А это значило, что она жива.
Вторую стоянку удалось обнаружить только месяца через полтора: на одной из развилок Джедай свернул не туда, и они шли больше недели, прежде чем он понял, что здесь уже очень давно никто не проезжал, и повернул обратно.
Хуже всего было с едой. Поначалу выручали гремучки: заметив змею, собаки подзывали его лаем — Джедай подходил и убивал ее из револьвера, а когда патронов осталось мало, стал пользоваться копьем, сделанным из привязанного к еловой жерди запасного ножа. Трех-четырех змей хватало на день и ему, и собакам.
Но к середине ноября гремучки попрятались на зиму. Припасы тоже кончились — и сало, и крупа, мешок с которой дала ему в дорогу Лола, и остатки муки и вяленого мяса, найденные в рюкзаке у Лесли.
Джедай пытался охотиться с собаками — они честно находили оленей и зайцев, выгоняли на него. Чаще он промахивался, но несколько раз сумел подстрелить добычу, однажды долго шел по следу оленя-подранка, пока не догнал его. Потом патроны кончились, а убить бегущего оленя копьем… после ряда неудачных попыток он понял, что это дело безнадежное.
Бывало, он не ел по два-три дня, заглушая голодные спазмы чаем из сушеных малиновых листьев — их в рюкзаке Лесли было довольно много. Однажды утром, проснувшись, обнаружил возле себя задушенную мешотчатую крысу[12] — кто-то из собак поделился добычей. Раньше Джедай бы брезгливо отбросил ее, теперь же освежевал, сварил и съел.
Если на пути попадались речушки, он задерживался там на день-другой — ловил рыбу и собирал на мелководьях перловиц,[13] отъедался сам и кормил собак. Делать запасы не было смысла: соль давно кончилась, а без нее рыба, что сырая, что запеченная, портилась уже через день.
До моста через Пекос они добрались примерно месяц назад. Точнее, до бывшего моста — посередине реки участок между двумя пролетами обвалился вниз грудой бетонных обломков; произошло это, судя по всему, недавно.
Стоя на берегу и разглядывая развалины, Джедай не сразу понял, почему Ала настойчиво тычется ему в руку носом, но потом догадался, подставил ладонь — на нее упала пуговица, точно такая же, как была на кармане его камуфляжных штанов. За кустами ивняка, на прибрежной поляне, обнаружилось и очередное кострище.
Для Джедая это стало еще одним доказательством того, что Лесли находилась в грузовике, который по рухнувшему теперь мосту ушел за реку, на юг.
Ширина разрушенного участка была футов двадцать пять. Если бы поблизости был лес, можно бы было перекинуть через проем пару бревен и перебраться по ним, но вокруг, сколько хватало глаз, простиралась лишь поросшая полувысохшей травой равнина.
Оставалось перебираться через реку вплавь.
Именно там, на переправе, он потерял двух собак. Одна из них так и не решилась броситься вплавь и металась с визгливым лаем по берегу, вторая, поддавшись на эти отчаянные вопли, с полпути повернула обратно.
На Алу он перед переправой на всякий случай надел ошейник и привязал к нему веревку, решив, если она заартачится, просто затащить ее в воду. Это спасло ей жизнь: к середине реки она выбилась из сил и еле плыла, натужно сопя — Джедай, первым выбравшись на мелководье, вытянул ее вслед за собой.
Остальные собаки переплыли благополучно. Те, что остались на противоположном берегу, весь день мелькали там, перетявкиваясь со своими более храбрыми сотоварищами, но ночью куда-то убежали и больше не вернулись.
Логово они увидели еще через неделю.
Джедай сразу понял: вот он, конец пути.
На западном берегу среднего из трех озер, в пещерке под старым выворотнем он устроил себе гнездо — днем отсыпался, а ночью бродил вокруг Логова, пару раз подобрался к ограде почти вплотную.
Он надеялся захватить кого-нибудь из обитателей поселка и узнать от него, где Лесли. Но никто из жителей Логова после захода солнца за ограду не выбирался, а часовые по ночам дежурили обычно по двое…
— …Собакам я строго-настрого велел за мной не ходить. Показал Але издали мотоциклистов и сказал, что это плохие люди, враги, опасность. Вроде поняла…
— Да, она эти слова знает.
