Кое-кто из офицеров с уважением взглянул на Генриха.

– Ближе вы познакомитесь в процессе работы.

Генерал сел. Вслед за ним сели и офицеры. Генерал налил себе супу, и все по очереди взялись за разливательные ложки. Генриху было очень смешно наблюдать, как все присутствующие подражали своему начальнику.

Обед длился долго.

Наконец генерал поднялся. Поднялись и офицеры. Генрих с облегчением вздохнул.

– После обеда я вам нужен? – спросил он Лютца, когда они вышли из казино.

– Знаете, давайте начнем с завтрашнего дня, как-то ни к чему не лежит душа. Да и у генерала болит печень, он будет сидеть у себя на вилле.

– Тогда до девяти! Если я не найду вас в штабе – приходите прямо в мою комнату.

В вестибюле гостиницы Генрих столкнулся с Моникой.

– Здравствуйте, мадемуазель, – поздоровался он с девушкой довольно холодно. К его удивлению, Моника улыбнулась.

– Здравствуйте, барон.

– А вы умеете улыбаться? – с притворным удивлением спросил Генрих.

– Я, кажется, живое существо, что ж тут странного?

– В вашей литературе есть чудесный роман, который вы, конечно, читали. «Человек, который смеется». Ну, а вас здесь называют «девушка, которая не смеется». Наши офицеры рассказывали мне, что вы ни разу им не улыбнулись.

– Улыбаться им?

– Выходит, вы сделали для меня исключение?

Моника, верно, вспомнила поручение, данное ей Франсуа, и прикусила губу, чтобы удержаться от резкого ответа. Но все-таки не выдержала:

– Вы чересчур высокого мнения о себе, барон, я отнеслась к вам более приветливо, потому что вы показались мне более культурным человеком, чем ваши коллеги.

– Вы с предубеждением относитесь к нам, немецким офицерам, и потому меряете всех одной меркой.

Моника глубоко вздохнула и опустила ресницы. Верно, пряча гневный блеск глаз.

– Война есть война, мадемуазель. Не вы и не я ее начали, – миролюбиво произнес Генрих.

Девушка не ответила, но и не ушла. У Генриха вдруг мелькнула смелая мысль.

– Мадемуазель Моника, вы не сочтете меня чересчур надоедливым, если я осмелюсь попросить вас оказать мне одну небольшую любезность?

– Вряд ли я чем-нибудь смогу вам помочь.

– О, я уверен, что сможете. Ведь вы говорите по-немецки, и вам нетрудно будет помочь мне изучить французский язык.

– У вас для допросов есть переводчики.

– Неужели вы думаете, мадемуазель… ведь я не эсэсовец, а обычный офицер, которого призвали в армию. Еще до войны я начал изучать ваш прекрасный язык, мадемуазель. А теперь, когда представилась такая блестящая возможность…

– Блестящая для вас, барон, но очень печальная для нас, французов… Хотя… – Моника тряхнула головой, и ее волнистые волосы рассыпались. – Я верю, что Франция еще будет великой державой.

– Я тоже верю в это, мадемуазель! Разве можно надолго покорить свободолюбивый народ, народ с такой славной историей?

Губы девушки совсем по-детски полуоткрылись от удивления. Генрих сделал вид, что не замечает впечатления, которое произвели его слова.

– Так вы согласны помочь мне?

– Изучить язык не так просто, – уклонилась от прямого ответа Моника. – Для этого, кроме словарей и учебника, требуются способности ученика и учительницы. Мне кажется, вы могли бы найти лучшую помощницу, чем я.

– Нет, нет, я все хорошо обдумал и именно на вас возлагаю большие надежды. Учтите, что у меня мало свободного времени, и то, что я живу в вашей гостинице, облегчает дело. Вы будете давать мне уроки тогда, когда ваши и мои свободные часы будут совпадать. Не забывайте, что этим вы не только оказываете услугу мне, а и… как бы это сказать… разрушаете преграды, отделяющие один народ от другого. Когда человек изучает какой-нибудь чужой язык, он невольно проникается духом этого народа. Ведь так? Начинает лучше понимать его культуру, стремления, желания… Я все это изложил вам достаточно неуклюже, путано, но искренне.

