Оказавшись снова в Вилье и не имея охоты возиться с завершением крепости — а ее постройкой еще занимались, — большинство наших солдат, и я в том числе, сказали Кортесу, чтобы то, что уже построено, пусть, мол, пока остается в том виде, как есть, а там уже можно было приступать к плотницким работам. Мы, мол, уже более трех месяцев находимся в этих краях, и неплохо было бы пойти поглядеть, что за птица этот великий Моктесума, и поискать счастья и богатства, но, прежде чем пуститься в путь, надо бы послать поклон Его Величеству, передать, что мы целуем его ноги, и представить рассказ и отчет обо всем, что произошло с нами после отъезда с острова Куба. Пошел также разговор о том, чтобы послать Его Величеству все золото, которое мы раздобыли — и в обмен, и в виде подарков, присланных Моктесумой.

Кортес ответствовал, что надумали мы дело весьма похвальное и что сам он уже говорил об этом с некоторыми из наших, но, как полагает он, среди солдат, возможно, найдутся такие, что пожелают получить свою долю, а ежели все наше золото разделить, то послать придется слишком мало, по каковой причине он, мол, поручил Диего де Ордасу и Франсиско де Монтехо, людям деловым, обойти всех солдат и тем, кого можно заподозрить в желании потребовать свою долю золота, сказать следующие слова: «Сеньоры, вы знаете, что мы хотим послать в дар Его Величеству золото, которое здесь раздобыли, и, поскольку это будет первое золото, посланное из здешних краев, его бы должно быть куда больше; вот мы и решили, что должны отдать причитающиеся нам доли. Мы все, кабальеро и солдаты, перечисленные в этом листе, расписались в том, что отказываемся от золота, ибо хотим побольше послать Его Величеству, дабы снискать его милости. Ежели кто потребует свою долю, ему не откажут. Но кто ее не потребует, тот пусть поступит как мы — поставит здесь свою подпись». И таким образом подписались все как один.

После чего прокурадорами[109] для поездки в Кастилию были назначены Алонсо Эрнандес Пуэртокарреро и Франсиско де Монтехо, коим сам Кортес отдал более двух тысяч песо из своей доли, и было велено подготовить лучшее судно нашего флота с двумя лоцманами, одним из коих был Антон де Аламинос, знавший, как пройти по проливу среди Багамских островов, ибо он был первым, кто плавал по тому проливу, и еще мы снарядили пятнадцать матросов и обеспечили их необходимым провиантом.

Закончив же приготовления, решили, что надобно описать Его Величеству все, что с нами тут произошло. Кортес написал особо и, как он нам сказал, написал все точно, однако его письма мы не видели; а члены нашего аюнтамьенто[110] и мы, десятеро солдат, написали о том, как заселяли сию землю и как избрали Кортеса генералом, описали все, как было, ничего не упустив, и я, вместе с другими, поставил свою подпись; но, кроме этих писем и реляций, мы все вместе, капитаны и солдаты, написали еще другое письмо и реляцию.

о том, как Кортес вершил правосудие

Сердца у людей разные, у каждого свое, на другие непохожее, также и мысли, и вот, через четыре дня после отплытия прокурадоров к императору, нашему повелителю, некоторые друзья и слуги Диего Веласкеса, а именно Педро Эскудеро, Хуан Серменьо, Гонсало де Умбрия, лоцман Бернальдино де Кория, священник Хуан Диас и братья-матросы по имени Пеньятес, недовольные Кортесом, вошли в сговор. Одни были обозлены потому, что он им не дал разрешения возвратиться на Кубу, хотя прежде обещал это; другие — потому, что не отдал их долю золота, но послал ее в Кастилию; братья Пеньятес — потому, что приказал их высечь за то, что в Косумеле они украли окорок у некоего Баррио. И порешили заговорщики захватить небольшое судно и отправиться на Кубу, дабы известить Диего Веласкеса о том, что он в Гаване может в усадьбе Франсиско де Монтехо арестовать наших прокурадоров, везущих золото и послания.

Люди, о коих я говорю, уже и провиант погрузили — лепешки из юки, оливковое масло, рыбу, воду и прочее из тех жалких запасов, что у нас имелись. И когда они уже готовились взойти на судно — а дело было после полуночи, — один из них, Бернальдино де Кория, видимо, почувствовал раскаяние, что возвращается на Кубу, и донес обо всем Кортесу.

