Даутов выступал первым, как лицо сегодня неглавное. Тем более что талант его был охарактеризован как исключительный.

Он сыграл один из своих коронных номеров, за два последних года набивших Вере оскомину. Публика была в восторге.

— Браво! Брависсимо! — вопили какие-то молодые люди из середины зала. — Гран-при, Москва, август!

Рудольф раскланялся и сделал хозяйский жест рукой. Все смолкли.

— А теперь выступает Вера Стрешнева! Обладатель Гран-при Международного музыкального конкурса имени Грига.

«Законы капустника, — подумала она. — Черт с вами, развлекайтесь. Как вы мне все надоели! Уеду я от вас».

— Спасибо, Рудик, — по-свойски сказала Вера. — Рудольф Даутов, лауреат приза зрительских симпатий.

Это Стрешнева произнесла громко и эффектно.

После исполнения «Поэтических картинок» Грига ее долго не отпускали со сцены. Она сыграла несколько картинок Мусоргского — «Полет Бабы-яги», «Старый замок».

Заодно вспоминая, как Мусоргский спас ее от таинственного взломщика.

После чего дипломатично ответила на десяток вопросов, похожих друг на друга. Большая часть похвал досталась Норвегии и блистательным организаторам конкурса.

— Формируется новая мировая элита, — говорила Вера. — И вы видите ее здесь. Это прежде всего Рудольф Даутов, один из лидеров мирового исполнительского искусства. Я считаю, что мне просто повезло. Выступая в столь сильной команде, никто не мог заранее рассчитывать на успех. К тому же в музыке победа относительна.

— Но вы были среди главных фаворитов конкурса, — заметил кто-то.

— Это далеко нет так, — отрезала Вера. — Могло произойти все что угодно. Я, например, могла заблудиться где-нибудь в фиордах. В переносном смысле, конечно.

После исполнения оставался огромный запас свободы, почти нерастраченный. Потому Вера говорила свободно и легко.

— Вы готовитесь к московскому конкурсу?

— А как вы думаете? — вопросом на вопрос ответила Вера.

Эту фразу Стрешнева произнесла на ходу, унося с собой подарки — великолепный комплект нот и огромную корзину с цветами.

«Вот сама Стрешнева, — услышала Вера, — запоминай».

Девушка недружелюбно обернулась. На нее глядели два юных существа, он и она, первокурсники.

Вера улыбнулась им. И тут же у нее испортилось настроение.

Сначала возник Даутов.

— Забыла обо мне, — укоризненно прошептал он. — Предки в Португалии. Мы скоро поедем…

— Куда? В Португалию? — изумилась Вера, механически используя запас свободы.

Даутов не успел ответить. Стремительно подошел Третьяков:

— Извините, ребята, у нас все так джазово сегодня. Прекрасно, прекрасно! Эта топ-модель Колосова должна была предупредить вас, но куда-то запропастилась. У нас маленькое масонское заседание, на шесть персон. У меня в кабинете. Нехитрое угощение в узком кругу. Предварительные итоги. Непринужденная беседа. Жду вас. Я убегаю. Мне должны звонить из Бостона. Осторожно, к вам приближается царственная Соболева.

— Дети, — молвила Соболева, — этот господин вас проинформировал, я надеюсь. В его кабинете, пропахшем коньяком, мы культурно отдыхаем сегодня. «И лучше выдумать не мог», как говорится. Я боялась, что он заранее объявит об этом на канале «Культура». К счастью, этого не произошло. Утешает, что сейчас светлое время года.

Вера извинилась и пошла наугад в толпу, отыскивая Ключареву и белокурого красавца, перед которыми ей тоже придется извиняться. Удивительная у нее судьба. Не в кабак, так в кабинет. Разница, впрочем, невелика. Есть такой китайский иероглиф. Две женщины. То есть шум. Действительно, они с Соболевой нашумели. На весь мир. И шум этот пошел множиться волнами.

— Таня и Леня, — обратилась она чинно к сладкой парочке, — я вызвана в бункер. Для ознакомления с секретным документом. Прощай испанское вино!

— Да ничего страшного, — пожала плечами Ключарева. — Дело в том, что мы там если не каждый день, то через день тусуемся. Поскучаем сегодня без тебя.

