Я решил познакомиться с товарищем по воззрениям, который попал в такое трудное положение, и увидел элегантного, великолепно сохранившегося сорокалетнего мужчину, умного, с разносторонними интересами. Вежливый и воспитанный, он становился груб и резок, когда заговаривали о военной политике американцев. Он держался как убежденный революционер, но был настолько озлоблен, что мне стоило труда разговаривать с ним спокойно, причем он все время старался перевести разговор на военную тему. Зная дислокацию американских оккупационных войск, он на примерах доказывал агрессивность политики США, в которую втягивается и Западная Германия.

– Вот это-то нам и надо предотвратить! – сказал я. – Тогда и все остальное легче решится.

Я добавил, что, по-моему, людям в Западной Германии важно разъяснить: войны начинаются людьми и предотвратить их могут тоже люди. После долгих бесед мы решили не терять связи и при случае возобновить наш разговор.

На другой день мы с женой продолжали путешествие. От Бингена до Кельна мы ехали экспрессом. Проезжая вдоль Рейна, мы любовались из окна вагона-ресторана живописным восточным берегом реки, где расположены руины знаменитых замков, развалины крепостей. Попутчиком оказался приятный господин примерно моего возраста. Он принял на себя роль гида, и мы разговорились. Вскоре мы перешли на злободневные темы. Наш собеседник оказался крупным промышленником. К вопросу о воссоединении Германии, который больше всего волновал нас, он отнесся безразлично, скорее даже отрицательно.

– Видите ли, нам живется очень недурно, – говорил он. – После такого краха это просто чудо.

Он отлично сознавал, что так называемое «экономическое чудо» Западной Германии поставило страну в зависимость от США и что американская политика «с позиции силы», противопоставляющая Западную Германию Германской Демократической Республике, создает опасное положение.

– Мы недурно живем в долг, – сказал он. – Раскол давно разрешил германский вопрос. Национал-социализм канул в вечность. Теперь он заменен идолом «высокий уровень жизни».

Глядя в окно, мы все время нагибались – как раз на уровне глаз находилась планка, и это очень мешало.

– Пора вновь создавать концентрационные лагеря, – вдруг произнес наш спутник.

Мы опешили. Он объяснил:

– Конструктора такого вагона надо было бы на всю жизнь посадить за решетку. А с ним заодно и всех немецких мечтателей о единстве и мире, которые мешают нам извлекать выгоды из раскола.

Я молча разглядывал прославленные развалины замков. Мы проезжали Рендорф{26}.

– Благодаря этому старику – любителю роз – мы получили чудо природы, величайшее в истории человечества.

Я вопросительно взглянул на соседа.

– Из безоговорочной капитуляции национал-социализма он сумел вырастить экономическое чудо: наша промышленность снова процветает, она достигла довоенного уровня.

Какой смысл спорить с ним? Гораздо важнее было понять, что нынешние финансовые короли ни от чего не отступятся добровольно, как и старые хозяева замков на Рейне. Потягивая вино, наш добровольный гид продолжал болтать. Он показал нам Петерсберг{27} – имение самое роскошное после виллы Круппа. Из леса, точно древний замок, выглядывали зубцы и башни целого городка особняков. Их владелец – хозяин фирмы «Одеколон 4711». Сейчас там живут американцы, подлинные хозяева Западной Германии. Исполнитель их воли Аденауэр расположился у их ног – в Рендорфе.

Представитель промышленных магнатов продолжал рассуждать холодно и цинично. Он говорил обо всем, только не о народе или нации, и все измерял на деньги.

В Дюссельдорфе мы встретились с бывшим генералом Россумом из Грейфсвальда. Его держали во французских тюрьмах шесть лет под следствием по делу об убийстве французских военнопленных, чтобы затем в ходе ремилитаризации полностью оправдать в течение каких-нибудь двадцати минут. Он заявил нам, будто с него хватит «западной культуры». Он, мол, не хочет знать ни о Востоке, ни о Западе, мечтает поселиться на Рейне и вести беззаботную жизнь. Бывший генерал и комендант Варшавы подробно рассказал о своей «успешной борьбе» за высшую пенсию. Его ближайшая цель – выжить из дома второго съемщика, чтобы вместе с зятем быть единственными обитателями прелестного уголка земли.

