Да, так я написал. А думал другое: «Я вернусь на Землю и не буду летать. Хватит».
Я отнес проекты в рубку и уложил - вместе с бортовым журналом - в металлический футляр.
А потом начался ад. Дьявольской силы аварийная перегрузка, наползавшая сквозь сон, как удушливый и бесконечный кошмар. Страх и боль, стиснутые в неподдающихся сну закоулках мозга. И смертельная слабость, которая медленно - как гангрена - сковывала тело… Через каждые пять дней приборы останавливали двигатели, аппараты электросна будили меня. Затем все начиналось сызнова. Это как в водовороте; крутит, бьет, несет куда-то, отпустит на секунду - глотнешь воздух и - снова пучина, снова тьма…
Все это время «Поиск» вели автоматы. Как я уже говорил, рация принимала с «Аргонавта» не только сигналы бедствия, но и координаты. По изменению координат приборы следили за полетом корабля. Ну, а погоня - любимое дело астронавигационных автоматов. Да, да, я не оговорился. Я бы даже сказал: страсть к погоням у них в крови, потому что их предки управляли самонаводящимися ракетными снарядами. И когда я - раз в пять дней - включал электронную машину, она четко и даже с некоторой лихостью сообщала:
– Продолжается преследование… Расстояние до цели…
Впрочем, скорее всего машина говорила обычным бесстрастным голосом. После пяти дней аварийной перегрузки всякое может померещиться.
Перегрузка… Если бы мы могли летать на наших кораблях со сверхсветовыми скоростями, все равно перегрузка помешала бы избежать раздвоенности времени. Даже при тройной перегрузке нужно почти четыре месяца, чтобы достичь скорости света. А за это время на Земле пройдут годы…
Но я отвлекся. Так вот, наступил день, и машина сказала:
– До цели - три километра.
«Поиск» шел с небольшим ускорением, и тяжесть почти не ощущалась. Это очень странно - когда после многих недель чудовищной перегрузки вдруг исчезает тяжесть. Словно сон наяву: хочешь сделать одно, а получается совсем другое. Чтобы добраться до пульта управления, пришлось долго рассчитывать каждое движение. Но это вызвало не досаду, а смех, самый настоящий смех…
Со скрежетом поднялся металлический щит иллюминатора. Лучи бортовых прожекторов пронизали тьму и упали на «Аргонавт»…
***
Шевцов говорил бесстрастным, ровным голосом. Однако Ланской понимал, что Шевцов совсем не бесстрастен. Просто в рассказ вошли звезды - и бесконечные звездные дороги, и судьбы погибших на этих дорогах кораблей, и звездное раздробленное время, идущее по-своему на каждом корабле. Поэтому голос Шевцова стал твердым и ясным. Каким он и должен быть у человека, способного пройти звездные дороги, изменить судьбу кораблей, преодолеть время.
***
– Конечно, я не ошибся, - продолжал Шевцов, - «Аргонавт» был мертв. Он погиб от взрыва ионного ускорителя. В моторном отсеке зияли огромные пробоины. Взрыв вспучил обшивку крыльев, скрутил ее, изорвал… Рули были смяты, как жалкие листки бумаги. Антенны локаторов надломлены…
Казалось, со страниц книги сошел древний парусник. В трюме его плещется вода, срублены мачты, сорван руль. Ветер со скрипом раскручивает штурвал, к которому никогда не прикоснется рука человека, и скрип этот отпугивает птиц. Течение несет безмолвный корабль сквозь ночь и непогоду. А может быть, скрип штурвала - это голос корабля? «Корабли умирают, как люди, - говорит он. - Иногда совсем молодыми, иногда спокойно состарившись в тихой, укрытой от непогод пристани. Но будь у кораблей выбор, они кончили бы свой век, как я - в единоборстве со штормом…»
«Поиск» медленно подходил к «Аргонавту». Бортовые прожекторы «Поиска» в упор освещали мертвый корабль. Холодный свет разлился по серому корпусу «Аргонавта», заискрился на рваных краях пробоин, ударил в черные, навсегда погасшие иллюминаторы.
На «Поиске» не было флага, и салютовать погибшему кораблю я мог только светом. Я отошел к пульту, нажал клавишу. Прожекторы погасли. И в темном круге иллюминатора возник слабый мерцающий свет: три точки, три тире, три точки.
