Она открыла крышку и сыграла вариации на тему средневековой английской баллады. В другой комнате располагалась библиотека. Девушка увидела целый шкаф старинных французских книг, алебарду, стоящую в углу, и здоровенное чугунное ядро, лежащее под ней.

«Конфисковал у бандюков, — решила Вера. — Недаром говорил о странных кражах последнего времени… Да что я придумываю! Это, может быть, фамильные реликвии. Ядро он использует в качестве гири, алебардой бреется.

В следующую комнату она не пошла, опасаясь увидеть там большого металлического орла, снятого с крыши рейхстага.

Возвращение в Москву она представляла по-другому. Но теперь это казалось ей детским лепетом. А оттого стало обидно за себя.

— Знатное у вас жилище, — обратилась Вера к Кравцову, когда вернулась на кухню.

— Сейчас я сделаю вас лучше и добрее, — улыбнулся капитан. — Доброта разольется по вашим жилам. Мы будем обедать. А потом я выведу вас на чистую воду. Такова наша ментовская жизнь.

Веселый тон Кравцова насторожил Веру. Ей показалось, что капитан, на голову которого она однажды свалилась, нашел способ изящно и легко отделаться от нее. Она же была абсолютно уверена, что избавиться от нее будет невозможно.

— А как это вы познакомились? — спросила Вера, обращаясь к Тульчину.

— Да как-то само собой, вы нас и познакомили, — ответил Павел Сергеевич.

Вера надулась и занялась сервировкой стола. Прежде всего хотелось есть. Потом она узнает, как они познакомились. Интересно, откуда звонил Кравцову Тульчин несколько дней назад, если он только что вернулся из Японии?

— Но откуда вы все-таки знаете друг друга? — упорствовала Вера. — Я ведь тоже имею к этому отношение и хочу подробностей.

— У меня осталось нечто от старых привычек, — ответил Тульчин, — скажем, читать все, что попадается под руку. Газетенки всякие, журнальчики злободневные. По дороге в Японию я случайно оказался в России. Конкретно — в Москве. Позвонил отцу в Новгород, он попросил немедленно приехать. На вокзале я купил несколько газет с твоими фотографиями. Продавщица, заметив, что я тут же уставился на твои изображения как баран на новые ворота, предложила еще одну газету с так называемым «независимым расследованием». «Эта девчонка далеко пойдет, — сказала продавщица. — Не только на Западе все куплено. Мы тоже не лыком шиты».

— Это твои пионы были в моей двери? — перебила Вера. — Хоть бы записку оставил!

— Не хотел тебя пугать. К тому же я понял, что ты в опасности. Уж слишком подло все это выглядело. Я говорю об этой милой фотографии. Она хороша в семейном альбоме, для своих. А в газете с гигантским тиражом фотография двенадцатилетней девочки в компании с обаятельным и зловещим магнатом приобретает циничный подтекст.

— Опять тот же самый персонаж, — чуть не расплакалась Вера. — Куда я снова попала? В Москве — Крутицкий, в Питере — снова Крутицкий, да еще какой-то Новик. Я не имею к нему никакого отношения, вы же знаете! Алексей, ведь это же чистая правда! Павел Сергеевич! Я обыкновенный музыкант…

Вера в самом деле настолько расстроилась, что не заметила, как внимательно и остро взглянул на нее Кравцов.

— Неправда, Вера, — мягко заметил Тульчин. — Обыкновенным музыкантом ты себя не считаешь. И раньше не считала. Я знаю об этом от тебя самой.

— И для того ты здесь? Чтобы меня уличить? И ты все рассказал? Про нас, про меня, про тебя… Какая же я доверчивая дура!

— Ты просила краткой хронологии, — отмахнулся Алексей. — Я позвонил одному своему другу, военному аналитику, так скажем. Он крайне заинтересовался тем, что я рассказал. И тут же мы встретились. Я попросил его помочь тебе. В чем может состоять эта помощь, я не знал. Он обещал что-нибудь придумать в течение двух-трех дней. Но, взяв у меня твой адрес, рассмеялся и сказал: «И его не бывает на свете, к тому же в небольшом городке». Мой одноклассник и Павел Кравцов оказались близкими друзьями.

— Так не бывает, — вздохнула Вера. — Слишком неправдоподобная история. Ну да ладно. Спасибо и на том. Я-то вовсе неправдоподобна…

Обед, который должен был плавно перейти в ужин, удался, несмотря на то что более напоминал экспромт, чем запланированное действо.