– Тогда плевал я на все… – добавил он.

Ныне этот генерал служит в армии НАТО.

Так протекала наша поездка по Западной Германии. Беседы и встречи все больше убеждали меня, как важно приподнять аденауэровскую завесу клеветы и рассказать населению Западной Германии правду о Германской Демократической Республике.

В октябре 1951 года я получил от своего западногерманского друга письмо, которое он опустил в демократическом секторе Берлина. Это был тот самый человек, который в свое время просил меня навестить Бэра в Мюнхене. Он писал: «Сейчас я занят подготовкой всегерманского съезда церковников и долго пробуду в Берлине. Пользуясь тем, что я в Восточном Берлине, сообщаю тебе важные сведения. Б. не может прибыть на условленную встречу. За ним следят, он думает, что его со дня на день могут уволить из ИРО{28}. Он хочет переселиться в ГДР, но желал бы иметь гарантированную работу. Я почти договорился об этом. Чтобы ты мог немедленно запросить межзональный паспорт, посылаю тебе разрешение на приезд к друзьям в Гунценхаузен под Мюнхеном. Когда здесь все выяснится, ты получишь телеграмму и, надеюсь, сразу сможешь выехать. У меня много дел, и я не смогу выбраться из Берлина. Кроме того, я, как борец за мир, состою в черном списке. Мне бы не хотелось еще больше компрометировать Бэра своим посещением. Наша борьба требует больших жертв. Верю, что обратился к тебе не напрасно!»

В начале ноября я получил телеграмму и тут же выехал. В Берлине мы с приятелем отправились к будущему месту работы Бэра.

– Подлинных патриотов мы не бросаем в беде, – сказали нам.

Разумеется, о Бэре были наведены справки. Он был известен как антифашист еще до 1945 года.

Я своевременно получил межзональный паспорт и на следующий день выехал из Берлина в Западную Германию. Ночью на контрольном пункте Пробстцелла проверяли паспорта. Все обошлось без инцидентов. Западногерманский пограничник был подчеркнуто вежлив. Из своего угла, сонный, я протянул ему документы.

– Сразу видно старого солдата и офицера! – любезно заявил он.

Откуда он мог знать, что я бывший офицер? Ведь в межзональном паспорте указывалось только, что я, Рудольф Петерсхаген, проживаю в Грейфсвальде.

В Мюнхен я прибыл продрогший и совершенно разбитый, но после завтрака почувствовал себя сносно. Из гостиницы я отправился к Бэру на работу.

С места в карьер Бэр принялся ругать американскую политику ремилитаризации Западной Германии. Он заявил, что будет счастлив работать в ГДР, но хотел бы как можно дольше задержаться в Западной Германии. Многое зная об американской разведке Си Ай Си, здесь он сможет гораздо эффективнее работать на пользу мира.

Вынув какую-то записку, он стал чертить на ней расположение учреждений, в которых после 1945 года работал по денацификации и демилитаризации. При этом он пояснял:

– Каждой партией Западной Германии занимается соответствующий отдел Си Ай Си. Эти отделы стараются ввести в руководство партиями продажных, преданных американцам людей.

Позже, в 1955 году, во время скандала вокруг министра культуры Нижней Саксонии Леонгарда Шлютера, я вспомнил об откровениях Бэра. При Гитлере Шлютер эмигрировал из Германии на основании «арийского параграфа»{29}. Однако он все же стал одним из создателей ДРП{30}. Чтобы подкупить его и иметь в партии своего представителя, американцы решили ввести этого молодого книготорговца из Геттингена в правительство земли Нижняя Саксония.

– Наводнить партии американскими шпиками удалось быстрее, чем ожидали в США, – продолжал рассказывать сведущий Бэр. – Исключение составляет КПГ. Старые члены партии неподкупны, а новых не пускают в руководство. В зависимости от особенностей каждой партии, кроме общих задач, существуют специальные, которые время от времени меняются. Для свободно-демократической партии{31} надо было загодя подготовить раскол, так как в этой партии существует оппозиция против Аденауэра. В социал-демократической партии основной упор делается на подкуп. Это оказалось самым легким. Партией руководят большей частью лица, потерявшие связь с рабочим классом. Они крепко держатся за свое кресло.