставлю у двери, посмотри, что за глаза у этого Томы. Пригодится, даже для «Полиции нравов». И не только Кудрявого стоит посмотреть. Уже доставлена и Елена Болдуре — молчит, будто глухая стена. Что ее ожидает? Проклятье! От них сейчас целиком зависит и моя судьба. У тебя, стажер–соблазнитель, какие‑то надежды еще остаются. Быть может, разжалобишь, вызовешь сочувствие. Имеешь к этому склонности. Что ж касается меня… — Он застыл, точно его одолело внезапно тяжелое предчувствие. — Если не удастся выполнить приказ шефов — крышка. — И снова оцепенел, как будто перед глазами замелькали видения одно страшнее другого. — Забудь о ней! Да, да, забудь… Скажи лучше, не напал ли на след немца, убежавшего из лагеря? Где, наконец, листовки, которые собирались печатать? Что с шапирографом?
Он громко окликнул надзирателя.
— Запирай, я ухожу! Проведи к выходу господина Фурникэ. — И договорил, переступая порог камеры: — Только смотри, не вздумай исчезнуть. Будь здесь, если вызовем, иначе…
Кранц сидел в углу на своем складном стуле, прямой как жердь, и следил глазами за арестованным, который ходил по камере, заложив руки за спину. Арестованный был в бумажном костюме, надетом прямо на голое тело.
— Сколько можно молчать, играть в простака, господин Тома? — принялся разглагольствовать Кыржэ. — Было бы куда лучше, если б вы родились на свет глухонемым… По крайней мере, никто б не мог упрекнуть…
— Моя фамилия Маламуд, — сказал арестованный, не переставая мерить шагами камеру. — Я говорю это бесчисленное количество раз.
— Извините, но поверить вам не могу. Кому может прийти такое в голову? — посетовал эксперт. — К тому же, если вы считаете меня подручным, в услужении… — он сдержанно кивнул в сторону немца. — Будто я всего лишь фикция — ни на что не влияю, ничего не решаю…
— И влияете, и решаете, — печально улыбнулся тот.
— Просто…каждого из нас ждет один конец.
— Кого послать на расстрел — это зависит от вас, — продолжал арестованный все с той же наивной и немного смешной уверенностью.
— Но если так, тогда в моих силах и миловать!
— Что же касается подручного, кто у кого в услужении, боюсь, что это… он, — арестованный указал на Кранца. — Так мне почему‑то кажется… Или же я ошибаюсь?
— Можно понять любой трюк, но только не Маламуд, нет! — Кыржэ уселся на скамье, по–мальчишески поджав под сиденье ноги. — Если арестованный всего лишь простой еврей, то его можно в любую минуту расстрелять, неужели не понимаете? Без всякого следствия и допросов… Если б вы были им на самом деле, да к тому же не скрывали этого — все было бы слишком просто… Смерть такого человека ни к чему не приведет, ничего не дает… То, что вы себе вбили в голову, — пустые выдумки, они вам не подходят. Тома Улму — внушительная личность, не какой‑нибудь маклер или продавец пуговиц…
— Упаси бог. Всегда был и останусь закройщиком, — возразил арестованный.
— Оставьте! Вы — руководитель подпольного центра, на счету которого акты саботажа — крушение поездов, поджоги, выведенные из строя линии телекоммуникаций… У подполья прямой контакт с русской армией. Более того — ваши эмиссары попытались проникнуть в ряды венгерских партизан… Поступили точные сведения и о том, что подпольные группы сотрудничают с немецкими коммунистами… В румынских частях появляются листовки, вложенные в пачки табака и сигарет. Вагоны с непарной солдатской обувью… Тома Улму — вы должны это понять — в любое время можно обменять на пленного генерала или другое высокое должностное лицо. В то время как за никому не известного Маламуда — сами понимаете… Напрасно же вы скрываете свое истинное имя, ставшее в какой‑то мере символом… Только излишне усложняете дело.