— Правда? — обрадовалась Вера. — Тогда завтра я вас угощаю там же, хорошо?

Даже эта парочка теперь казалась ей избавлением от странной консерваторской опеки. Запас свободы требовал новых впечатлений. А Третьяков никакой новизны предложить не мог.

— Скучать мы не будем, — торжественно произнес Леонид, — но веселье наше будет пронизано горечью. Вы играли просто классно. Я бы так точно не смог. А пока предлагаю выпить за нашу дружбу.

Ключарева с трудом сдерживала ярость. Видать, ее спутник в ходе вечера прихлебывал коньяк из плоской металлической фляжки, которую немедленно вынул из внутреннего кармана безукоризненного пиджака.

— Это несмешно. Коньяк не мой напиток, — сурово ответила Вера. Она уже была счастлива избавиться и от этих двоих.

Танюшку было с одной стороны просто жаль. Но одновременно Вере казалось, что Кукла Таня явилась сюда не просто так. Мастерица кривляний перед зеркалом, она и в жизни постоянно разыгрывала спектакли. И нынешний был отражением той встречи в аэропорту.

Думать об этом сейчас было не слишком интересно. Предстояло нафталинное общение с консерваторской элитой.

Вера решила, что ей будет предложено отдохнуть от музыки и ни в коем случае не участвовать в августовском конкурсе. Недаром Третьяков в своей речи сделал упор на целой плеяде молодых исполнителей. И Даутов тут как тут — стреляет глазами из темного угла. Певец темной любви, непризнанный гений. Будущий московский триумфатор. Дескать, сейчас он полон сил, только набирает форму. А Вера, мол, на этот год исчерпала свой потенциал. В том смысле, что миновала пик формы. Уроды. Ведь так все и задумано.

Но думала об этом равнодушно. Все происходит без нее. Музыка сама льется из-под пальцев. Провидение располагает множеством средств для того, чтобы направить кого угодно, и Веру тоже, по начертанному заранее пути. Она с изумлением поняла, что не видит себя участницей московского конкурса. Норвегию, например, она каким-то волшебным зрением увидела много раньше, и себя там — вплоть до мельчайших деталей. Объяснять себе этот удивительный факт она принципиально не собиралась. Но, вероятно, придется рано или поздно.

Квадратный кабинет Третьякова слыл легендой. Сам Владимир Павлович приложил к этому немало сил и средств. Разве что на стенах этого заведения, как он сам называл свою берлогу, не было автографов великих современников блистательного лектора и наставника.

Не всякий известный человек слывет блистательным в своей сфере. Третьяков был в этом плане счастливчиком. Он скромно величал себя худшим из лучших, и это было краеугольным камнем его деятельности. Врожденный коллективизм в нем преломился необыкновенным образом. Он с поразительной легкостью вошел в коллектив — музыкантов, музыковедов, композиторов, певцов, а кроме того, специалистов по строительству и реставрации концертных залов, дворцов акустики, света и цвета.

Фамилия Третьяков как нельзя больше подходила человеку, играющему эту роль. «Третьяковская галерея» учеников, а он умел отбирать лучших, была тоже на слуху. Гениальный дар — редкость, но прочие дары, некий музыкальный стандарт, устойчивая середина, по мнению Третьякова, были сейчас едва ли не главной заботой. Несмотря на свою законопослушность, Владимир Павлович имел все замашки богемного патриарха.

— Можно сказать, и в этом он гений, — откровенничал когда-то Даутов. — Ты женщина, у тебя психология иная. Не поймешь. Я знаю его намного больше и уважаю как старшего. Я, может быть, такой же. Не во всем. Отчасти он заменил мне отца. Тому все некогда. Современная дипломатия вещь похлеще «Гамлета». А Третьяков — и дипломат, и музыкант, и гуру. Таких в Москве разве что дюжина. В его поколении.

— Чертова дюжина, — парировала Вера. — Живем как уроды. У них же власть, средства. Я думаю, что все расходуется в одном направлении.

— То, что ты здесь, — возражал Даутов, — опровергает твои слова. — На твое место, на эту нишу очень талантливой пианистки, зарились многие. Думаешь, нельзя сделать из середняка звезду? Да это происходит сплошь и рядом. Кинематограф, литература, даже спорт.