– Ну, хорошо, – наконец согласилась Моника. – Но ведь надо иметь словари, учебники.

– Все это я уже приобрел. И если у вас сейчас есть время, я бы попросил взглянуть на них. Возможно, придется купить другие.

Моника заколебалась. Понимая причину ее нерешительности, Генрих поспешил заверить:

– Честным словом я гарантирую вам полную безопасность.

Чуть покраснев, девушка поднялась по лестнице, ведущей во второй этаж, где находилась комната Генриха.

Пропустив Монику вперед, Генрих на минуту задержался в прихожей.

– Фриц, – сказал он тихонько денщику, – вот тебе деньги, сбегай, купи самых лучших конфет и фруктов.

Когда Генрих вошел в комнату, Моника уже сидела у стола и просматривала словари.

– Как вы думаете, пригодятся?

– Я считаю, что словари неплохие. Тут есть грамматические правила, а в конце – готовые, наиболее ходкие фразы. Очень удобно для туристов и завоевателей.

– Вы жестоки, мадемуазель! Впрочем, мне как ученику это пойдет на пользу. Что же касается этих ходких фраз, то я их усвоил настолько, что хорошо понял сказанное вами матери при первом нашем знакомстве.

– Неужели мои слова были настолько значительны, что вы их запомнили?

– Достаточно обидны, чтобы не забыть. Вы утверждали, что я много награбил.

Моника густо покраснела.

– Я не знала, что вы понимаете по-французски, – сказала она оправдываясь. – Поэтому не ждите, чтобы я попросила у вас прощения.

– Я жду лишь одного, чтобы вы сказали мне, когда мы сможем начать наши уроки. Конечно, я должен вначале согласовать это с вашей уважаемой матерью, мадам Тарваль.

– С мамой я сама все улажу. А начнем… – Моника задумалась – Ну, хотя бы завтра, – сказала она решительно и, холодно кивнув головой, вышла.

– Для вас срочное задание от генерала, Гольдринг, – сказал Лютц. – Нужно подыскать удобное место, чтобы провести пробную стрельбу из минометов. Длина площади должна быть не менее шестисот метров, ширина – двухсот. Желательно, чтобы местность не была покрыта растительностью и чтобы не надо было выставлять сторожевые посты.

– А трава не помешает?

– Сориентируйтесь на месте. Будет проводиться испытание новых зажигательных мин. Я думаю, – продолжал Лютц, подойдя к настольной карте, – вот тут, на северо-запад от Сен-Реми, есть плато, которое может нас устроить. Осмотрите его. Сделайте это после обеда. Ехать придется верхом, машина там не пройдет. Возьмите двух солдат из комендантской роты и обязательно захватите с собой автомат.

– Мой новый шестнадцатизарядный пистолет не хуже автомата.

– Будьте осторожны – есть данные, что партизаны бродят по окраинам города.

– Немедленно же выезжаю, герр гауптман.

Захватив оружие, Генрих через четверть часа уже ехал к плато в сопровождении солдата-коновода, вооруженного автоматом.

Километров через пять дорога кончилась, и дальше к плато вела лишь узенькая тропочка, круто взбиравшаяся вверх. Лошади стали пятиться, испугавшись крутизны.

– Оставайся с лошадьми и жди меня, – приказал лейтенант коноводу.

Бросив ему повод, Генрих начал карабкаться по тропинке вверх и вскоре оказался на плато. Оно действительно было большим – с километр в длину и метров четыреста в ширину – и упиралось в подножье высокой скалы. Никакой растительности, кроме травы, здесь не было, лишь справа, на самом краешке этого природой созданного полигона, росло несколько развесистых деревьев.

Генрих пересек плато и подошел к скале. Вся площадь вокруг была покрыта большими каменными глыбами.

«Именно то, что нужно», – подумал Генрих и двинулся дальше, чтобы обойти всю площадку. Когда он повернул от скалы направо и очутился под деревьями, до него донеслись голоса. Оглянувшись, Генрих увидел на противоположной стороне плато двух одетых в штатское французов, которые только что вышли из-за скалы. У одного из них, старшего, на шее висел немецкий автомат. У другого оружия не было. Они шли в направлении виноградника, громко разговаривая.