В общем, хотела Ангелина деньги (почти все) на место вернуть, а тут — здравствуйте — милиционер с дурацкой фамилией Топориков собственной персоной на крылечке с бабкой толкует и всё хватает себя за кончик длинного носа.

Ангелина сначала хотела отпереться. Но потом испугалась — вдруг обыщут? И сказала громко прямо у калитки:

— Баб, я деньги привезла!

Бабка ахнула, за сердце схватилась. А Топориков как начал докапываться! Короче, увез её в отделение. Ангелину там, в пыльной комнате с дохлыми мухами и засохшим кактусом на подоконнике, такая злость на бабку взяла! А та ещё и звонить каждые пять минут вздумала.

— Гелюшка! К тебе не пристают там?

— Баб, кончай!

— Голодная небось?

— Баб, хватит!

— Гелюшка, я тебя вызволю, девочка моя, я тебя сейчас… через свата тёти Надиного. Он в Одинцовской милиции. Не пойму, что им от тебя надо, я и заявление забрала…

У Ангелины возникли подозрения, что длинноносого Топорикова интересовала не столько кража, сколько Ангелинины ноги в джинсовых шортиках. И Ангелина была бы и не против слегка погреться под его пристальным взглядом и хоть как-то «повысить самооценку», как говорит классная, но тут приехал на «Уазике» сват тёти Нади, усатый и сердитый, распаренный от жары, и увез её обратно в тупую деревню.

Короче, даже тут облом по бабкиной вине!

Вечером приехала Жанка. Бабка ей ничего не сказала. Жанка привезла бабке очередные дорогущие коробочки с лекарствами, а Ангелине (конечно, на ней можно и сэкономить!) — кило плоских, как шайба, персиков.

— Они, между прочим, дороже обычных, — сказала Жанна.

Ангелина из принципа не стала их есть. Положила на окошко, да там и забыла.

После выходных Жанка умотала к себе на заправку, а Ангелина легла на свою кровать лицом к стене и стала думать, какая же она несчастная.

Повезло Алёне — за её обучение готовы тучу бабок отвалить. Повезло даже Вику, его папа что-то там тоже под матрасом прячет. А она? Кто о ней позаботится?!

Бабка заглянула в комнату.

— Гелюнь! Поешь со мной? Одной-то тоскливо…

Ангелина представила, как бабка за едой потягивает носом, а потом сглатывает. И как обсасывает каждую кость и причмокивает: «Хороша рыбёшка!» И как вытирает рот скомканной мокрой тряпкой, которой моет посуду. И как копошится в тарелке своими морщинистыми руками в коричневых пятнах.

— Не хочу.

— Фруктиков наелась?

Бабка шагнула к окну и открыла пакет с нетронутыми персиками.

— Гелечка! — воскликнула она, — ты что? Зачем же такой дорогой фрукт в компост превратила?

— Ну всё! — заорала Ангелина.

Она подскочила на кровати и ударилась темечком об угол раскрытой форточки.

В глазах потемнело, брызнули слёзы, от боли зазвенело в ушах.

— Достала ты меня! — закричала Ангелина, — из-за тебя всё! Из-за тебя! Ты лезешь ко мне, достаёшь, денег не даёшь! Чего тебе надо от меня?!

— Ну так… Мы ж… родные люди.

— Родные всё друг другу отдать готовы! А ты?

— Да и я готова…

— Да… Ты чуть что — в милицию. Тьфу! Всю жизнь мне поломала!

Ангелина выскочила из дома. Боль в темечке утихала, а злость в груди — нет. Вик. Ей надо пожаловаться Вику. Но в бытовке она обнаружила только дядю Сашу, развалившегося в кресле перед телевизором.

— Деревья сажает, — сказал дядя Саша, сплюнув косточку от черешни в кулак, — я ему, дурику, объяснял, что в такую жару не приживутся яблони. Надо сентября ждать. А он говорит, сотниковской дочке пообещал. Она тоже там кому-то клятву дала.

Ангелина вышла из бытовки, чуть не споткнувшись о разомлевшую на солнце Бингу. Внутри у неё перекатывалось что-то круглое и тяжёлое, как барабан в стиральной машине. Она поняла: Вик её предал. Выполняет Алёнкины приказы. Алёнки, которая имеет право учиться в ТОЙ школе.

