Мы, финансисты, особенно быстро подмечали отрадные явления роста нашей экономики. В 1924 году столичный бюджет стал бездефицитным. Этого удалось добиться впервые за годы Советской власти. По столице собрали налогов почти 112 миллионов рублей: это составило 38 процентов налоговых поступлений с РСФСР, или 26 процентов со всего СССР. Столица, как город, в основном расходовала именно то, что поступало по налогам, ибо ее бюджет составлял лишь 117,6 миллиона рублей. На 1/з сумма слагалась из сборов и налогов как таковых, а на 2/з — из доходов от предприятий Москоммунхоза и доходов с недвижимого имущества Московского управления недвижимым имуществом.

Куда же шли эти средства? 43 процента возвращалось в коммунальное хозяйство, 20 — отдавали на народное образование и 15 процентов — на здравоохранение. Весьма показательны две последние цифры. Страна находилась все еще в сложном положении. Тем не менее просвещение и здоровье народных масс Советская власть считала тем, на что следует обратить первоочередное внимание.

Изучая систему районного налогообложения, я очень быстро столкнулся с попытками многих частников утаить подлинные размеры своих доходов и обмануть государственные органы. Прежде всего это касалось перекупщиков, спекулянтов, маклеров и иных «посредников» торгового мира. В районе имелись рынки Рогожский, Конный, Коровий, Таганские стоянки. Там оку фининспектора тоже не следовало дремать. И все же уследить за оборотистыми и пронырливыми нэпманами было трудно. Их изворотливость просто изумляла. Некоторые, чтобы легализовать свою деятельность, приходили в райфинотдел (он помещался на Коммунистической улице, в доме 29), где я принимал население с 10 до 14 часов, и пытались запастись какими-нибудь справками.

Помню случай почти анекдотический. Секретарь РК РКП(б) В. И. Полонский рассказывал нам, членам бюро райкома, как к нему пришел один крупный частник, владелец промышленного предприятия, и сообщил, что он хочет быть среди своих рабочих полномочным представителем Советской власти и большевистской партии и строить работу в соответствии с государственно-партийными решениями.

— Что же вам угодно? — спрашивает секретарь.

— У меня на предприятии скоро будут перевыборы в партячейке. Дайте мне указания, кто должен войти в новый состав фабричного бюро и кого из беспартийных следует принять в ряды большевиков. Я обеспечу все на должном уровне и гарантирую вам полный успех. Можете быть уверены, что у меня, отца моих рабочих, получится лучше, чем у активистов. Вы убедитесь, насколько я предан Советской власти и как могу быть ей полезен.

Конечно, проныре дали от ворот поворот. Но это не остудило нахальства прочих дельцов, занимавшихся различными махинациями и почти официально, и на «черном рынке». Некоторые из них плакались нам в жилетку, жалуясь на обиды и пытаясь руками советских органов расправиться со своими конкурентами. Обычно мы им отвечали словами из известной пьесы А. Н. Островского: «Кто вас, Кит Китыч, обидит? Вы сами всякого обидите!» С подобной публикой приходилось держать ухо востро, а не то запросто обведут вокруг пальца. Зайдешь в торговую точку Солесиндиката, берешь документацию и видишь, что государство получает при продаже соли 2 копейки прибыли на пуд. А добьешься истинных сведений, допустим, в частном магазине Масленникова, и ахаешь. Этот ловкач получает с пуда соли 18 копеек. Вот когда не раз приходилось вспоминать известный призыв В. И. Ленина к работникам советских хозяйственных органов: «Учитесь торговать!»

Ради истины надо признать, что не все следовали этому мудрому указанию. Некоторые, вместо того чтобы как следует организовывать заготовку сырья для социалистических предприятий, ориентировались на рыночную стихию.

