– Но я не уверен, что нам попадутся исключительно умные люди.

– Я позаботился об этом. Мы присоединимся к каравану. Я узнал: послезавтра отходит один из них. Там хватает и сильных, которые будут охранять наш покой, и умных, которые станут услаждать ум беседами, – господин подошел ближе и пристально взглянул мне в глаза. – Но что за сомнения? Уж не передумал ли ты, узнав об опасности? Говори смелей, поверь, никто не обвинит тебя в трусости.

– Вовсе нет, – сказал я, выдержав взгляд, и лишь потом позволил себе отвернуться. – Я дал согласие, не подозревая о цели, и не отступлю, узнав ее. Я всего лишь хотел выяснить, приняли ли вы должные меры предосторожности.

– Мой милый Ганс, – улыбнулся Клаус фон Дирк. – Да, я часто бываю рассеянным в том, что касается бренной жизни, но, поверь, слишком многое поставлено на это путешествие. Фактически, я ставлю на кон самого себя. Свою науку, свою веру и свои убеждения. В такие моменты поневоле стараешься учесть все. Даже малейшая деталь может повлиять на успех будущего дела.

Мне оставалось лишь кивнуть. Действительно, кажется, господин многое предусмотрел. Однако стоило непременно проверить и подвергнуть сомнению любую мелочь. Не из-за недоверия, но лишь для того, чтобы убедиться, что действительно ничего не упущено.

– Вот и отлично, – кивнул Клаус фон Дирк. – Можешь перестать заботиться о порядке в этом доме. Послезавтра нас здесь уже не будет. Собери вещи, Ганс. Уверен, ты знаешь, что нам может понадобиться, но не советую брать то, чем ты при случае не сможешь пожертвовать.

Выслушав это распоряжение, я отправился готовиться к поездке. В моей голове мелькнула мысль о том, что я не подозреваю, как господин справился бы с этим, реши я взять расчет. Пришлось признать, что он либо был уверен в моем согласии, либо собирался попросить меня об этом перед расставанием.

«Какая разница, Ганс? – сказал я себе. – У тебя есть возможность не только помочь господину, но и повидать мир. До этого ты бывал в соседних городах, но как же все это меркнет перед далекими странами!»

Что и говорить, перспективы потрясали воображение.

Мой господин во многом был прав. Несмотря на бытовавшие среди необразованных людей мнения, восток в ту пору был не таким варварским, как его было принято изображать. И до этого множество просвещенных ученых появлялось там, но во времена расцвета алхимии количество их поистине достигло невероятных масштабов. Достаточно вспомнить Джабира ибн Хайяна, который первым из алхимиков обратился к проблемам философского камня и созданию гомункулов, или же Ар-Рази, усовершенствовавшего теорию металлов.

И это только некоторые. А если взять врачей, философов и поэтов – становилось ясным, что мнение о диком востоке выросло на старых обидах за набеги, когда народности, жившие там, предпочитали кочевой образ жизни. Несомненно, масла в огонь подливала и церковь, считавшая молодую исламскую религию большой для себя угрозой.

Это же косвенным образом касается и моего господина. Из рассказов Клауса фон Дирка я выяснил, что он отправился воевать лишь затем, что ничего другого не оставалось делать. Много чего он испробовал в жизни, но ничто по-настоящему не смогло увлечь его. А на востоке, помимо прочего, можно было взглянуть на изнанку чужой жизни.

По сути своей, так и получилось. Узрев иной уклад и познакомившись со многими мусульманами, Клаус фон Дирк был допущен к алхимикам. Именно там состоялось его знакомство с тем, что церковь считала происками дьявола.

Поэтому сейчас можно было сказать, что блудный сын возвращался домой возмужавшим и с надеждой на помощь родителей. Зная, насколько мой господин дорожил воспоминаниями о тех годах своей жизни, думалось мне, что надеется он небезосновательно.

Мои же знания о востоке на тот момент были весьма туманны и противоречивы. Я, конечно, как истинный католик знал о другой религии и о том, что она противна господу нашему; но как человек просвещенный, не мог не признать, что ее постулаты во многом схожи с заветами Христа. Именно поэтому для меня было странным столь суровое противостояние.

