— Я вижу, ты мгновенно оклемалась, — довольно заметила Танюша. — Скоро начнешь врастать в бешеный московский ритм. Хотя для тебя это теперь не обязательно. На какое-то время.
— Отчего же, — ответила Вера. — Как раз вот и собираюсь пустить корни. Для начала вот эти электрические, а дальше — больше… Подумываю, не переехать ли поближе к тебе, в Тропарево. Что это я так долго здесь прохлаждаюсь? Пора становиться на рельсы. Штуке там будет даже спокойнее среди раскидистых дубов птичек ловить будет. Котика подходящего встретит. Котят продадим, обогатимся.
— Кажется, я выхожу замуж, — неожиданно поведала Танюша, — и не смогу столь часто видеться с тобой.
— Вот тебе раз, Ключарева! Кто бы говорил! Кто мне клялся, что на пушечный выстрел ни одного взломщика не подпустит, не ты ли?
— Жениха привезла мне ты, — нараспев ответила Танечка, — из Нор-ве-ги-и. Ведь если бы я тебя не встретила, я не встретила бы и его.
— Этого Джеймса Бонда? Ты шутишь?
— Мне не до шуток. Я нашла свое счастье. С твоей помощью. И он так тебе благодарен, та-ак благодарен!
— Да звать-то его хоть как?
— Леонид, — округлив глаза, произнесла Танечка редкостное имя.
— И Леонид под Фермопилами, конечно, умер и за них, — констатировала Вера полное безумие подруги. — Ты говорила, что он видный журналист.
— Да, что-то вроде, — небрежно бросила Ключарева. — Не это главное. Но тебе не понять. Это песня судьбы.
— Тебе конец, — вздохнув, ответила Вера. — Доигралась, доездилась на сивых кобылах в картонных доспехах.
— Ничего подобного, скручу его в бараний рог, — холодно ответила Танюша. — Что ты меня доспехами какими-то укоряешь! Зато у меня сердце стальное. Мне полная гибель без мужика.
— Сейчас придет Володя Осетров, который знает всех, и мы выясним, что это за Леонид необычайный и с чем его едят.
Осетров появился через несколько минут, мощный, с окладистой дымчато-черной бородой, на которой блестели капельки дождя.
— Шел дождь, и перестал, и вновь пошел… Здравствуйте, девочки, — пробасил он, первую часть фразы заранее приготовив, как видно, для Веры, а все остальное, включая вальяжное недоумение, по праву принадлежало Танюше Ключаревой, которая буквально расцвела под его прищуренным взглядом.
Танечка всегда была влюблена в него как кошка и млела, буквально таяла при встрече с ним, не замечая или не желая замечать холодноватой иронии в обращении с ней Владимира. Некоторое время она просто бегала за ним, стараясь при любом удобном случае броситься ему на шею.
Осетров, как человек крайне благожелательно настроенный ко всякому, как он говорил, человеческому материалу, Танюшино обожание принимал благосклонно. Он водил ее в рестораны, возил к приятелю на дачу, с палаткой, костром, шашлыками и дурацкой, по определению Веры, романтикой на тихую подмосковную речушку под названием Сетунь. И вместе они представляли бы уникальную пару, что-то вроде архидиакона с супругой из старинной драматической повести с открытым финалом: дескать, жили долго и счастливо и умерли в один день.
Но Володя никаких шагов далее совместных развлечений не предпринимал и вскоре на решительный вопрос Татьяны ответил ехидным прищуром и красноречивым молчанием. Таня для начала возненавидела его, обзывала козлищем, идиотом, дураком и прочими лестными прозвищами, потом успокоилась, вышла замуж в первый раз, во второй, а затем вовсе оставила матримониальные поиски, заявив, что она создана для сцены, а все мужики — взломщики и не родился еще на свет принц, который был бы достоин ее небесной любви.
— Я, пожалуй, поеду, — смутилась Ключарева. — У вас свои секреты.
— Не торопись, сейчас Володя выдаст нам справку о твоем избраннике. У Танюши, видишь ли, новый приключенческий роман назревает. А герой этого романа мне до крайности подозрителен. Фамилию, пожалуйста, поведай, — приказала Вера Татьяне.
— Да ладно тебе, — угрюмо ответила Таня, — ну неказистая у него фамилия. Не то что у некоторых. Фамилия его Тетерин. Зато псевдонимов завались, аж около двадцати. И публикуется он там, где захочет.
