о том, что с нами произошло в Сингапасинге, и о прочих событиях

Когда те семеро, что желали вернуться на Кубу, угомонились, все мы, пешие солдаты и верховые, отправились на ночлег в город Семпоальян, и к походу вместе с нами были готовы две тысячи воинов-индейцев, разделенные на четыре отряда. В первый день мы в добром согласии прошли пять лиг и на другой день, как свечерело, добрались до усадеб возле города Сингапасинги, жители коего были извещены о нашем приближении.

И когда начали мы подниматься к крепости и домам, стоявшим меж высоких скал и утесов, навстречу нам вышли с миром восемь знатных индейцев и жрецов и, лия слезы, обратились к Кортесу: почему он хочет их убить и уничтожить безо всякой их вины; ведь о нас идет слух, что мы всем творим добро и отмщаем обиды тех, кого грабят, и что мы взяли в плен сборщиков дани, посланных Моктесумой; а те воины-индейцы, что идут с нами, они, мол, с жителями Сингапасинги состоят в давней вражде из-за земель и границ и теперь, при нашем покровительстве, пришли сюда убивать и грабить; да, правда, что мексиканцы держали в их городе свой гарнизон, однако же несколько дней тому, узнав, что мы захватили в плен сборщиков дани, они убрались восвояси, и теперь жители Сингапасинги просят и молят не доводить их до беды и оказать им наше благоволение.

Когда Кортес с помощью наших толмачей, доньи Марины и Агилара, досконально понял их речи, то, не медля ни минуты, приказал капитану Педро де Альварадо и нашему командиру, а им был Кристобаль де Олид, и всем нам, солдатам, его сопровождавшим, удержать индейцев Семпоальяна, чтобы не шли дальше, и мы это сделали; но как ни спешили мы остановить их, многие успели прорваться в город и стали грабить жителей. Сильно осерчав, Кортес велел тотчас позвать вождей, коим под команду были отданы индейцы из Семпоальяна, и обрушился на них с гневными речами и угрозами, приказывая немедленно привести к нему захваченных в плен индейцев и индеанок, принести одежды и кур, которых награбили в здешних усадьбах, и запретил кому бы то ни было заходить в город, сказав: мол, за то, что они ему солгали и на самом-то деле искали нашей поддержки, чтобы убивать и грабить здешних жителей, они заслуживают смерти. Ибо король наш и повелитель, чьими вассалами мы являемся, послал нас в эти края не для того, чтобы мы чинили подобные злодейства, и пусть они хорошенько остерегаются, как бы вдругорядь не совершить нечто подобное, ибо тогда никому из них не сносить головы.

Тотчас касики и вожди из Семпоальяна отдали Кортесу все награбленное — привели индейцев и индеанок, принесли кур и затем вернули все добро хозяевам; и тут Кортес с гневным видом приказал им всем убираться прочь и ночевать под открытым небом, что они и сделали. И когда касики и вожди того города и их соседи увидели, сколь мы справедливы, и вспомнили, какие дружелюбные речи говорил им через наших толмачей Кортес и какие, по нашему обычаю, давал наставления в святой нашей вере, — чтобы они перестали приносить в жертву людей и грабить друг друга и отказались от мерзости содомии и чтобы не поклонялись своим нечестивым идолам и еще многие другие добрые поучения, — они прониклись к нам доверием и тотчас отправились созывать окрестный люд, и все обещали повиноваться его высочеству и тут же стали высказывать премногие жалобы на Моктесуму, вроде того как жаловались нам жители Семпоальяна, когда мы были в Киауицтлане.

На другой день поутру Кортес велел позвать вождей и касиков из Семпоальяна, которые ожидали, что мы им прикажем, еще трясясь от страха перед Кортесом из-за того, что ему солгали; когда ж они предстали перед ним, он заставил их заключить мир с индейцами того города и взял с них обещание никогда его не нарушать.