— Мне еще простуда подгадила. Представляешь, за всю дорогу ни одной царапины, а тут — смешно сказать! — я под дождь попал, и в результате провалялся целую неделю.
— Так во-от почему ты такой дохлый! — протянула Лесли.
— И вовсе я не дохлый, — запротестовал Джедай и, повернув голову, потерся щекой об ее плечо.
Он сидел на полу, прислонившись спиной к кровати; Лесли сначала сидела на той же кровати, а потом легла, уткнулась лбом ему в затылок и обняла, сцепив пальцы у него на груди. Внутри у нее все звенело от счастья: он здесь, рядом — только руку протяни; он не бросил ее, он пришел и нашел! И скоро, очень скоро Логово останется позади, как дурной сон, и, наверное, поэтому мир вокруг кажется таким ярким и радостным — будто слетели застилавшие глаза шоры.
За окном уже стемнело, недавно отзвенел последний колокол, обозначавший девять вечера.
— А ты мне так ничего и не рассказала, — нарушил недолгое молчание Джедай.
— Чего не рассказала? — лениво отозвалась Лесли.
— Ну… как ты здесь оказалась, что это за место…
— Как я здесь оказалась, ты и сам уже знаешь — поймали, скрутили, привезли, — она вздохнула, перевернулась на спину и села; добавила: — Сглупила я: надо было Дану с собой взять. Или Алу. Они бы засаду учуяли, и я бы так по-дурацки не влипла. А место это называют Логовом. Когда-то здесь была база ВВС Рио-Лобо, на ней находилось одно из самых крупных бензохранилищ на территории Соединенных Штатов…
Рассказать Лесли успела немного; в дверь негромко постучали, когда она в своем повествовании добралась до «машин поддержки», о существовании которых догадалась еще до того, как попала в одну из них. Мгновенно вскинувшись, она жестом показала Джедаю: «Сдвинься вместе с матрасом к окну и ложись», одновременно спросила:
— Кто там?
— Я! — отозвался Джерико.
На ходу накинув на Джедая одеяло, Лесли подбежала к двери и открыла.
— Привет!
— Привет. Ты еще не спишь?
— Как раз собиралась ложиться, — отступив от двери, она впустила его в комнату, улыбнулась: — Чего-то меня сегодня здорово в сон тянет; час назад на минуту глаза закрыла — и сморило так, что только колокол разбудил.
— Но со мной-то ты поужинаешь? — в руке у Джерико была миска с жареной рыбой; под мышкой — запотевший кувшин.
— У-у, сидр! — обрадовалась Лесли, уловив знакомый запах.
— Ты его любишь?
— Очень!
Она полезла в тумбу за чашками; когда выпрямилась, увидела, что Джерико стоит у стола и смотрит на Джедая. Смотрит хмуро и недовольно, хотя Джедай, лежавший к нему спиной и до ушей укрытый одеялом, выглядел совершенно безобидным.
— Вот, — она поставила на стол чашки. — А рыба — это что, те самые окуни, которых Честер с Бобером вчера отловили?
— Да, — Джерико наконец сел. — Ты… ты можешь его куда-нибудь отсюда убрать? — морщась, кивнул на Джедая. — А то неприятно — такое ощущение, что он каждое мое слово слушает!
— Ничего он не слушает! — слабо возразила Лесли. — Спит себе и спит… — подошла к Джедаю, легонько пнула его ногой в поясницу: — Ладно, вставай!
Он покорно, с тупым видом встал. (Лесли не сомневалась, что по поводу этого пинка он еще выскажется, когда они останутся вдвоем).
— Пойдем! — отвела его в ванную, кинула на пол одеяло. — Сядь здесь.
Джедай сел и, не видный сейчас Джерико, ожег ее сердитым взглядом. Лесли вышла и прикрыла за собой дверь.
— А свет ты ему зачем оставила? Он что — книжки там читать будет? — съязвил Джерико.
Она вернулась и выключила свет.
— Ну все?
— Да, все, — буркнул он и, неприязненно покосившись на дверь ванной, добавил: — Слушай, неужели тебе самой не противно терпеть рядом с собой этого дебила?!