— Иван, что ли? Или, может быть, Игорек?
— Да Ле-о-нид! — выпалила Вера.
— Такого борзописца не слышал, — ответственно произнес могучий Владимир Осетров. — Я их, кабанов, всех знаю по роду своих занятий печальных. Можно сказать, это мои клиенты. Я знаю все их ловушки, ходы-выходы, страшилки и дурилки. Этот блистательный легион мне воистину известен и капитально неприятен, начиная от старцев зловредных, кончая, извиняюсь за выражение, барышнями бестрепетными. А, собственно, о ком речь? Скажите, девушки, а не то я выйду из себя и не вернусь.
Осетров влюбленно глядел на Веру, как петербургская сторона Высокого Городка, вместе с пятишатровым собором над волжским обрывом, похожим на тибетское плато в миниатюре, смотрит на московскую сторону, на ее в чудесной излучине расположенный великолепный древний Успенский монастырь. Не добраться одной к другой, не слиться в пламенном поцелуе — между ними Волга.
Вера захохотала.
Танечка не дрогнула.
— А вместо сердца — пламенный мотор, — заключила Вера. — Ты сам-то сейчас про кого говорил?
— Про журналюгу по фамилии Тетерин.
— А что он новый Танюшин поклонник, это ты пропустил?
— Извини, Татьяна-свет, сразу не понял. Впрочем, может, именно этот — славный малый и педант. Хотя не слышал такой фамилии, не знаю. Может, какой-нибудь из его псевдонимов мне знаком? Назовите хоть один.
— Николай Майоров, Илья Некитаев, — Танечка морщила лоб, старательно припоминая вычурные имена. — Иван Нескромный, Денис Леонидов, Капитон Бабаван…
— Довольно, я все понял. — Вера с удивлением наблюдала за реакцией Осетрова. Первые два имени заставили его сердито нахмуриться, потом в уголках губ появилась ироническая усмешка, и теперь саркастический Володя уже откровенно потешался над растерянной Татьяной. — Все имена борзописцев похожи друг на друга как одна капля дерьма на другую. Если тебе, Танюша, зачем-то понадобился журналист, флаг в руки. Но если ты соблаговолишь послушаться совета старинного приятеля, и умного, надо сказать без скромности, отправь этого борзописца в отставку, и немедленно.
— Я тебя ни с кем не знакомила, подружка. — Вера вдруг честно призналась себе, что эта история ей категорически не нравится. Но не потому, что она может обернуться для Тани очередным разочарованием, а потому, что именно ей, Вере, во всем этом изначально отведена какая-то роль, которая может серьезно Грозить ее благополучию и даже жизни. Откуда взялась эта уверенность, Вера не смогла бы ответить, но она существовала, вне зависимости от ее рассудка, и укреплялась в ней. — Боярин Осетров дело туго знает. Он тебе вставит в надменную твою головку пропущенную главу. Я его специально пригласила для этого. Или ты думаешь, что случайно оказалась у меня нынче в полдень? Подумай, подумай. Ты все-таки едешь?
— Никак нельзя, — ответила Таня, сделав театральную паузу перед второй половиной фразы, — мне оставаться. У Володи сегодня особенное расположение духа и он отрицает всех иных мужиков.
Она странно улыбнулась и пропала за дверью, в проеме которой исчезала много раз, но ровно столько же раз являлась снова.
Сейчас новое появление не было полностью гарантировано. Вере стало вдруг безумно жаль Ключареву, такую глупую куклу.
— Танюшка играет в новой ландшафтной пьесе. Теперь это урбанистический пейзаж, полный московских закоулков.
— Меня это пугает меньше всего, — ответил Осетров. — Да ты никак заступаешься за нее? Ты всегда порицала ее выходки. Не стану предвосхищать события, но в этот раз все может повернуться иначе.
Осетров отличался обстоятельным знанием самых разнообразных вещей, полагая, что это естественно для многих, и ничуть этим не гордясь. Он мог с разной степенью осведомленности судить о тысяче городов, их истории, тайнах и безысходно искаженной яви, о сотнях исторических персонажей, открытых ему с неведомой стороны. Странно, что он почти никогда не бахвалился этим знанием, скорее, наоборот — был исполнен печали оттого, что знает некие сокровенные пружины.