– У нас есть наука и ученые, которые разгадывают все тайны, – продолжал объяснять он смотрящему на него с сомнением Микки. – Иногда я думаю, что именно в этом вся проблема. – С губ Гэри слетел еще один печальный смешок. Он вспомнил о кончине религии в своем мире, где религиозные тайны стали вовсе не такими уж таинственными. На ум пришла история с Туринской плащаницей. Долгое время считалось, что именно она покрывала тело Иисуса. А не далее как несколько дней назад Гэри видел по телевидению научно-популярную передачу. В ней ученые утверждали, что на самом деле плащаница была изготовлена через тысячу лет после смерти Христа.

Это было неминуемое столкновение науки и религии. И Гэри лишь недавно начал осознавать, что люди не только не разрешили противоречия, но даже не отдали себе толком в нем отчета. Религия зиждется на устаревших мифах, а наука со своими неопровержимыми логическими доводами не оставляет от них камня на камне.

– Всему находится объяснение. – Гэри опять засмеялся, на этот раз достаточно громко, чтобы привлечь внимание сидящих у тлеющих углей Кэлси и Пвилла. – А ты знаешь, каково это – быть смертным, Микки?

– О чем ты ведешь речь? – В тоне лепрекона звучала неподдельная заинтересованность. Он всей душой хотел разобраться, что это за штука, которая так очевидно огорчает его друга.

– Быть смертным, – повторил Гэри. – Понимаешь, когда людям не остается ничего таинственного, то они создают себе новую веру. Они начинают думать, что есть нечто, лежащее за пределами физической жизни. Такая философия называется духовностью.

– Глупо так жить.

Гэри вновь усмехнулся. С утверждением лепрекона нельзя было не согласиться. Но в то же время он знал, что и уйти ему от этого невозможно. От себя ведь не уйдешь. Он был продуктом своего мира, продуктом эры всеобщего торжества науки. Торжествовать-то она торжествует, но никакого баланса между физическими истинами и духовными потребностями так и не найдено…

– Это… – Гэри поискал слово, – приводит в отчаяние. Когда физический мир объяснен и растолкован до такой степени, что уже не остается места… – Гэри не закончил мысль. А какой в этом смысл? Незавершенная, она уплыла прочь, а он лишь с горечью покачал головой.

– Так ты считаешь, что у ваших ученых на все найдется ответ? Что они могут объяснить все? – осведомился Микки.

Может быть, только не это мое путешествие, подумал Гэри. Тут они зубы себе обломают. Чем бы на самом деле ни являлось это место под названием Волшебноземье.

– В моем мире нет волшебства, – торжественно ответил Гэри лепрекону.

– О, здесь ты заблуждаешься, – отвечал лепрекон, вынимая трубку изо рта и тыча наконечником длинного черенка в плечо Гэри. – Волшебство есть, оно никуда не делось, просто люди утратили способность видеть его.

– Волшебства нет, – настойчиво произнес Гэри. Его тон показывал, что он неколебим в своем убеждении. Затем он отвернулся от Микки и вновь воззрился на невероятный ночной полог.

– А могут ваши такие умные ученые объяснить, почему у вас сердце подпрыгивает при виде звезд? – довольный найденным доводом, спросил лепрекон, щелкая маленькими пальцами прямо перед носом Гэри. – Думаю, нет, – продолжал Микки в ответ на недоверчивый взгляд Гэри. – Твоя наука тебе этого не скажет, очень долго не скажет. Это волшебство, общее для всех народов, – никогда не сможет человек, или лепрекон, или фея, или даже дворф посмотреть на звездное небо и при этом не почувствовать притяжения волшебства.

Нельзя сказать, чтобы Гэри целиком согласился с доводом Микки, но все-таки в словах лепрекона было что-то успокаивающее. Человек из другого мира тихонько пропел вырванную из песни строчку, затем замурлыкал тихую песню, опять же из любимого своего альбома «Клык», на пластинке ее исполняла другая певица.

– О, какая дивная ночь, – наполовину пел, наполовину нараспев повторял он. – Звезды, должно быть, мои друзья, если льют свой чудный свет на меня.

– А, этот бард Мак Bay, – явно получая удовольствие от услышанного, произнес Микки.