Затем мы отправились в Семпоальян по другой дороге и, пройдя через два селения дружественных нам индейцев из Сингапасинги, сделали привал, ибо солнце сильно пекло и мы, неся всю амуницию на себе, изрядно утомились. Один из солдат, некий де Мора, прихватил походя в доме индейца пару кур, и Кортес, случайно это увидевший, так разгневался на бесчинство, содеянное у него на глазах его солдатом в замиренном селении, что приказал немедленно накинуть ему петлю на шею, и кабы Педро де Альварадо, оказавшийся рядом с Кортесом, не перерезал веревку мечом, его бы повесили, — от страха бедняга был еле жив.

Когда ж мы оставили позади селения, оказавшиеся на нашем пути в Семпоальян, то вскоре увидели толстого касика с другими вельможами, ожидавших у хижин, где была для нас приготовлена еда; даром что индейцы, они увидели и убедились, сколь священна справедливость и сколь обещания Кортеса и слова его о том, что мы пришли отомстить за их обиды и избавить от тирании, согласуются с его действиями в этом походе, и они стали уважать нас пуще прежнего.

В тех хижинах мы и заночевали, затем касики повели нас каждый к себе в палаты в своем селении, — им всем очень хотелось, чтобы мы вообще не уходили из их мест, ибо они опасались, как бы Моктесума не послал против них свои войска. И они сказали Кортесу, что раз уж мы подружились, то они желали бы еще и породниться с нами и просят взять в жены их дочерей и родственниц, дабы мы от них имели потомство; и чтобы дружба наша стала крепче, они привели восемь индеанок, дочерей касиков, и дали Кортесу одну из них, племянницу толстого касика, а другую, тоже дочку знатного касика, — Алонсо Эрнандесу Пуэртокарреро. Все восемь были разодеты в богатые платья здешнего покроя, украшенные по их обычаю, и у каждой было на шее ожерелье, а в ушах золотые серьги, и с ними были другие индеанки для услужения.

Приведя их и представив, толстый касик сказал Кортесу: «Текло (на их языке это означает «господин»), эти семеро женщин — для твоих капитанов, а вот эта, моя племянница, она для тебя, она владеет многими селениями и подданными». Кортес принял их с радушным лицом и ответствовал, что мы почитаем это великой милостью, однако, чтобы взять сих девиц в жены, как говорит касик, и породниться, надобно, чтобы все они отказались от лживых идолов, коих почитают и обожествляют, и больше не приносили в жертву людей, — мол, когда он увидит, что сии злокозненные кумиры повержены и человеческих жертв больше не приносят, лишь тогда братство наше с ними станет поистине прочным. И женщины эти, прежде чем мы их возьмем в жены, должны стать христианками, и еще надобно, чтобы все здешние индейцы очистились от содомии, ибо у них, как он знает, держат мальчиков для сего бесчестного дела, и каждый день у нас на глазах приносят в жертву трех-четырех, а то и пятерых индейцев и сердца их кладут на алтарь идолам, а кровь разбрызгивают по стенам, а ноги, и руки, и ляжки отрезают и едят, как говядину, которую у нас на родине приносят с бойни, и кажется даже, что человечину там продают на «тианкицтли», что по-нашему означает «рынок». И лишь когда они прекратят сии злодейства, причем навсегда, мы не только станем друзьями, но он, Кортес, еще поможет им завладеть другими провинциями.

Все касики, жрецы и сановники ответили, что отказаться от своих идолов и жертвоприношений им невозможно, ибо их боги дают им здоровье, и добрые урожаи, и все, что им нужно, а что до содомии, то они постараются наложить запрет на эту гнусность. Когда Кортес и все мы, вдоволь насмотревшиеся у них на жестокости и бесчинства, о коих я уже рассказывал, услышали столь наглый ответ, нам стало невтерпеж.

И тут Кортес повел нам речь на сей предмет и напомнил благие, пресвятые правила христианские и сказал, что нам не удастся совершить ничего доброго, ежели не вступимся за честь Господа нашего и не прекратим жертвоприношения идолам. И приказал нам быть готовыми к бою, в случае ежели при окружении идолов нам попытаются помешать — мол, даже ценою жизни нашей идолы в этот же день должны быть низвергнуты. Мы, как обычно, все были в полном вооружении и готовы сразиться, и Кортес не медля объявил касикам, что сейчас мы будем сокрушать идолов. Услышав об этом, толстый касик приказал своим капитанам созвать побольше воинов для защиты своих идолов.