Едва Кортес узнал о сговоре, о том, сколько человек, каким способом да по какой причине хотят уехать, узнал, кто именно обсуждал этот тайный побег, приказал немедля убрать с судна паруса, компас и руль, а заговорщиков схватить и произвел дознание. Они признались во всем и обвинили еще нескольких, якобы стоявших за нас и до поры до времени, не имея другого выхода, притворявшихся. Кортес вынес приговор: Педро Эскудеро и Хуана Серменьо повесить, лоцману Гонсало де Умбрия отрубить ступни ног, братьям-матросам Пеньятес — двести ударов бичом каждому, а падре Хуану Диасу, не окажись он в это время на молитве, тоже досталось бы, но и так он был перепуган до смерти.

Вспоминаю, что, когда Кортес подписывал приговор, он с глубоким вздохом и скорбью сказал: «О, как бы я хотел не уметь писать, чтобы не подписывать никому смертные приговоры!» И сдается мне, сие присловье весьма распространено среди судей, когда им доводится присуждать кого-либо к смерти.

Когда приговор был приведен в исполнение, Кортес верхом помчался в Семпоальян, отстоящий от Вильи на семь лиг, приказав, чтобы вслед за ним отправились двести пеших солдат и все конные. Помнится, Педро де Альварадо, за три дня до того посланный Кортесом с другими двумя сотнями солдат в горные селения промыслить провиант, ибо мы в Вилья-Рике терпели большую нужду в припасах, получил приказ вернуться в Семпоальян, дабы всем там собраться и подготовиться к походу в Мехико.

о том, как мы уговорились идти в Мехико и перед выходом затопить все наши корабли

Собравшись в Семпоальяне, мы много обсуждали с Кортесом наши ратные дела и предстоящий поход, и почти в каждой беседе мы, его друзья, в отличие от недругов, советовали не оставлять в гавани на плаву ни одного судна, но затопить их все, дабы они не были нам помехой и, пока мы совершаем поход в глубь страны, на них не могли отплыть, по примеру тех заговорщиков, другие люди; и, кроме того, нам бы очень сгодилась подмога артиллеристов, лоцманов и матросов — было их человек сто, и они куда больше пользы принесли бы в походе, нежели в гавани.

Судя по всему, мысль о потоплении кораблей, которую мы высказывали, возникла и у самого Кортеса, однако он желал, чтобы это предложение исходило от нас, — в таком случае, ежели у него потребовали бы уплатить за погубленные корабли, он сказал бы, что последовал нашему совету, и платить пришлось бы всем нам.

Короче, он попросил Хуана де Эскаланте, нашего главного альгвасила и весьма доблестного воина, большого друга Кортеса и недруга Диего Веласкеса, который на Кубе однажды с ним не поздоровался, немедля отправиться в Вилью и убрать со всех кораблей якоря, канаты, паруса и все, что находилось внутри и могло бы нам сгодиться, а затем все корабли потопить, оставив только шлюпки; а лоцманам и старым артиллеристам и матросам, непригодным для ратных дел, велено было остаться в Вилье и на двух небольших лодках заниматься рыбною ловлей, ибо в той гавани рыба ловилась, хотя и не очень много.

Хуан де Эскаланте исполнил все, что было велено и как было велено, после чего возвратился в Семпоальян с отрядом наших моряков, снятых им с кораблей, и некоторые из них потом оказали себя отважными воинами.

Когда это было сделано, Кортес велел созвать всех касиков из окрестных горных селений, наших союзников и бунтовщиков против великого Моктесумы, и напомнил им, что они должны услуживать нашим людям, оставшимся в Вилья-Рике, и завершить сооружение церкви, крепости и домов, и тут же, перед ними, Кортес взял за руку Хуана де Эскаланте и, сказав: «Это мой брат», — попросил исполнять все, что прикажет этот кабальеро, а ежели им понадобится покровительство и помощь против мексиканских индейцев, пусть, мол, обращаются к нему же, и Хуан де Эскаланте окажет им поддержку. Все касики охотно согласились исполнять его приказания. Вспоминаю, что они тогда окурили своими благовониями Хуана де Эскаланте, как он ни отказывался. Я уже говорил, что был он человеком, способным справиться с любой задачей, и другом Кортеса, а потому с полным доверием был назначен правителем Вильи и гавани на тот случай, чтобы оказать сопротивление, ежели Диего Веласкес кого-то пришлет.