— Да отпустите вы его, — попросила она. — Он тут явно ни при чем.

— Это мы сейчас выясним, — насмешливо ответил капитан, в упор разглядывая пойманного. — Черт, неужели вы правы?

— Да живу я здесь, — не обижаясь, пояснил крепыш в ходе драки и посильного сопротивления озверевшему Кравцову, так и не выпустивший из левой руки мусорного ведра. — В соседнем подъезде.

Действительно, Вера смутно помнила этого жильца. Он отдаленно был похож на того самого «Бегемота». Пожалуй, больше всего — потрепанной спортивной одеждой.

— Да, вовремя ты подвернулся, товарищ, — невозмутимо говорил капитан. — За помощь спасибо, но ты помог улизнуть основным преступным силам.

— Да какие там силы! — пожал плечами детина с мусорным ведром. — С девчонками воевать, вот и силы все. Только сдается мне, что не из нашего интеллигентского района эта пионерская дружина.

— А вы-то как здесь? — сумела наконец удивиться Вера. — Правда, я собиралась вам звонить. Телепатия, что ли?

Она подняла цветы и стояла с ненужным букетом.

— Пусть человек мусор вынесет, — понемногу успокоившись, продолжала Вера. — Руки-ноги у меня целы, за что вам полное почтение. Что ж, как говорится, поделом. Девочки не должны возвращаться в одиночестве так поздно. Да еще с массой вещей. Правда, предметы эти мало интересовали злоумышленников.

— Я звонил вам вчера и сегодня, — говорил участковый, поднимаясь по лестнице. — Можно подумать, что у вас день рождения: цветы замечательные, подарки.

— Вы же знаете обо мне многое, — укоризненно ответила Вера. — По крайней мере дату рождения. А ведь говорили, что ничего такого больше не будет.

— Так вот потому я здесь, — ответил он, входя за ней в квартиру. — Вы, надеюсь, в порядке.

— Что же мне делать, Павел Сергеевич? — с детской обидой спросила девушка.

— Для начала выпейте воды, — ответил он, ставя прозрачный жбан на кухонный стол. — А потом расскажите мне все по порядку. И я вам тоже все расскажу.

— А есть что? — обрадовалась Вера.

— Да, — не слишком быстро ответил Кравцов. — Пейте, пейте водичку.

— Может, выпить хотите? — хрипло спросила Стрешнева. — У меня тут все есть — для добрых гостей.

— Валяйте, — легко согласился Кравцов. — У меня был сегодня трудный день. К счастью, закончился весело. У вас водка есть?

— Наверняка, — ответила Вера. — Этот напиток я никогда не пробовала. Держу для компрессов. «Флагман» подойдет?

— Нормально, — усмехнулся капитан.

— А вот граненый стакан, думаю, что без него никак. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь. Кто из нас сегодня сыщик? Вы имеете право не отвечать на вопросы.

— Главное — зачитать права, — усмехнулся Кравцов, открывая непочатую бутылку.

Он медленно налил себе три четверти стакана, как это делал Осетров, поразмыслил, внимательно посмотрел на Веру, выпил и сел за стол, опершись на могучий кулак.

— Вам знакома фамилия Крутицкий? — спросил он. — Подсказываю — Алексей Борисович Крутицкий.

— Владелец заводов, газет, пароходов, — после паузы засмеялась Вера. — Я даже видела его однажды. Вот так же, как вас теперь вижу. Правда, я тогда была вот такая. — Вера показала большим и указательным пальцами левой руки воображаемое крошечное существо.

— У вас кровь на среднем пальце, — заметил Кравцов. — Немедленно прижгите йодом или той же водкой.

— Хотели снять перстень, интересно — зачем? — сказала Вера, доставая йод из стенного шкафа. — Так что же этот Крутицкий?

— А то, — продолжил капитан, — что, по сообщениям бульварной прессы, именно этот олигарх обеспечил вам победу на крупнейшем за последние годы международном конкурсе.

— Ух ты! — опешила Вера. — Это надо осознать. Вы для этого и шли ко мне, Павел Сергеевич?

— Нет, — ответил Кравцов прищурившись, точно глядел против света. — Я попросил своих друзей исследовать размеры этой клеветнической кампании. Особенного размаха нет, но задуматься есть над чем. Направлено было, скорее всего, на то, чтобы вывести вас из равновесия. Это же нетрудно, не правда ли?

