Сорок храбрейших воинов из знатных индейских семей приготовились идти с нами, потом они немало помогли нам в походе, и еще нам дали двести тамеме, дабы нести артиллерийское снаряжение; что ж до нас, бедных солдат, нам тамеме не были нужны, ибо в то время у нас нести было нечего, а вооружение наше, копья да аркебузы, арбалеты, щиты и тому подобное, всегда были при нас, с ними мы спали, с ними не расставались на марше и почти никогда не снимали альпаргаты, единственную нашу обувь, — как я уже говорил, мы всегда были готовы к бою.
Вышли мы из Семпоальяна в августе месяце 1519 года, соблюдая строгий порядок, разведчики наши и отдельные стрелки были посланы вперед.
После первого перехода мы остановились в селении, именуемом Халапа, после второго — в Сокочиме, хорошо укрепленном и труднодоступном, и там было много виноградников. В этих селениях, с помощью наших толмачей доньи Марины и Херонимо де Агилара, жителям объяснили все, что следует, о нашей святой вере и то, что мы подданные императора дона Карлоса, который послал нас, дабы искоренить человеческие жертвоприношения и грабежи, и еще многое другое растолковали им в назидание. Поскольку же они были друзьями индейцев Семпоальяна и не платили дань Моктесуме, то нас принимали радушно и кормили. В каждом селении был водружен крест, им объяснили, что он означает, и наказали его почитать.
Из Сокочимы мы поднялись высоко в горы, там, одолев перевал, вышли к селению, называемому Техутла, где нас тоже гостеприимно встретили, ибо здешние также не платили дань мексиканцам. После этого селения подъем закончился, и мы оказались в пустынном месте, где было очень холодно и шел дождь с градом. В ту ночь нам нечего было есть, дул сильный ветер со снежных горных вершин, высившихся по одну сторону, и мы дрожали от холода — ведь мы-то приехали с острова Куба и шли из Вилья-Рики, из очень теплых прибрежных краев, а тут очутились в холодных местах, и одеться нам было не во что, на нас было только наше оружие, и мы, привыкшие к другому климату, дрожали от мороза.
Затем мы вышли еще на один перевал, где увидели дома и высокие храмы с идолами, и еще там лежали большие кучи дров для совершения обрядов перед идолами, помещенными в сих капищах, и там тоже никакой еды не было, и мы ужасно мерзли.
Оттуда мы вышли в окрестности селения, называемого Хокотлан, и послали вперед двух семпоальянских индейцев известить тамошнего касика, что мы идем к ним с добрыми намерениями. Селение это было подвластно Мехико, и мы все время держались начеку, соблюдали строжайший порядок, понимая, что здесь уже совсем другой край.
Когда ж мы увидели вдали множество белеющих кровель, и большие дома касика, и храмы, и кумирни, весьма высокие и выбеленные известью, нам этот вид очень понравился, похоже было на какой-нибудь городок нашей Испании, и мы дали ему название Кастильбланко, ибо некоторые солдаты-португальцы сказали, что оно напоминает португальский город Кастильбланко, — так оно и называется ныне.
Когда в том селении узнали от посланных нами гонцов, что мы к ним идем, касик со старейшинами вышли из своих домов встретить нас, и касика того звали Олинтетль. Они завели нас в дома и дали нам поесть, но очень скудно и неохотно. Когда мы поели, Кортес через наших толмачей спросил, как поживает сеньор Моктесума, и касик стал говорить о том, сколь много воинов Моктесумы стоит в покорных ему провинциях, не считая войск на границах и в приграничных провинциях, затем начал описывать могущество крепости Мехико и то, как дома там стоят на воде и из одного дома в другой можно добраться только по мостам или в каноэ, и во всех домах плоские кровли, и ежели на кровле поставить ограждение, то каждый дом может превратиться в крепость, и что в город тот ведут три мощеные дороги, и каждую пересекают четыре или пять каналов, по коим течет вода с одной стороны на другую, и над каждым из каналов мост, и ежели некоторые мосты убрать, а сделаны они из дерева, то в Мехико и не пройти.
Потом еще стал рассказывать, как много у Моктесумы золота, серебра, камней чальчиуисов и прочих сокровищ — все богатства его перечислить невозможно, такой, мол, он великий государь, и Кортес и все мы слушали его с изумлением. Уж таковы мы, испанские солдаты, что описание могучей крепости и мостов только пробудило в нас желание испытать судьбу, хотя, судя по тому, что говорил и описывал Олинтетль, одолеть такой город было невозможно. Действительно, Мехико был надежно укреплен и окружен еще более могучими каменными стенами, чем рассказывал касик, ибо одно дело увидеть воочию все это — и другое, когда вы читаете, что я написал. И еще сказал касик, что сеньору Моктесуме нет равных, и чего бы он ни пожелал, тем завладеет, и он, касик, не уверен, будет ли государь доволен, узнав о нашем пребывании в их селении и о том, что они без его дозволения предложили нам кров и пищу.