Он сажает по её указке деревья вместо того, чтобы утешать её, Ангелину, после такого удара, как отказ в учёбе и увоз в милицию. Втюхался, может? Ты смотри… Как Ангелина за ним бегала, так он не понимал. А тут, фу-ты, ну-ты, деревьица посажу.

Ангелина подавила в себе желание пнуть Бингу по свалявшемуся боку. Нет, она им покажет! Сажаете деревья, да? Правильно дядя Саша сказал: не приживутся они.

Ангелинины глаза продолжали сверкать от ярости, но губы уже скривились в ухмылке, предвкушая месть.

Глава 23

Рина

Вик бежал, как сумасшедший.

Наступил вечер, небо хмурилось. Что-то наседало, сдавливало виски. Поднялся ветер, истошно чирикали птицы. Вик глянул на небо и помчался дальше.

Надо успеть. Надо рассказать ей! Хоть бы её родителей не было дома! Надо что-то придумать.

Главное: где взять новые саженцы?

На участке Кабанихи не получится: там всё перекопал бульдозер. Купить? У него нет денег. А вдруг Алёнка заподозрит, что он просто вымогает у неё деньги? После того, что с ней сотворила Ангелина, можно и никому не верить.

Хотя нет, Алёнка добрая, очень добрая. Только вот яблони-то должны были быть именно её яблонями, Кабанихиными. А иначе смысл в чём?

Короче, случилось несчастье. И как выпутаться — непонятно. Может, Алёнка знает?

На крылечке горел свет. Рина залаяла.

— Алёнка! — закричал Вик.

Рина захлебнулась лаем.

У Вика мелькнула мысль, что надо бы пойти домой и позвонить Алёнке, но как же ему было худо от одного воспоминания о том, что он увидел на берегу… Саженцы там валялись… Засохшие, с мертвыми корнями! Кто их выдернул?

— Алёнка!

Дверь дома распахнулась, на крыльцо выскочила Алёна. Она сбежала со ступенек, открыла калитку.

— Что случилось?

— Там! На берегу несчастье! — заторопился он, перекрикивая Ринин лай.

— Какое? — испугалась она.

— Алёна!

В дверях появился её отец. Вроде невзрачный чувак. Но взгляд у него… Издалека буравит.

— Куда ты?

— Я на секунду!

Он спустился за ней, прикрикнул на собаку. Та порычала, но притихла.

— Зачем ты пришёл?

— Я… мне надо поговорить с Алёной… Один на один.

— Ого! — сказал Игорь, будто Вик сообщил, что собирается сегодня ночевать в Алёниной комнате.

— Вик, давай поговорим потом, — попросила Алёна, — сейчас не очень…

Но Вик вкладывал душу в эти посадки. Ему хотелось помочь Алёне. А теперь что? Он зря потратил время? И что теперь будет с садом? У него было ощущение, что кто-то разрушил его, Вика, лучшую поделку. Ведь замки он строил для себя. Ну, для мамы и сестёр. А тут должны были ВСЕ люди, которые приходят на берег реки полюбоваться красивым видом, посмотреть и на сад. И вспомнить о его хозяйке, Кабанихе. Так объяснила задачу Алёна. А он не справился и подвёл её!

— Нам! — вдруг крикнул Вик отцу Алёны, — нужно! Срочно! Поговорить! Необходимо! Просто поговорить!

— Ты будешь со мной спорить? — усмехнулся Игорь.

Голос у него был неприятный, сдавленный, и сам он, с замершей презрительной улыбкой, был похож на куклу чревовещателя, по телику такую показывали.

— Нет. Мне надо с ней поговорить!

— Командовать будешь своими детьми. И учить их уму-разуму. Хотя, конечно, с этим у вас, ребята, сложности. Вам голова нужна, чтобы есть!

Игорь глянул на дочь. Ему было плевать на Вика, на его чувства, ему просто хотелось показать дочери: не получишь образования, не поднимешься над людьми — и вот так, каждый сможет издеваться над тобой, а ты будешь стоять открыв рот, как глупая рыба, и хлопать глазами.

У Вика же в голове что-то зазвенело. Тоненько, как гитарная струна. Ещё слово — и лопнет. И Вик взорвётся.

— Вы, — наступал он, — вы не понимаете… вы ей ломаете… Вы поймите!

Он сам не заметил, как вошёл в калитку. Его кулаки сжимались и разжимались.