Не помню, как я очутился у иллюминатора.
В небе, закрывая звезды, висел громадный корпус «Аргонавта». Вспыхивал и гас бледный огонек; три точки, три тире, три точки… Яркие лучи прожекторов подавляли этот слабый огонек, но сейчас он был отчетливо виден: три точки, три тире, три точки…
Я знал конструкцию корабля: там не могло быть никаких автоматов, подающих световые сигналы.
На корабле были люди.
С этого момента время понеслось со стремительностью потока, прорвавшего плотину. И подобно человеку, которого подхватил бурный поток, я запомнил - до мельчайших и ненужных деталей - что-то одно и не запомнил другое. В первые минуты я действовал машинально; бывает такое состояние, когда мысли человека всецело чем-то поглощены, а сам человек куда-то идет и что-то делает… Я включил магнитные эффекторы, подтянувшие корабль к «Аргонавту», спустился в шлюзовую камеру, надел скафандр, но думал только об одном: «Каким образом могли уцелеть люди на корабле, потерпевшем катастронфу около шестидесяти лет назад?»
***
Шевцов усмехнулся, в глазах его - впервые в этот день - блеснули живые искорки.
– Предвзятое мнение, - сказал он и развел руками, словно оправдываясь. - Для исследователя нет ничего опаснее предвзятого мнения. Азбучная истина, которую мы хорошо помним, когда речь идет о чужом предвзятом мнении… Да, я ошибался. Я решил, что этот корабль - «Аргонавт», и уверил себя в этом. Даже при встрече, заметив нечто незнакомое в обводах корабля, я приписал это результатам взрыва.
– Чужой корабль? - вполголоса спросил Ланской Тессема. Инженер отрицательно покачал головой.
– Входной люк оказался совсем не там, где я предполагал, - продолжал Шевцов. - Но это был только первый сюрприз. Когда я все-таки отыскал люк, его крышка поднялась сама. Я прошел в шлюзовую камеру, люк захлопнулся, зажегся свет. И тотчас же послышался очень спокойный, мягкий голос: «Здравствуйте. Пройдите, пожалуйста, в рубку». Я ничего не понимал. Ничего! Эта часть корабля сравнительно мало пострадала от взрыва, и я видел, что оборудование здесь слишком совершенное. Настолько совершенное, что его не могло быть не только пятьдесят или шестьдесят лет назад, но и в день моего отлета с Земли. Более того, пробираясь по узкому коридору, я обнаружил несколько приборов, которые когда-то сам проектировал. По ряду причин их не удалось довести до производства. В день моего отлета на Земле еще не существовало таких приборов!
Трап, ведущий в рубку, был сломан, но я в два прыжка - тяжести почти не ощущалось - добрался до двери. Рванув ее, я буквально влетел в рубку. Она была пуста. Людей на корабле не оказалось.
Как ни странно, я почти не удивился этому. Меня поразило другое. Здесь, в рубке, оборудование было еще более совершенное. «Здравствуйте», - произнес за моей спиной спокойный голос. Я тотчас обернулся. У двери стояла электронная машина. Небольшая, без контрольных сигналов, совсем не похожая на громадный серый шкаф на «Поиске».
Да, кораблем управляла машина. Через десять минут я знал все. Машина отвечала быстро и точно.
«Открыватель» (так назывался этот корабль) вылетел с Земли позже «Поиска». Именно поэтому он имел более совершенную аппаратуру. Вы спросите, как же он мог обогнать «Поиск», ведь оба корабля двигались примерно с одинаковой скоростью. Тут все дело в том, что «Поиск» вынужден был разгоняться сравнительно медленнее. Человек не выносит длительного действия больших перегрузок. А «Открыватель» стартовал с огромным ускорением. Максимальная скорость у обоих кораблей была почти одинаковой, но средняя скорость «Открывателя» намного превосходила среднюю скорость «Поиска». «Открыватель» стороной обошел черную пыль, побывал на одной из планет в системе Сириуса и возвращался на Землю. Взрыв ускорителя прервал полет. Электронная машина, управлявшая кораблем, приняла единственно верное решение: ждать встречи с «Поиском», идущим в этот район.