Готовый сорваться с уст ответ Гэри застрял у него в горле. Бард Мак Вай… Откуда, черт побери, Микки знает…

Гэри затряс головой и издал вопль, от которого Микки остолбенел, а Кэлси подпрыгнул. Убедившись, что все в порядке и ни с какой стороны не грозит опасность, он угрожающе посмотрел на Гэри и Микки и медленно опустился на свое место.

– Что?.. – начал было спрашивать Микки, но Гэри одним движением руки оборвал его на полуслове.

– Не важно. – Это было все, чем он ограничился на данный момент.

– Как хочешь, парень, – ответил Микки, вскакивая на ноги. – Тогда отдохни. С утра нам предстоит долгий путь.

Гэри еще долго, напряженно размышляя, смотрел на звезды. Когда он в первый раз попал в Волшебноземье, то прихватил с собой экземпляр «Хоббита». Микки тогда намекнул, что автор книги, Дж. Р. Р. Толкин, вероятно, заглядывал в Волшебноземье, так же как и Гэри. По мнению лепрекона, эти книги, которые Гэри считал фантастическими, вполне могли оказаться описанием реальных приключений этого замечательного человека – или он записал их со слов другого посетителя или даже обитателя дивной страны.

И теперь лепрекон, сам не зная того, навел Гэри на более общую мысль. А что если и многие художники, скульпторы и живописцы, композиторы, пишущие незабываемые мелодии, писатели – авторы фантастических романов также совершенно реально заглядывали в это царство, находили в нем волшебство и приносили в свой мир небольшой его кусочек, чтобы поделиться со своими собратьями, так отчаянно в нем нуждающимися? Может быть, по сути своей художник – человек, способный увидеть волшебство под всей накипью и грязью. Городские фонари не мешают ему видеть звезды.

Эта мысль утешала, и, следуя за ней, как за нитью Ариадны, Гэри погрузился в глубокий, целебный и такой необходимый ему сон.

Целебная мазь Микки оказала свое воздействие, и на следующее утро, когда Гэри проснулся, боль ушла. И даже густая пелена влаги, повисшая в воздухе и окрашенная в серое непроницаемыми облаками, не вызвала какого-либо обострения. Только когда Гэри встал и потянулся, то испытал легкое тянущее болезненное чувство в рубцовой ткани да неприятными ощущениями сопровождалась процедура укрепления доспехов, проделанная Джено на пару с бароном Пвиллом.

Большую часть занятых одеванием минут Гэри провел, оглядывая копье, которое лежало на травянистом поле и по-прежнему не подавало никаких (телепатических) признаков жизни. Ментальный контакт отсутствовал, по крайней мере Гэри со времени своего пробуждения не мог его сознательно зарегистрировать. В целом у него создалось впечатление, что копье предавалось печальным размышлениям. Ему также показалось, что копье недовольно тем фактом, что Гэри облачается в дополнявшие копье доспехи. Он всерьез опасался, что придется, пожалуй, поискать себе другое оружие.

Еще больше беспокоило Гэри поведение Кэлси, также окрестившего его трусом. Тот обдавал его пресловутым ледяным холодом. Пока прилаживали доспехи, Кэлси несколько раз посматривал в сторону молодого человека. При этом их взгляды скрещивались лишь на мгновение, а в следующую секунду золотистые глаза эльфа суживались, и он резко отводил взгляд в сторону.

Однако на этот раз и сам Гэри, нельзя сказать, что приходил от Кэлси в восторг. Перед его внутренним взором вновь и вновь вставала картина: помещение «Дремлющей феи», а в нем спотыкающийся человек с вонзившейся ему в спину эльфийской стрелой. Гэри понимал необходимость борьбы, осознавал, какие мрачные последствия повлекло бы за собой поражение. Но он считал, что тех же результатов можно было бы добиться, ранив человека в ногу или, скажем, в плечо. Гэри прекрасно знал, каким удивительно метким стрелком был Кэлси. И если стрела попала в сердце человека, значит, Кэлси целился именно туда.

А затем доспехи были уже на нем. Гэри принялся поводить руками, поворачиваться туда и сюда, чтобы доспехи получше «уселись» на нем. Кэлси как раз проходил мимо, направляясь к лошадям, и бросил в сторону Гэри разгневанный и не сулящий ничего хорошего взор.