— Вообще-то да, — смутилась Стрешнева.

— Вы когда-то фотографировались с Алексеем Крутицким?

— Да, — ответила Вера. — Эта фотка была у меня в моем «дембельском» альбоме. Как память о музыкальной школе. Я тогда жила в Высоком Городке, у дедушки. А Крутицкий там, как это сказать, одно время дневал и ночевал. Как в свое время Иван Грозный.

— Да Бог с ним, с Иваном Васильевичем, — улыбнулся подобревший от «Флагмана» и мирной атмосферы капитан. — Где этот снимок?

— Понимаю, — ответила девушка, — картинка опубликована, так?

— Угадали.

— И меня там можно узнать?

— Да вы почти не изменились. По крайней мере, Крутицкий там абсолютно узнаваем. Человек, которого знает вся Европа, Америка и половина азиатского континента… Вы, Вера, попали в сферу взрослых игр. Случайно, без всякой вашей вины. Так и хочется сказать — ну бывает же такое!

— Бывает, — мрачно ответила Вера. — Сейчас принесу альбом.

Она была уверена, что фотокарточка на месте. Но скоро эта убежденность сменилась растерянностью. Искать пришлось долго.

Вера огорчилась снова.

Москва — город маленький, если иметь в виду музыкальные и прочие артистические круги. И однажды запущенной сплетни для Москвы хватит с лихвой. На это и рассчитывали.

Крутицкий несколько раз посещал Высокий Городок. На его деньги был восстановлен древнейший монастырь и еще дюжина церквей в округе. Говорили всякое — что он деньги отмывает, что таким образом пытается замолить перед Богом бесчисленные злодеяния.

Вера слышала это как бы издали, ей было не слишком много лет. Дважды Алексей Борисович Крутицкий был в музыкальной школе — довольно молодой, внимательный, резкий, окруженный быстро реагирующими на всякий его жест помощниками. После его вмешательства руководство города мгновенно решило вопрос с новым помещением для школы искусств.

До той поры школа размещалась в кельях братского корпуса монастыря. Неизвестно, о чем больше пекся олигарх — о монастыре, о школе или о себе самом. Но все развивалось стремительно, по сценарию, который Крутицкий сочинял буквально на ходу. Последними подарками от него стали: монастырю — древний колокол, найденный в одном из московских театров, а школе искусств — ремонт и прекрасный немецкий рояль, который привезли неведомо откуда.

«Скучно жить на белом свете, — подумала Вера, — если настоящие негодяи выглядят как этот Крутицкий».

Она стала вспоминать других красивых людей, примеряя к их чертам тайное коварство, трусость особого рода, даже способность на измену Родине. Но тут же одернула себя: какое, мол, имеешь на это право? Ты ведь не беллетрист.

Вдобавок подумала, что в красоте человеческих лиц разбирается не слишком хорошо. И внезапно именно это больно задело Веру. Она считала себя не то чтобы семи пядей во лбу, но умненькой по крайней мере. Отдавала себе отчет в том, что не достигла возраста, пристойного для понимания многих сложных вещей.

Вовка Осетров красивый. Ключарева тоже, в общем-то. Но что-то я больше думаю о мужиках. Кравцов… красивый, даже лучше Вовки.

Красивыми не были, но молодыми были, как говорила мама. Скромничала, конечно. Но фраза эта относится сейчас ко всем, кто окружает Веру.

Первый ее жених, Алексей Тульчин, вот был ли он красивым? Внезапно перед Верой возникла преграда. Она не могла ни вспомнить, ни определить, кто такой реально Тульчин и как он в ряду всех, кого только что представила себе, выглядит.

В нем было что-то от всех других, но создать точный портрет Вера не могла. «Смерть моя пришла, — подумала она готовой фразой. — Какая нелепая смерть! Как в том анекдоте про скелет в блестящем цилиндре и с воздушными шариками в костяной руке».

А дело в том, что Тульчин был, страшно произнести, композитором. И в этом состоял какой-то подвох. Алексей мог быть сколь угодно хорошим, так все, верно, и обстояло. Но вот то, что он «композитор», в голове не укладывалось ни тогда, ни сейчас. Композитор — это Чайковский, Римский-Корсаков, Рахманинов и Стравинский, наконец, да множество других, в париках чудесных или без оных.