Политический подход требовался особенно остро, когда приходилось ревизовать работу учреждений культпросвета. Например, в районных кинотеатрах «Таганский» и имени Сафонова цены на билеты иногда устанавливались такие, что посещавшие утренние киносеансы, главным образом дети рабочих, должны были платить почти столько же, сколько стоил билет на вечерний сеанс. Еще хуже получалось, если учреждение, ведшее агитационно-пропагандистскую либо просветительную работу, ценами на входные билеты отпугивало как раз тех, ради кого оно функционировало. О всех сходных случаях я немедленно сообщал в финансово-налоговую секцию райсовета и в Мосфинотдел. В свою очередь не раз получал от них поручения, не связанные прямо с моими должностными обязанностями, например обследование материального положения лиц наемного труда.

Такое обследование имело тогда очень важное значение. Советское государство стремилось регулировать и контролировать деятельность частного капитала. Нэпманы же всеми средствами уклонялись от регламентации и со своей стороны тоже пытались оказывать воздействие на горожан и крестьян. Часть пролетариата, трудясь на мелкособственнических предприятиях, не только подвергалась эксплуатации, но порою подпадала под влияние остатков буржуазии. Коммунистическая партия старалась вырвать их из пут чужих, вредных идей, чтобы повысить авангардную роль рабочего класса к стране. Кроме того, РКП (б) поставила задачей так организовать этих рабочих, чтобы они помогали Советской власти проводить на частных предприятиях ее политику. Партийные и комсомольские ячейки, профсоюзные и женские организации активно защищали от хищников-нэпманов материальные интересы трудящихся.

Одна из сложностей заключалась в том, что частники владели в основном мелкими кустарными или полукустарными заведениями. Механических приспособлений, не говоря уже о настоящих машинах, там почти не имелось. Правда, госкапиталистические предприятия были не только среднего размера, но иногда и довольно крупными. Новая буржуазия, порожденная нэпом, всячески приспосабливалась к налоговому и трудовому законодательству, прячась от советского контроля. Большинство частников вовсе не стремилось к созданию крупных, хорошо оборудованных предприятий. Очень широко практиковалось ими «квартирничество» (использование надомников). Организовывались фиктивные товарищества, мнимые кооперативы и псевдоартели. А ведь советское законодательство защищало кооперацию. И нэпман, хитря и изворачиваясь, искал лазейку, чтобы, не меняя своей сущности, залезть под государственное крыло.

Мы называли это «экономической контрреволюцией». Особенно злостным явлением были хищения государственного имущества в скрытой форме. Так, близорукие ротозеи или чуждые элементы, попавшие в госаппарат, нередко продавали частникам неликвидные фонды предприятий по явно убыточным цепам. В других случаях аренда оформлялась па невыгодных казне условиях. Рабочие, трудившиеся на нэпманов, должны были помогать советским контрольным и финансовым органам разоблачать хозяев. Однако дело осложнялось тем, что на мелких предприятиях порой совсем не было коммунистов. К тому же частники всеми мерами старались уволить или как-нибудь выжить рабочих-активистов. XII Московская губернская партконференция специально рассматривала этот вопрос. Еще в 1922 году был опубликован циркуляр ЦК РКП (б) «О партийной работе на частных предприятиях».[5] При райкомах партии выделили специальных инструкторов для руководства работой партячеек на госкапиталистических и частновладельческих заводах, фабриках и мастерских, а также в магазинах и тому подобных заведениях. В организационном отделе нашего райкома РКП (б) была образована постоянная комиссия, ведавшая парторганизаторами таких ячеек. Она-то меня и наставляла, давая поручения.

Полезную практику приобрел я также, изучая статьи расходов. Лимит зарплаты служащего не должен был превышать 15 рублей. Однако кое-где наблюдался существенный перерасход. В трестах за ушедшими с работы людьми числилась авансовая задолженность. Пахло тысячными суммами, выброшенными на ветер. Порой встречались грубые растраты. А с другой стороны, не всегда хватало средств на неотложные нужды, например на расширение жилищного фонда. Многие рабочие жили еще в подвальных помещениях. На одну жилую комнату приходилось по району в среднем 4,2 человека.