Так же, порой, мне удавалось увидеть заезжих торговцев. Они по большей части были смуглыми, голоса их гортанными, а одежда необычной. Однако те торговцы все же мало чем отличались от обычных людей. Все это было внешним, а как доказали войны – внутри текла такая же красная кровь. И души их, как я смел думать, отличались от наших не столь уж серьезно.

***

Как уже было сказано, мы присоединились к каравану купцов, который отправлялся в Багдад. Вынужден признать, что поначалу подобное предприятие внушало мне недоверие. Слишком часто среди этих людей попадаются те, кто готов поживиться чужим имуществом. Нередки истории, когда купец оборачивался разбойником, стоило лишь оказаться в диких землях. Однако вскоре мне предстояло убедиться в своей неправоте.

Начальником каравана оказался бывший военный. Это было видно по выправке и по тому, как он держался со своими подчиненными. Спокойствие и сила, исходившие от этого человека, казалось, окутывали весь караван, и вскоре я уже был уверен, что ничего плохого с нами не случится. А если что-то и произойдет, то Зигфрид достойно встретит опасность.

Да, его звали Зигфрид и более подходящего имени, как мне кажется, сложно было придумать. Об этом же как-то заметил мой господин.

– Вот человек, которого зовут Зигфрид, – сказал он, сопровождая проезжающего воина взглядом. – Он не только дьявольски силен и потрясающе прозорлив. Образование его пестрит пробелами, но ум жив и впитывает в себя новые знания и открытия. Ничего он не допускает на веру, не найдя доказательств. Но нет и того, что будет отброшено сразу же, без малейшей попытки задуматься. Воистину, глядя на этого человека, сразу начинаешь верить, что это достойнейший из достойнейших.

Остальную часть каравана составляли купцы и люди, которые подобно нам присоединились к нему для безопасного путешествия. С первыми все было просто. Они отличались лишь внешностью и говором, в то время как в каждом из них билась торговая жилка, а в крови кипел азарт. На привалах купцы то и дело пытались сторговать друг другу что-нибудь или же играли в кости на свои товары.

Пожалуй, только Хасим Руфди – как он представился нам – отличался от остальных. Родом из Багдада, он представлял дела своей семьи в Европе. Чуть более сдержанный и задумчивый, купец с востока предпочитал уединение, а не большие компании. С ним мой господин любил подолгу беседовать. Оказалось, что у них в Багдаде есть общие, пусть и не очень близкие, знакомые. К тому же Хасим Руфди был начитан и образован, благодаря чему в скором времени, он стал постоянным собеседником Клауса фон Дирка.

Я же был предоставлен самому себе, поскольку с караваном ехали слуги, которые занимались обустройством лагеря на ночлег, если нам выпадало ночевать на свежем воздухе; а так же остальными мелкими поручениями и делами, возникавшими во время путешествия. С этими людьми, честно говоря, я так и не смог сойтись. Хотя я и сам любил поговорить, но за годы службы у философа и алхимика привыкаешь к более содержательным беседам, нежели обсуждение интимных сторон жизни знакомых и господ и самого рассказчика. Именно этим, к моему прискорбию, и занимались слуги, когда им выпадала свободная минута.

Из тех, кто подобно нам не принадлежал ни к купцам, ни к воинам, ни к слугам, можно было выделить пожилого юриста Вернера Дифенбаха с дочерью Эльзой; и ее жениха, Штефана Кноппа, представлявшего одну из гамбургских торговых компаний. Герр Дифенбах, как и подобает заботливому отцу, намеревался проследить, чтобы его дочь была окружена соответствующей статусу обстановкой. В Багдаде он намеревался пробыть до самой свадьбы.

Из разговоров слуг я узнал, что фрейлейн Эльза не любит своего жениха, несмотря на его молодость, красоту и удачно складывающуюся карьеру. Мне, человеку знакомому с капризами женского сердца, подобное казалось странным, но не удивительным.