Кортес через наших толмачей ответствовал: «Надобно вам знать, что мы прибыли из дальних краев по приказанию нашего короля и повелителя, каковой именуется император дон Карлос, господина многих подданных и знатных особ, и он посылает вашему великому Моктесуме наказ прекратить человеческие жертвоприношения и убийства индейцев, не грабить подданных, не захватывать земли и признать власть нашего короля и повелителя. И ныне я говорю также и тебе, Олинтетль, и всем прочим касикам, что здесь находятся, чтобы вы перестали приносить в жертву людей, и не ели мяса своих ближних, и не совершали содомского греха, ни прочих гнусностей, у вас обычных, ибо так велит наш Господь Бог, в коего мы веруем и коему поклоняемся, и Он дарует нам жизнь и смерть, и Он же вознесет нас на небеса». И Кортес объявил им еще многое касательно нашей святой веры. Они же слушали и молчали.
Потом Кортес обратился к нам, стоявшим тут же солдатам: «Я думаю, сеньоры, что раз мы ничего другого тут сделать не можем, то хотя бы водрузим крест». На что падре Бартоломе де Ольмедо возразил: «Я думаю, сеньор, что для этих селений еще не пришло время оставлять им крест, люди здесь бесстыжие и дерзкие, и, будучи подданными Моктесумы, они еще могут его сжечь или осквернить. Того, что вы им сказали, для них достаточно, покамест они не ознакомятся более глубоко с нашей святой верой». Тем дело и кончилось, крест не был водружен.
Но оставим этот предмет и благочестивые назидания, и я расскажу о том, что у нас была борзая, очень крупных размеров, и принадлежала она Франсиско де Луго и по ночам сильно лаяла, и, помнится, касики того селения спросили у друзей наших, пришедших с нами из Семпоальяна, что это — тигр, или лев, или другой зверь для расправ с индейцами. Им ответили: «Они держат его на тот случай, ежели кто их рассердит, тогда этот зверь его загрызет». И еще спросили насчет наших бомбард — они-то для чего? Им ответили, что мы закладываем внутрь камни и убиваем всех, кого захотим, а лошади наши бегают быстрее оленей, и мы на них можем настигнуть всякого, за кем погонимся. И тогда Олинтетль и другие старейшины сказали: «Стало быть, люди эти наверняка теулы». На что индейцы, наши друзья, ответили: «Как же иначе? Вы только теперь поняли? Так что глядите не делайте ничего такого, что может их прогневить, они об этом сразу узнают, ведь им известно все, что у вас на уме, они те самые теулы, которые захватили сборщиков дани вашего великого Моктесумы и приказали, чтобы во всей горной области и в нашем городе Семпоальяне ему больше не платили дань; это они сбросили вниз по ступеням наших теулов и поставили в наших «ку» своих теулов, они победили индейцев Табаско и Чампотона[113], и притом они такие добрые, что помогли заключить дружбу между нашими людьми и индейцами Сингапасинги. Вдобавок вы сами видели, что великий Моктесума, хотя сам он так могуч, посылает им золото и одежды, а теперь вот они пришли в ваше селение, и я вижу, что вы не хотите ничего им давать. Ступайте поскорее и принесите какой-нибудь подарок». И оказались наши друзья-индейцы удачливыми посредниками — нам тотчас принесли четыре кулона, три ожерелья и несколько фигурок ящериц, все из золота, хотя и невысокой пробы, и еще привели четырех индеанок, чтобы мололи зерно, да принесли тюк с одеждой. Кортес принял все с радостью и взамен обещал им многое. Вспоминаю, что у них там была площадь, где стояли их кумирни, и там лежали кучи черепов в таком порядке, что их можно было сосчитать, и кажется, их там было более ста тысяч, да, повторяю, более ста тысяч, а в другом месте площади лежали груды берцовых костей, которых не счесть, и на жердях, уложенных на столбы, висели рядами отрубленные головы; и охраняли эти кости и черепа три жреца, которые, как мы поняли, для того и были приставлены. Подобных зрелищ мы потом насмотрелись досыта, когда углубились дальше в их страну, — во всех селениях были такие площади, также и в Тласкале.