— Живем на всем готовом, — укоризненно говорила Вера за столом, обращаясь по преимуществу к Тульчину. — В супермаркете можно купить решительно все. Ни варить, ни жарить не надо. А я, например, хочу пирогов. Деревенских. Это ты, Алексей, напомнил нечаянно мое детство. Пирогов с грибами и картошкой. Или с ягодами.

— Пироги, — согласился Алексей, — это высший пилотаж. Это мифология, песня, баллада.

— Особенно в Европе, — ехидно заметил Кравцов.

Вера уютно чувствовала себя за столом рядом с двумя сильными и умными мужчинами. Но ждала вопросов, отвечать на которые была не готова.

Фотография, которую вскоре показал капитан Вере, привела ее в панику.

— Узнаёте? Человек из «Красной стрелы», если я не ошибаюсь?

— Он самый. Надо же, ушки как у летучей мыши.

— А зубы как у волка, — заметил капитан. — Так вот, этот человек, сотрудник милиции, опытный оперативник, последние несколько лет промышляет в криминальных структурах. Это тот самый Палкин, о котором я вам говорил.

— Чем же он особенным знаменит? — спросила Вера, вспомнив свое переодевание в кафе и странный разговор нелепой парочки. — Ведь я с ним не один раз встречалась.

— Совершенно верно. Этот человечек, по кличке Тормоз, разыскивается мной и моими друзьями за скверное дельце. Он тормозил дело одного очень крупного наркобосса… Собственно, я и мои друзья очень им интересуемся последнее время. Им и его хозяином. А в Питере от вас чего хотели?

— Да чепуха какая-то, — ответила Вера. — В том-то и дело. Музыкальная группа собирается совершить турне по Сибири, закидывали удочку, не могу ли я в этой акции поучаствовать. Обещали высокие гонорары. Левшин в Штатах однажды был облагодетельствован Крутицким. Ну и предлагал объединиться мне с ним под крылышком щедрого мецената. В общем, ничего особенного. Просил даже немедленно звонить олигарху, чтобы тот решил все наши проблемы. И прежде всего — мои. Я немного рассказала о своих неприятностях. Я правильно поступила?

— А что у него за проблемы? — уточнил капитан.

— Дурью мается, — ответила Вера.

— Наркоман? — спросил Кравцов, хмурясь.

— Я имела в виду другое. А впрочем, кто его знает.

— А вокруг него что за люди? — продолжал допрос Павел Сергеевич.

— Вокруг и сбоку всякие темные и смутные личности. Но теперь это повсеместно, и я тут ничему не удивлюсь.

— Вы попали в серьезную и странную ситуацию, — заключил участковый.

— Вы полагаете, что моя победа на конкурсе куплена? Это ужасно. Я знаю, что это не так. Тогда все тем более чудовищно. Мама, мама, что я буду делать, — истерически запела Стрешнева, чувствуя, как вроде бы понятный, устоявшийся мир становится бездной, в которую она сейчас же стремглав полетит.

Вера открыла банку немецкого пива и с удивлением услышала голос Тульчина, который говорил точно так же, как Кравцов, даже с теми же интонациями.

— Так называемый компромат готовился на тебя задолго до мирового исполнительского шоу, которое должно было принести тебе славу, — спокойно сказал Алексей.

— Но зачем? Кому это я помешала? Бред какой-то. Я в это не верю.

— А что было позавчера? — устало спросил Кравцов. — На вас когда-нибудь прежде нападали?

— Один раз, в детстве, — ответила Вера. — Все это даже похоже. Зеркальное отражение. Что же мне делать? У меня московский конкурс на носу. Я музыкант. Я больше ничего не желаю и не умею делать. — Девушка сердилась еще и оттого, что никак не могла попасть в тон разговора.

Она просто не владела ситуацией.

То, что на расстоянии вытянутой руки находился Алексей, отменяло все сразу: академию, весь круг знакомств, даже Москву, как она была явлена Стрешневой.

Но всего ужаснее зыбкость четырех последних лет. Эти годы должны гореть синим пламенем в любом случае. Вместе с нечаянной славой, со всеми увлечениями и капризами, победами и обидами. А если посмотреть внимательно — то ни обид, ни побед. А так, скорлупа, которая однажды разобьется. И Вера выйдет в чем мать родила. А другого не дано.